Дмитрий Ольшанский В последние два года очевидным фактом стала широкомасштабная "книжная" публикация современной русской словесности. Ситуация девяностых годов, когда у нас был один лишь Пелевин - книгой, а все остальные - исключительно в толстых журналах, ушла в прошлое. Соответственно вместе с ней почили в мире и все разговоры о "конце русского романа" - так, критик Андрей Немзер даже предложил недавно прекратить публиковать "длинный" букеровский список, ибо если раньше нужно было хотя бы известить обывателя о существовании новейшей прозы, то теперь она присутствует в книжном магазине и всяк способен к ней приобщиться.
Бурное возрождение романического жанра - хороший повод сформулировать несколько тезисов относительно 98 грядущих лет этого века. Какой должна быть русская проза, чтобы слависты двадцать второго и двадцать третьего столетий не останавливались на Солженицыне и Бродском, но изучали ее дальше, не как колониальную диковинку, но как известного масштаба метафизический образец? Чтобы глумливое теперь уже понятие "великий писатель земли русской" оказалось снова актуальным - что должно случиться? А вот что.
1. Налицо колоссальная, чудовищная провинциализация русской литературы. Прошло уже энное количество лет, как на нас изо всех кранов хлынули потоки переводной беллетристики - хорошей, плохой и неудобосказуемой. Хлынул, в частности, давно усвоенный на Западе и давным-давно уже не актуальный восторженно-экспериментальный модернизм. Только самый ленивый не издает сейчас в России Генри Миллера, Пруста, Лоренса Даррелла, англоязычного Набокова, "магических реалистов" и многое, многое другое. Сам факт сей ничем не может быть плох, однако ужасно то, что литераторы наши активно взялись за подражание - да, определенное количество эпигонов в культуре неизбежно, однако сейчас их как-то уж слишком много. Всевозможные "притоны просветленных" и "похороны кузнечика", все эти ангелы, машущие крылами в серии издательства "Амфора" - словом, доморощенные джойсы и павичи всерьез взялись за то, чтобы догнать и перегнать журнал "Иностранная литература". Попытки эти - откровенно жалкие, для общего положения дел опасные, а к тому же и поддержанные некоторыми критиками, что тем более печально. Один из них так примерно и заявил: зачем, дескать, нам читать нашу собственную литературу, когда у нас есть переводы? Именно так, а в подмогу переводчикам всегда найдутся те, кто напишет свое точно такое же - просто на русском языке. Скучно жить в мире клонов, господа. Если словесность наша не начнет наконец опираться на мощнейший собственный "бэк-ап", а продолжит барахтаться в переводном болотце - уже совсем скоро она не будет интересна вообще никому, как не интересна никому поэзия из общества "Вавилон", передирающего американские верлибры как якобы важнейшее новаторство для русской лирики.
2. Социальный пафос обязан вернуться. Не слушайте бредни вредного и злого старика Набокова с поверхностным его формализмом. Русский писатель - не "кудесник слов", а слова - не "закорючки на бумаге". Русский писатель - это Радетель, которому до всего в нашей жизни есть дело. У нас ведь почти не осталось таких, вот еще жив Солженицын, а дальше? Алексей Варламов, Олег Павлов - и только? Посаженный Лимонов? Так далее продолжаться не может. Следующим нашим гением станет тот, кто заинтересуется реальной жизнью нашего общества (и только в силу этого - языка), потому что до сих пор в качестве литературы "раскрученной" нам предлагают языковые стилизации. Стилизации и еще раз стилизации. Позитивным, конечно, является появление известного теперь уже Сергея Шаргунова - но проза его покамест еще очень сыра. Тому же, кто первым поймет, что Максим Горький (нарочно ставлю имя неоднозначное) важнее Дерриды и Барта, лавры обеспечены. Наша потерянная, загнанная в бессчетное количество дурных альтернатив и ложных противопоставлений жизнь требует своего певца - и он неизбежно появится. Особенно применительно к совсем уж заброшенной русской провинции, о которой сказано должно быть много.
3. Третий вопрос о будущей нашей прозе, помимо формального и содержательного, технический. Вопрос объема, точнее говоря. Многие говорят, что русская литература должна стать "форматной" - вот это мерзость особенно гнусная. Наши романы должны остаться прежними - то есть толстыми, ибо на 200 страниц можно написать только "лекарство от скуки", и то паршивое. Новейшее сочинение Дмитрия Быкова "Орфография", которое увидит свет уже совсем скоро, - замечательный пример увлекательной Большой книги. А если будет у нас размах и претензия, то никакой "форматный фикшн" нас не возьмет. Ведь лишь на просторе, неспешном и невменяемом по определению, мы наконец возьмемся - и упромыслим.
