Владимир Шляхтерман
Жорж и Леона Амуар. 1961 год. Фото автора
На одной встрече с читателями меня спросили:
– Вы пишете по разным вопросам. А есть ли для вас какая-то главная тема?
– Есть, – среагировал не задумываясь, потому что задавал подобный вопрос сам себе и вот ответ него: – Борьба за справедливость, чтобы был наказан виновный и поощрен свершивший подвиг. За этими общими словами конкретная история, начавшаяся для меня более 50 лет назад.
НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
В июне 1961 года в составе группы туристов я был в Бельгии. В один из дней после летнего дождичка наш автобус остановился на площади небольшого шахтерского городка Комблен-о-Пон, что недалеко от Льежа. Приезд советских туристов – событие для тамошних жителей, и они почти все высыпали на эту площадь.
После краткого митинга отправились на городское кладбище. Среди беломраморных плит две сразу привлекли внимание надписями: «Евгений Доценко, Сталинград» и «Анатолий Степанов, Ленинград». Около надгробий стояла супружеская чета. Женщина вынула из кармашка платья носовой платок и смахнула невидимую пылинку.
Я сфотографировал могилы и подошел к супругам. Проходившая женщина, услышав русскую речь (я пытался представиться – журналист из Москвы), тут же стала переводить на французский. Харьковчанка, немцы вывезли ее сюда в 1943 году; работала на шахте, но не в забое, а наверху; вышла замуж за бельгийца, возвращаться домой не спешила, здесь у нее дети, хозяйство. Прекрасно говорила по-французски. Она сказала, что в доме Леоны и Жоржа Амуар – так звали супругов – скрывались более сорока (!) советских партизан из отряда Сопротивления.
Я тут же нахально напросился к супругам в гости, харьковчанка согласилась быть переводчицей. Провел в доме супругов Амуар несколько часов, задержал отправление автобуса, за что в Москве получил нахлобучку. Слушал рассказы Жоржа и Леоны и поражался мужеству и самоотверженности этих типичных бюргеров, уже тогда немолодых людей.
В Комблен-о-Поне не было постоянного немецкого гарнизона, но сюда частенько наведывались немецкие патрули из Льежа, в городке был опорный пункт бельгийских жандармов, действовали оккупационные власти. Плакаты извещали: за связь с бандитами (так именовали партизан), за помощь им – расстрел. А в доме Амуар подчас одновременно скрывались по 6–10 человек!
Надобно сказать, что движение Сопротивления в Бельгии было неоднородным. Одна часть получала значительную помощь – финансовую, стрелковым оружием – от англичан, но активных действий почти не вела, ждала высадки союзников в Европе и соответствующей команды. Другая часть состояла из патриотов левых взглядов, во многих отрядах верховодили коммунисты. Они не только вели пропаганду, но и совершали диверсии, акции саботажа, вступали в стычки с патрулями, расправлялись с прислужниками нацистов. Они были скверно вооружены, никакой помощи от Советской армии не получали. Основное оружие – пистолеты, карабины, редко автоматы.
Сразу по возвращении в Москву стал искать родных Доценко и Степанова. В Ленинграде разных Анатолиев Степановых оказалось очень много, но ни один, увы, к «бельгийцу» отношения не имел. Вероятнее всего, «наш Степанов» присвоил себе эту фамилию, еще находясь в лагере, так поступали очень многие пленные.
А вдову Евгения Доценко разыскал в Сталинграде быстро и в ближайший выходной полетел туда. Людмила Павловна Гордиенко (ее девичья фамилия) встретила меня приветливо, два дня провел в ее семье. Она вышла замуж, с ними жил и сын Евгения, и ее – Алик, ему тогда было 20 лет.
– Я училась в седьмом классе, – рассказывала Людмила Павловна, – когда к нам пришел отрядный вожатый Женя – рабочий судостроительного завода. Статный парень, заводила, спортсмен. Походы, костры, сборы, концерты… Все девчонки моментально влюбились в него. Со временем у них это прошло, а у меня осталось, на всю жизнь. Сразу после окончания школы мы поженились.
Евгений поступил в военное училище, окончил его, направили в район Перемышля – заместителем командира роты связи 99-й стрелковой дивизии. Одно время ею командовал Андрей Власов. Да, да, тот самый. К Евгению приехала Людмила Павловна, она ждала ребенка, решили на 23 июня 1941 года взять билет. Евгений уехал в дальний полк. Ночь выдалась душной, Людмила подошла к окну, стало светать. В ста метрах от их домика разорвался снаряд, затем второй, запылал соседний дом. Не помня себя, как была, в одном халатике выбежала на дорогу. Остановился грузовик с красноармейцами, ей помогли взобраться в кузов. Далеко от Перемышля на свет появился Алик…
Дважды выходил Евгений из окружения. С группой бойцов залегли на окраине села. Немцев не было видно, но показались крестьяне, вооруженные трехлинейками. Ну, конечно, это партизаны! Евгений рванулся к ним с радостным криком:
– Товарищи, я свой!
Подбежал, один из «своих» огрел его прикладом, двое заламывали ему руки… Утром полицаи передали Доценко немцам.
