Александр Сладков
Мост Дружбы всегда будет вести нас в прошлое. Фото предоставлено автором
К автору этого афоризма мы еще обратимся. Чуть позже. В начале всякого рассказа, как и положено, должно быть вступление.
Итак. Я не воевал в Афганистане. Но. Бывал ли я на афганской войне? Да, бывал. И много раз. Потом, после вывода советских войск. Когда бились между собой недавние наши противники и наши соратники. Затем – уже одни наши противники. Еще позже – наши «партнеры», вместе с соратниками против противников. Сложновато это все, правда?
Вот так всегда, рассказывая об Афганистане, рискуешь запутать своего, как правило, не очень опытного в этих делах собеседника. И запутаться самому. Стоит назвать пару-тройку имен: Ахмад Шах Масуд, Бурхануддин Раббани, Гульбеддин Хекматияр. Вот и все, разговор в коллапсе. А потом, по ходу пьесы, всплывают еще американцы, англичане, итальянцы, даже грузины. Талибы, в конце концов. Кто за кого? Кто плохой, а кто хороший? Винегрет. Да… Как там в поговорке? «В Афганистане нет врагов. И тем более, друзей».
Ну вот, в общем-то, и все. Вступление мое, как говорится, состоялось.
ЗВОНОК ИЗ ПРОШЛОГО
А сама история, которая и легла в основу моего не рассказа, но репортажа, началась так. Мне позвонили из Екатеринбурга:
«Я Евгений Тетерин, ветеран 345-го парашютно-десантного полка. Собираемся вот группой вылететь в Узбекистан. Потом по мосту Дружбы переехать на афганскую территорию и далее через Саланг в Кабул, потом в Панджшер. По местам боев. Поедемте с нами!» – «Конечно поеду! Только когда?» – «Вот буквально…» – «А буквально не получится!»
Дело в том, что люди разные. И профессии у всех разные. Если у тебя, скажем, свой бизнес, ты сам хозяин. Хочешь – туристом едешь сюда. Хочешь – туристом туда. А репортер, он кто? Сумасшедший. С документами здорового человека. Это явно свихнувшийся на своей работе человек, который мечется по миру, как мышь по амбару. Как пуля со смещенным центром тяжести. Рикошетируя от одной новости, до другой. Это уже не туризм. Это движение по коридору с бетонными стенами. И если этот человек, ну в смысле репортер, вдруг решит сделать привал, остановиться, его быстренько поправят, подтолкнут: «Давай, давай, надо к субботе успеть сделать спецреп!» «Специальный репортаж» на нашем профессиональном сленге. Или еще что-нибудь. Не спланируешь порой и свой следующий месяц. Да какой месяц! Неделю грядущую или завтрашний день! А друзья обижаются. Те, что ждут на обед, причем именно завтра в тринадцать! Или просят подскочить на рыбалку! Но чтоб точно в эту среду. А не приедешь – «игнорируешь», «зазнался»!
Короче говоря, с трудностями и взаимными препираниями мы в середине декабря 2013 года наконец выехали в Узбекистан. Решили, что проще получить афганские визы в Ташкенте с последующим убытием «за речку». Посольство ИГА в Москве впервые за много лет разрешение для поездки в Афганистан дать отказалось.
«Письмо не так написали, ответ не пришел, праздники, выходные, уже все отправили, куда-то делось, надо письмо ждать…» В общем, дипломатично растянутый во времени ответ «нет». Но, загружаясь в самолет, в этот раз я, признаюсь, уже и не думал об Афганистане. Мазари-Шариф, Кандагар, Кабул, Джабаль-Уссарадж, Баграм, Саланг, Джелалабад, Панджшер и прочее, и прочее… Десятки мест, кишлаков, городов, десятки моих личных историй. Нет! Сейчас я желал попасть именно в Узбекистан, в Термез, именно на мост Дружбы. Сколько раз я всматривался в кадры кинохроники вывода советских войск! И представлял себе, как теперь выглядит это место. А оно – вот, мысленно уже рядом.
ВЕТЕРАНЫ ЧУЖОЙ ВОЙНЫ
С ветеранами встретились в Ташкенте. Мы, увешанные багажом и аппаратурой, и они, сгорбленные под тяжестью гранитных плит. Бывший десантник Евгений Тетерин, застрельщик этого рывка в Азию, заказал их дома, на Урале. Плиты были завернуты в большие клетчатые «челноковские» пакеты. И они, пакеты, тонкими лямками врезались ветеранам в плечи. Но те сноровисто, как муравьи, волокли их от самолета к самолету, от такси к такси. Первую плиту решено было установить в Мазари-Шарифе. В честь погибших на афганской войне советских пограничников. По пути. Другую – в Панджшере, в ущелье Хазара, на месте засады, в которую в 84-м угодил наш пехотный батальон. Владимир Александров – второй ветеран. Он был участником того боя в Хазаре.
