Миша Вербицкий Принято думать, что смысл панка состоит в желании нагадить. Но это не панк, это копрофилия. Смысл панка совсем в другом. Чтобы понять панк, надо понять аутентичность.
Есть два подхода к культурному продукту: либо мы читаем его как текст, игнорируя авторство, условия создания и контекст написания, либо смотрим на этот продукт, тщательно соизмеряя соответствия между авторскими претензиями, рыночной направленностью, классовой и половой ориентацией автора и всеми остальными не относящимися к собственно тексту обстоятельствами. Вот эти самые соответствия и называются аутентичностью.
Панк был изначально реакцией на кризис аутентичности в музыке, на засилье жирноватых гомиков с макияжем и звуком в дюжину мегаватт. Панк был возвращением к Аркадии трех аккордов, примитивных аранжировок и простеньких двухминутных песен со структурой куплет-припев. С музыкальной точки зрения панк представлял собой возвращение к корням рок-н-ролла, бесконечное повторение и усугубление безличного, фольклорного мотива; в этом отношении и говорится, что единственное содержание панка - это аутентичность.
Аутентичность как таковая, собственно говоря, невозможна, поскольку житейские обстоятельства художника никак не должны (и не могут) соотноситься с художественным продуктом. Аутентичность - это такая вещь, которую, исходя из продукта, никак проверить нельзя, а значит, говорить о ней трудно, а то и невозможно. Именно поэтому проект, ориентированный на аутентичность, за редкими исключениями обречен на неудачу.
Тем не менее игры с аутентичностью довольно часто оказываются плодотворными. Единственная стратегия, способная зафиксировать аутентичное и искреннее отношение панка к своему продукту, - ориентация на общественное неприятие и различные заведомо неуспешные музыкальные, политические и философские парадигмы. Собственно, этим и объясняется эпатажный имидж ранних панков, их коммунистическая либо неофашистская идеология.
На Западе это привело к довольно забавному парадоксу. Коммерческий и артистический успех художника определяется аутентичностью продукта. Но аутентичность определяется степенью общественного неприятия. А значит, можно делать неплохие башли, имитируя антиобщественные взгляды и образные системы (Мэрилин Мэнсон приходит на ум, да). Артист лишился места в обществе, контролируемом спектаклем, и общество выдавливает артиста в деструктивный андерграунд; процесс, сродни описанному Фуко в "Истории безумия".
Экспансия спектакля и ассимиляция спектаклем искусства идет одновременно с "внутренней эмиграцией" искусства в неполиткорректность. Разумеется, это приводит к размыванию границ неполиткорректности; все большее число прежде табуированных зон становятся безопасными и политкорректными. Так, деятельность гениальнейшего Дж. Пи-Орриджа нынче абсолютно легальна и вполне общественно приемлема. Всего 10 лет назад он был в Англии в полицейском розыске, а его имущество находилось под арестом за фильмы сатанинского содержания. При этом деятельность эта изменилась минимально, а вот границы политкорректности непрерывно расширяются и продолжают размываться - волею жадных ублюдков типа Мэрилин Мэнсона и его лейбла. В этом и состоит терапевтическая функция власти, о которой писал Фуко.
Общество спектакля потому и общество спектакля, что оно подменяет аутентичное переживание симулированным. Аутентичность - это то, что отличает опыт от его симуляции. Аутентичность, таким образом, воспринимается как единственная тактика сопротивления спектаклю; в этом состоит определение аутентичности. Панк - это ситуационизм.
Многие из нас поэтому думают, что панк изобрел Ги Дебор. Это неправда; настоящим изобретателем и первым в мире панком был все-таки не Дебор, а Мао. Из всех революций наибольшие блага населению принесла Культурная революция в Китае. Эта революция была успешной (смена элит осуществилась) и бескровной (большинство мерзавцев оказались на сельхозработах в деревне). Она спасла Китай от сценария, который осуществился в СССР.
Элиты требуется регулярно менять, иначе они вырождаются (это хорошо видно на примере семейства Гайдаров: героический дедушка, функционер Тимур, и сами-понимаете-кто Егор). Уничтожать элиты - дело благое, но опасное, потому что они могут рано или поздно сговориться и перебить карателей (как, собственно, и произошло у нас в 1953 году).
А вот если натравить на элиты футбольных фанатов или хунвейбинов и самоустраниться - будет хорошо всем. Выродков сменит следующее поколение (которое неизбежно выкристаллизуется из хунвейбинов), а кровопролития можно избежать, вовремя усмиряя невооруженную и минимально организованную молодежь. Наконец, контрреволюционеры оказываются в идиотском положении. Сражаясь с подростками, которые исключительно только плюют и матерятся, ничего, кроме позора, заиметь невозможно.
Если читать мемуары участников Культурной революции, становится ясно, что самым болезненным для функционеров были не репрессии, а банальное высмеивание и оплевывание слюнями. Против такого лома никаких приемов не существует.
Панк был попыткой повторить Культурную революцию на Западе; не столь удачной, поскольку там сознательное меньшинство никак не контролировало ситуацию. А Мао более-менее контролировал и поспособствовал хунвейбинам, чем только смог.
