Людмила Сараскина Как липкая паутина, опутывают русский губернский город, где разворачивается действие "Бесов", зловещие тайны. Из тайных превращаясь в явные, картины жизни обнаруживают свое истинное лицо - "с хохотом и визгом" изнаночный бесовский мир выдает свои секреты. Люди и ситуации только притворяются благопристойными, однако под личиной дозволенного таится запрещенное, под маской легального совершается подпольное. Мир, искаженный и извращенный, с событиями-оборотнями и людьми-масками, порождает тайных эмиссаров власти. "Вы, конечно, меня там выставили каким-нибудь членом из-за границы, в связях с Internationale, ревизором?" - спрашивает Ставрогин. "Нет, не ревизором, - отвечает ему Петр Верховенский, - вы член-учредитель из-за границы, которому известны важнейшие тайны, вот ваша роль┘"
Соблазн злоупотребления самозваной властью распространяется как опасный микроб. Обаяние секретных миссий, специальных поручений, особых полномочий в Петербурге и в Европе действует неотразимо; иллюзия "высоких сфер", "заграничных комитетов", "бесчисленных разветвлений" и "центральных бюро" кружит головы даже самым тугим и недалеким. Самозванческая мелкота любой ценой стремится узаконить свой статус - и пускается во все тяжкие.
Болезнь русской личности, слабость и неопределенность пределов, ею занимаемых, легкость, с которой душа человека вытесняется из круга своего бытия, - эти роковые черты российского самозванства проявились в "Бесах" с поистине неистощимым разнообразием. Рамки бытия человека фиктивны; и есть лишь видимость некоего положения, вывеска, под которой человек живет и "что-то там делает", азартно втягиваясь в любую интригу, обман или преступление. Подпольная деятельность приобретает профессиональный характер, полулегальное существование порождает манию чужого статуса. Человек выдает себя не за того, кто он есть на самом деле; участвуя в событиях, которые имеют иной, изнаночный смысл, он присваивает не принадлежащую ему власть.
Роман начинается с момента, когда в губернии поменялась законная власть, - на место прежнего, мягкого и патриархального губернатора пришли новые люди, начавшие с обличения старых порядков. Лембки (так зовут горожане Андрея Антоновича и его супругу, Юлию Михайловну) получили должность абсолютно случайно, дуриком. Бремя власти, свалившееся на новоиспеченного губернатора, застает его врасплох: с ужасом ощущает он полную неспособность к своей новой роли. Тем не менее ореол крупного чина оказывает на робкого, испуганного Лембке воздействие магнетическое; место хозяина губернии, обладая редким очарованием, очень скоро освобождает его обладателя от каких бы то ни было комплексов. Догадываясь, что бояться в сущности нечего, выморочный губернатор начинает притворяться призванным и право имеющим. Укрепившись на губернском троне, Лембке придумывает для себя удобный и беспроигрышный образ правления. Имитация деятельности становится ключом к тому спектаклю, который разыгрывает власть-оборотень. "Знаете ли, что я, "хозяин губернии"┘ по множеству обязанностей не могу исполнить ни одной, а с другой стороны, могу так же верно сказать, что мне здесь нечего делать. Вся тайна в том, что тут все зависит от взглядов правительства. Пусть правительство основывает там хоть республику, ну там из политики или для усмирения страстей, а с другой стороны, параллельно пусть усилит губернаторскую власть, и мы, губернаторы, поглотим республику; да что республику: все, что хотите, поглотим; я по крайней мере чувствую, что готов..."
Механизмы функционирования губернаторской власти, пусть и случайной, но намертво вцепившейся в шальное кресло, обнажены Лембке с предельным и каким-то неустрашимым цинизмом: суть дела в нейтрализации любых усилий "верхней" власти и железных правилах контригры. "Видите, надо, чтобы все эти учреждения - земские ли, судебные ли - жили, так сказать, двойственною жизнью, то есть надобно, чтоб они были (я согласен, что это необходимо), ну, а с другой стороны, надо, чтоб их и не было. Все судя по взгляду правительства. Выйдет такой стих, что вдруг учреждения окажутся необходимыми, и они тотчас же у меня явятся налицо. Пройдет необходимость, и их никто у меня не отыщет".
Философия власти, изложенная Лембке, предусматривает предельную концентрацию власти не только на самом верху, но и на губернском уровне. Придумывайте, дескать, что хотите, но дайте нам полную власть на местах, и мы поддержим вас во всех ваших начинаниях. Показательно, что саботаж нововведений становится естественным следствием губернской политики, принявшей позу угодливости по отношению к верхам и позу самодурства по отношению к низам. Идет как бы двойная игра с ориентиром на "верх": при полном подчинении, полном послушании и якобы верноподданном служении - полное же и бездействие. Поразительно, что верхи такую "вертикаль" видят и мириться с нею готовы. Торжествующий цинизм в отношении целей власти, господствующий в "начальственном государстве", не допускает никакой гражданской жизни. Институты власти приобретают бутафорский характер, когда всякое преобразование фиктивно, всякий закон двусмыслен, всякое право иллюзорно.
Образ беспринципной власти губернаторов, опутавшей Россию и парализовавшей все благие политические начинания, приобретает в "Бесах" черты мрачной социальной карикатуры. Власть, которая не имеет никакой другой идеи, кроме самой себя, становится единственной ценностью манипуляционного способа правления. Однако тотальная бутафория на всех уровнях государственной жизни неминуемо порождает всеобщее сомнение в законности законной власти. Символично, что именно Лембки, лишенные идеи истинного служения, под напором "новых направлений" усыновляют всю "нетерпеливую сволочь", всплывшую на волне перемен.
Смута как общественная реакция на незаконность законной власти плодит новых самозванцев, прельщая их соблазном легкодоступного и как бы вакантного губернского трона. Эфемерная власть будто приглашает желающих вступить с ней в борьбу и одержать скорую победу. "У нас не за что ухватиться и не на что опереться" - этот тезис становится руководящим в стране, где господствуют маски и фикции. "Россия есть теперь по преимуществу то место в целом мире, где все, что угодно, может произойти без малейшего отпору┘ В России можно все попробовать┘ Страна для эксперимента".
И тут на историческую арену выходят "бесы"-политики: идеологи и практики┘