Тетерин производил впечатление профессионального спортсмена. По паспорту сорок шесть, по виду – тридцать пять. Высок, поджар, подвижен. Светловолос прической, бровями и ресницами. Голос высок, словно подстужен. Черный пуховик, джинсы. На ногах кроссовки неожиданно ярко-голубого цвета.
«Блин, прямо как госпитальные бахилы». На шутку среагировал спокойно: «Да». Уверен в себе. И вообще-то совсем не похож на инвалида второй группы. Инвалида войны. Скорее всего, в этой жизни Тетерину просто так никто ничего не давал, не помогал. Ни государство, ни добры люди. Он привык всего достигать сам.
Ветеран Александров к своему тезке, основателю знаменитого ансамбля песни и пляски отношения не имел. Если пел, то не в голос. И не «Путь далек у нас с тобою». Так, выводил почти шепотом, себе в бороду, какие-то алтайские мотивы. Ну или афганское что-нибудь типа «С покоренных однажды небесных вершин». И фамилия его не Александров, а Александров. Его можно было принять скорей за актера северного этнического театра, чем за отставного полковника. Если переодеть в костюм эвенка или нанайца, дать в руки бубен – даже перевоплощаться не надо. Получится настоящий шаман. Прическа у него «неуставная»: волосы, обильно спускающиеся сзади на воротник, темные, чуть с проседью. Нос небольшой, боксерский, боровичком. Скулы широкие, глаза чуть раскосые. Александров служил в пехоте, в разведке в Германии и Афгане. Военкомом был. Сначала на Алтае, потом в Адыгее. А в конце службы – комиссаром Забайкальского края. Но генерала не достиг. Сейчас – активный военный пенсионер.
Мы встретились и улетели в Термез. Сложили вещи в гостинице, и спустя несколько дней вызванный Евгением откуда-то старенький микроавтобус неторопливо повез нас к заветному мосту. Водитель-бача на ломаном эсперанто поведал, что родился в афганском Мазари-Шарифе, но школу окончил здесь, в Термезе. Автобус долго петлял по пригородным кишлакам, пока не подвез нас к шлагбауму. «Пограничный контроль!» – строго сказал узбекский солдат в серо-пятнистом камуфляже, шлеме, бронежилете и почему-то в черных скайтбордовских наколенниках. Такие штуки стали надевать сначала американцы и англичане. Потом моду перенял спецназ ФСБ. И вот теперь в штурмовых наколенниках я увидел солдата из Узбекистана. Какую особую роль этот элемент экипировки выполнял в ходе охраны шлагбаума я так и не догадался. Посмотрев наши бумаги, солдат коротко сказал: «Нэт» – и, указывая нам дальнейший путь, загорелым пальцем ткнул обратно, в сторону Термеза. «Вот мы и приехали», – сказал я сам себе.
Путь в Афганистан редко бывает тривиальным. Первый раз я туда попал в 93-м. Когда, пролетая на пограничном вертолете из Хорога в Московский, пилот чуть срезал путь и, залетев за реку Пяндж, секунд на двадцать покинул таджикское воздушное пространство. Глядя в открытый иллюминатор на коричневые афганские горы, я не почувствовал ровным счетом ничего. Те горы ничем не отличались от гор на «нашей» стороне. В них так же стреляли, и они были так же опасны.
Второй раз я отправился в Афганистан через Иран. В 98-м году. А тогда и в Кабуле, и во многих других провинциях той страны власть принадлежала талибам. А нам надо было попасть через Мазари-Шариф в Панджшер. К полевому командиру Ахмад Шаху Масуду, как раз воюющему с талибами. Когда наш самолет совершил промежуточную посадку в приграничном иранском городе Мешхеде, я притулился в тени аэропорта и наблюдал, как по опущенной рампе грузового «АНа» скатывается на бетон лавина пассажиров, только что прибывших из Афгана. Бородатые дяди в пакулях, чалмах и шальвар-камизах степенно вышагивали по рулежке. Дамы бежали бегом, на ходу срывая с себя паранджу, вдыхая с жадностью весенний воздух относительной иранской свободы. Этим же бортом обратно предстояло лететь и нам.
Пилоты хорошо говорили на русско-матерном. Учились в бывшем Союзе. Рассказали, что вот, мол, на днях один из их самолетов перелетел из стана Масуда к талибам. Потому что звания полевой командир присваивал летчикам нерегулярно и зарплату не прибавлял. Ахмад Шах оказался человеком не лишенным чувства юмора. Взял да и присвоил всем оставшимся летчикам генералов. И жалование всем поднял. Долларов на пять, что ли. Командир нашего экипажа тоже стал генералом.
