Россия–НАТО: встречи и расставания

Занятия в Зимней академии НАТО в Москве.
Фото с сайта www.nato.int

Внимание, уделяемое альянсом своему имиджу, вопросов не вызывает. Как и то, что этой задаче служат ежегодные общественные слушания, проводимые, в частности, в Петербурге. Не менее очевидно, что общественный диалог – это часть двустороннего взаимодействия, позволяющая судить в том числе и о его качестве. В конце 2011 года гости из Брюсселя предложили обсудить отражение деятельности альянса в российских СМИ, что, в общем, тоже вполне объяснимо. Необъяснима расточительность натовцев, из года в год воспроизводящих все тот же эффект дежавю.

16 лет назад на Балканах, когда наше партнерство только обретало военно-полевое содержание, мы заведомо выступали в роли слушателей. Ибо приоритеты ельцинской Москвы не всегда отличались ясностью. Натовцы же начали с лекций про их консенсус. Нам как будто внушали: чем быстрее мы постигнем процедуру принятия ими решений, тем крепче подружимся. До поры их уверенность во всесильности натовского учения воспринималась как перифраз еще не забытых конспектов по марксистско-ленинской подготовке – вроде лозунга, адаптированного под совместное миротворчество: «Одна команда – единый дух! (One team – one spirit!)»

Правда, общность наших немиротворческих задач уже тогда отдавала лукавством. В первую очередь из-за наигранной убежденности натовцев в стратегическом консенсусе Брюсселя с Москвой, которому мешает лишь безответственная отсебятина отдельных российских политиков и военных. Тем более что тогдашние соискатели членства в альянсе (включая Албанию) альтернативой НАТО воображали исключительно ГУЛАГ. Эту безальтернативность нам предлагалось не просто принять на веру, но немедленно изжить в себе любое сомнение в ее благотворности для России.

В феврале 1998 года в числе будущих натовцев была неожиданно названа Грузия. Неожиданно потому, что на фоне политического хаоса она накануне пережила покушение на своего лидера Эдуарда Шеварднадзе, оставшегося живым после гранатометного выстрела. Вброс темы грузинского членства, возможно, был рассчитан на спонтанную реакцию тогдашнего министра иностранных дел России Евгения Примакова, посетившего российских миротворцев. В ходе традиционного для таких визитов показа оружия министр, взяв в руки гранатомет, спросил: «Неужели из него не попасть с 40 метров?» Едва ли не в тот же вечер Варшава подарила политологам афоризм поярче: «У Польши нет иных интересов, кроме интересов Европы и НАТО». Так, принадлежность к Европе стала эквивалентна членству в альянсе.

Наши миротворческие отношения, по крайней мере с американцами, с тех пор стали явно суше. И хотя на встречах всех уровней не убавилось ни улыбок, ни кока-колы, императив «доверие через миротворчество» стал меняться на «сегодня – миротворчество, завтра – расширение без границ». В следующем 1999 (косовском) году в отношении НАТО к России обозначился разлом на realpolitik и ее пропагандистское отражение. Все последующие 12 лет мы считаем, что партнёрство – это стремление не создавать друг для новых проблем, как минимум – быть услышанным.

Нам же из года в год объясняют:

Первое. НАТО на самом деле невоенная организация, ибо собственных вооруженных сил альянс не имеет. Так что любые вопросы следует адресовать ее отдельным членам, которые числятся еще и в ООН. В этом, а не, избавь бог, натовском качестве они довели до логической развязки глобальную потребность сначала в переустройстве Балкан, потом – в свержении всяческих богопротивных диктатур.

Второе: членство в НАТО – это потребность свободного мира заручиться цивилизационно-союзническим окружением. Поэтому чем шире атлантическое пространство, тем уже влияние таких стран, как Иран или Китай. В читаемом между строк знаменателе значится: держитесь НАТО, и тогда Китай вам не страшен, а с реакционным исламизмом справимся сообща.

Третье: отношение к НАТО – это Рубикон между внутрироссийскими силами, разделяющими демократические ценности, и теми, кто «боится демократии». В 2011 году в список разделяющих впервые попали, например, солдатские матери. Дебютировав на петербургской площадке, они на полном серьезе выразили опасения, что «пьяный российский офицер нажмет ядерную кнопку и взорвет всю Европу». В подтверждение чего распространили англоязычную версию «Черной книги» о неуставных отношениях в Российской армии. Такое вот содержательное, а заодно интеллектуальное наполнение партнерства.

В итоге все остаются при своем. Согласные с натовцами – с их же моральной поддержкой. Критики – с клеймом еретичности. А пропагандисты альянса – с пожеланием широкой отечественной аудитории, чтобы «НАТО убило себя об стенку». Так это прозвучало несколько лет назад в ходе НАТО-ралли по российским городам и весям. Под духовой оркестр, кажется, датчан с эстонцами. Теми, кто честно дул в трубы на фоне детских рисунков на тему «НАТО – оплот мира». А заодно видеоролика с благодарностью дехканина-афганца за счастливое демократическое будущее.

А еще спасибо всем, кто научил боящихся демократии в пять оговоренных регламентом минут задавать вопросы, остающиеся риторическими из года в год. Первый: что натовские чиновники полагают более важным – существо нашего взаимодействия или публичное его отражение с опорой на внутрироссийскую фронду? Второй: состоит ли это существо в партнерстве или в чем-то другом? Третий: если позиция России по натовскому транзиту в Афганистан соответствует логике партнерства, чем альянс подтверждает встречные намерения? Иначе говоря, как он откликается на озабоченность России по поводу кратно возросшего наркотрафика из Афганистана за время пребывания в этой стране международного контингента? Четвертый: как расшифровать чуть ли не еженедельные натовские заверения в пользу принятия Грузии в альянс? В каком составе и какой ценой она туда войдёт? Пятый: как натовцы способствуют предоставлению России искомых ею гарантий необращенности против нас американской ЕвроПРО?

Санкт-Петербург