Вера Попова
Он удивляется и вопрошает...
Пауль Клее. Бюст ребенка. 1933
1 мая исполнится 80 лет со дня рождения Георгия Гачева. «Я – человек, живущий и размышляющий о жизни». Так написал о себе Гачев в книге «60 дней в мышлении», «книге порога», книге-открытии: в ней рождался особый «гачевский» стиль, его неповторимый слог – визитная карточка в мире Духа и Слова.
Он начинал как литературовед в секторе теории Института мировой литературы. Здесь на рубеже 1950–1960-х годов усилиями молодых ученых Вадима Кожинова, Сергея Бочарова, Петра Палиевского, Николая Гея, Юрия Борева и самого Гачева создавалась новая теория литературы. Идея ускоренного развития литературы (автор называл ее «теорией относительности в гуманитарной культуре»), концепция содержательности художественных форм, исследования в области истории и теории образа, статьи о русской и болгарской литературе, книги о Чингизе Айтматове┘ – таков Гачев в ипостаси филолога.
Филологом он оставался до конца своих дней – много тонких литературных и языковедческих наблюдений и в его исследованиях национальных миров, и в работах по естествознанию. При этом ему всегда было тесно в рамках одной дисциплины, отпущенная на волю мысль нудила раздвинуть рамки цехового, профессионального мастерства, объять необъятное, перепрыгнуть из филологии в математику, физику, химию, перетащив туда весь свой гуманитарный инструментарий, и сравнивать-сочетать электромагнетизм и романтизм, психологический анализ и строение вещества. А уж братско-сестринские сферы литературоведения, философии, психологии соприкасались и сплетались в его текстах почти постоянно┘
В нем жило стремление к синтезу, диалогу, взаимному обогащению областей Культуры, к узнаванию близкого и родного в непохожем и дальнем, к видению Бытия в его творческой полноте. Отсюда и образность гачевского мышления, позволяющая сопрягать явления, не сопоставимые на строго логический взгляд, раскрывать глубинные смыслы вещей, богатство их красок, их голосов, сливающихся в многоцветную и многозвучную симфонию Бытия.
Как ликовал Георгий Гачев, когда вошло в обиход умное понятие «культуролог»! Наконец-то в глазах академического сообщества он перестал быть беззаконной кометой, дерзко перерезающей чужие пространства, выскочкой-дилетантом, смеющим судить о том, что профессионально анатомируют и педантично раскладывают по полочкам сонмы ученых мужей. Впрочем, и культурологом Гачев тоже был нестандартным, переходящим дозволенные пределы – пусть широкие, но все же пределы. Он тащил на подмостки строгой науки живую жизнь со всеми ее вопиющими «не»: немудряща, неотесана, неприглажена┘ Уравнивал в культурных правах Бытие и Мышление. Провозглашал единство само- и миропознания. Мысль у него рождалась из жизни и должна была в эту жизнь возвратиться.
Как сам Гачев говорил о себе, его культурология экзистенциальна, мышление ПРИ-влеченно, а основной жанр, в котором он чувствовал себя абсолютно свободным, творчески распахнутым новым смыслам, – «жизненно-философский дневник». В этом жанре создано 17 томов серии «Национальные образы мира», книги «Естествознание глазами гуманитария», «Гуманитарный комментарий к физике и химии», «Математика глазами гуманитария». День ото дня, на протяжении 40 с лишним лет, он фиксировал опыты жизни и мысли, «секретарствовал» Бытию, руководствуясь формулой «Не я, но мною». Подлинная диалектика души и духа раскрывается в этих «Писаниях» – так называл он тома своих «жизнемыслей».
Гачеву были чужды скепсис и критиканство – холодные, бескрылые, самодовольные, стреножащие ум и сердце. «Разум Восхищенный» – вот его Вергилий по Универсуму существования. «Презумпция непонимания» – такова установка в познании самых разных предметов: от национальных логик до национальной еды, от явлений высокой литературы до личных, повседневных сюжетов. Он вглядывается и вслушивается в Жизнь, удивляется и вопрошает. И других призывает не судить, но восценивать иные понятия, верования, точки зрения, иные уклады народной и государственной жизни, иные модели поведения и характеры. «Возлюбленная непохожесть» – ее как величайшую драгоценность являет философ в своих «интеллектуальных путешествиях» по Англии и Америке, Франции и Германии, Болгарии и Польше, Прибалтике и Кавказу┘ Познание, движимое восхищением перед разнообразием Бытия, отражающим себя в национальных мирах и культурах, становится путем к пониманию, к преодолению взаимных претензий и счетов, рождает взаимное доверие, сердечную теплоту, без которой скудеет и стынет мир.
Последняя книга серии «Национальные образы мира» посвящена национальным вариантам религиозного чувства. А еще Гачев задумывал и писал «Философию быта – как бытия»┘ Сказать: «Не успел» – невозможно. Это не его, Гачева, слово. Бежать с судьбой наперегонки, спешить, успевать – он не стремился. Не зря же когда-то придумал себе девиз-эпитафию: «Упуская время, жил счастливо!», тем самым утвердив для себя абсолютность и полноту каждого мгновения жизни.