Отлет получился, мягко говоря, экстравагантным. Мы (съемочная группа «Вестей») поднялись на борт. Салон был пуст. Свободные лавки по бокам, чистое центральное пространство, обычно заваленное грузом. Я с комфортом разместился прямо на ребристом полу возле иллюминатора. Самолет стал выруливать на старт. Но вдруг остановился. Рампа, минуту назад поднявшаяся за нами, вновь опустилась. И внутрь с криком «банзай», как вода в пробоину корпуса тонущего крейсера, хлынула толпа афганских пассажиров. Меня невиданная сила ткнула лицом в иллюминатор. Нос и губы расплющились о стекло. Пошевелиться или полноценно вздохнуть я не мог. А люди все прибывали. И вот наконец, когда они заполнили салон и легли в три слоя, потом дружно гаркнули хором: «Иншала!», лайнер пошел на взлет.
БЕЛЫЙ МОСТ
Наши нынешние дни в Термезе в ожидании перехода границы проходили весьма однообразно. Доверенные люди ветерана Тетерина из Ташкента каждый день давали нам достоверные данные о скором получении нами виз в посольстве Афганистана. Обнадеживали, клялись, давали сто-пятьсот-тысячу процентов. А мы проводили время в анабиозе. Ресторанов рядом с нашей гостиницей было много. Ассортимент шашлыка огромен. Шурпа была сказочной и по величине порций, и по вкусу. И было это все чем запивать. Да и отношение к нам было теплым, почти родственным. И у официантов, и у сотрудников гостиницы, и просто у прохожих.
Утром приходило время приема пищи. Рассаживались за столом. Делали заказ. Опускали в пустой бокал сотовый телефон. Для усиления его акустических кондиций. И начинался этот необыкновенный концерт всегда песней Битлз Cometogether в интерпретационном исполнении специалистов алтайского хора горлового пения. И это соответствовало настроению.
Затем обычно молчаливый Александров тихим голосом начинал рассказывать очередную афганскую историю: «Ротный был одет в серую трофейную куртку. На ногах обрезанные до высоты берцев стоптанные офицерские хромовые сапоги. На голове полевая фуражка. Он присел рядом со мной на ближайший камень. Молчал. Вид у него был отрешенный, он смотрел куда-то вдаль. А вечером ротный погиб. Подорвался на мине. Как чувствовал…»
Когда обед-завтрак-ужин подходил к концу, Александров замолкал. Потом со сдержанной самоиронией произносил всегда одну и ту же фразу: «Да… бойцы сочиняют минувшие дни».
Визу афганскую нам так и не дали. Ни в Москве, ни в Ташкенте. Но все равно судьбой был приготовлен и приятный подарок. Мост. Когда солдат-пограничник сказал: «Нэт!», я набрал телефон узбекского МИДа. И не успел изложить свою просьбу, как к нам быстрым шагом направилась группа военных. Один мягко коснулся пальцем груди Тетерина: «Вы, что ли, ветеран?» – «Да, я». – «А почему такой молодой?» – «Я воевал здесь. Вернее, вон там, за речкой».
Пограничников как подменили. Они заулыбались и стали пожимать всем нам руки. Потом, быстро-быстро решив все формальности, проводили через две линии колючей проволоки прямо к мосту. Молча отступили назад, оставив нас лицом к лицу с советской историей.
Мост был совсем не похож на то сооружение, что я видел на кадрах хроники. Похож и непохож. Тогда это был путь. От мира к войне. От грусти к празднику. От страха к спокойствию. Теперь это была пустынная уходящая вдаль дорога с железнодорожными рельсами посредине. Перила, балки, перемычки были выкрашены в белый цвет. Мост-призрак, мост-коридор, в конце которого невидимый за маревом и туманом начинался опасный, непредсказуемый, но вечно зовущий к себе Афган.
Я был счастлив. 25 лет прошло со дня вывода войск. Представляете, сколько народу по этому мосту Дружбы тогда вернулось домой! И вот теперь здесь стояли Тетерин с Александровым! Совершенно ошарашенные возвратом в прошлое. А наша камера снимала и снимала мост, чтоб вот так же, пускай на некоторые мгновения, но вернулись в прошлое и остальные, кто это увидит. Чтоб каждый из всех этих остальных вспомнил лично свою историю.
На следующий день самолет Ташкент–Москва вырулил на стартовую позицию. Я, как мне показалось, чуть отвлекся, даже заснул. Очнулся, когда мимо катили тележку с водой и чаем. Протер глаза, глянул на часы и обратился к красавице стюардессе: «Девушка, ну мы полетим когда-нибудь или нет?»
Она удивленно посмотрела на меня. Потом усмехнулась: «Товарищ, вы что? Мы уже час как летим!»
Вот так. Потерял счет времени. Ну сумасшедший, что возьмешь!
Москва–Ташкент– Термез–Москва