…Вечером 21 июня 1941 года на перроне вокзала Киева было оживленно: родные и близкие только что испеченного выпускника военного училища с двумя кубарями на петлицах, то есть лейтенанта, Григория Лермана провожали к месту службы – в Перемышль, в 99-ю стрелковую дивизию. На следующее утро пассажирский поезд остановился во Львове и Григорий увидел первых раненых и беженцев. Война!
Найти штаб дивизии не смог: никто не знал, где он. Примкнул к какой-то части, вместе с ней отходили на восток. На окраине одного села зашли в хату. Хозяйка радушно выставила сметану, молоко, хлеб. Давно невиданное. Еще кушали, как вдруг распахнулись двери, окна, в горницу ворвались вооруженные люди, скрутили бойцов. Утром полицаи передали их немцам.
Вот так судьба свела Доценко и Лермана в лагере для военнопленных на севере Германии. Трехэтажные нары, на самом верху, под круглосуточно горящей лампочкой Григорий (еврей, он числился украинцем под фамилией Лизогубенко, подобрал документы убитого бойца), под ним лежанка Евгения.
УМУ НЕПОСТИЖИМО
Газетные размеры не позволяют рассказать об этом аде: дня не проходило без выноса из барака умерших ночью. Хозяева тонких тюфяков обновлялись с завидной регулярностью. Неумолимо приближалось это время для Евгения и Григория. Но в жизни случается фатальное, нечто роковое, появляется один шанс из тысячи, из миллиона, позволяющий изменить судьбу, хотя ты не веришь ни в бога, ни в дьявола.
Григорий, немного владевший немецким, вступал в разговоры с пожилым охранником. Однажды немец сунул ему кусок хлеба. Григорий до войны много рисовал и попросил немца принести фотографию жены и бумагу: он нарисует ее портрет. Тот так и сделал. Поздно вечером при свете лампочки Григорий нарисовал. Немцу понравилось и он принес еще одно фото. А потом и еще.
Об этом узнал офицер охраны и тоже притащил фотографии. Приносил регулярно: очевидно, делал свой бизнес. Отвел Григорию каморку с окошком, выходящим на улицу, разрешил работать там и Евгению – сколачивать рамки для рисунков. Но все делать после основной работы.
То окошко было зарешечено железными прутьями. Евгений подобрал на помойке обломок ножовки. Один из них отчаянно стучал молотком, а другой в это время пилил решетку. На ночь надрезы маскировали. Друзья решили непременно бежать. И в ночь на 22 июня 1942 года сняли пропиленные прутья и оказались на свободе.
Побеги из этого лагеря совершались и раньше. Беглецов ловили через день-два, привозили в лагерь, примерно наказывали. Доценко и Лерман решили бежать на… запад, добраться до Швейцарии.
Уму непостижимо, как они шли по враждебной стране без документов, без оружия, без еды и воды (припасенные сухари кончились на вторые сутки), без денег, без карт, ни у кого ничего нельзя спросить. Шли ночами, днем устраивались где-то на отдых. Шли, ослабевшие от голода, иногда всего 2–3 километра за ночь. Шли не пару дней, а несколько месяцев! Три раза их обстреливали: видимо, натыкались на какую-то охрану. Но шли! По незнакомой, темной (светомаскировка соблюдалась) Германии.
Я консультировался с видными психологами: как такое могло быть? Ученые выражали сомнение в правдивости событий. Тогда я доставал документ: во время бегства и после, в отряде, Евгений… вел дневник! Каждый день записывал, что было с ними. Ученые читали, недоверчиво хмыкали – с подобным никогда не сталкивались, объясняли: в жизни человека могут быть такие коллизии, когда у него появляются силы, невозможные в обыденных обстоятельствах. Это не только физическое состояние, но и психическое.
Этот дневник, точнее – копию, мне передала Людмила Павловна, оригинал хранится в одном из музеев Волгограда. Странички его Жорж Амуар прятал в банки, закапывал их и после войны передал советским представителям. Уже из КГБ дневник вручили вдове Доценко. Поразительный документ! О фантастическом передвижении по Германии, о вооруженной борьбе вчерашних пленных, о силе духа.
Опять-таки размеры статьи не позволяют рассказать о всех перипетиях этой борьбы в невероятных условиях. Очень сжато: осенью беглецы оказались в Бельгии, непостижимым образом связались с подпольщиками, были приняты в партизанский отряд, из таких же беглых пленных и угнанных немцами на каторжные работы сколотили русскую роту, Лерман – командир, Доценко – его заместитель. И пошли боевые будни.
 |
| Евгений Доценко (слева) и Григорий Лерман. Лето 1943 года. Фото Григория Лермана из архива автора |
ПРИХОДИЛОСЬ БЫТЬ И АЛЬПИНИСТОМ
Из оружейного завода на окраине Льежа продукция прямиком направлялась на Восточный фронт. Командованию отряда (он уже стал полком, командир – Жан Коллар) поручают вывести завод из строя. Самое простое – взорвать, пронести взрывчатку в цеха сложно, но можно. Естественно, вина в первую очередь падет на рабочих. Десятки их и их семьи окажутся заложниками, обреченными на смерть. К тому же подсчитали: взрывчатки на уничтожение завода не хватит. Как быть? Все заводские ворота охраняются усиленными нарядами, вдоль ограды постоянно дежурят патрули. Входы в цеха на ночь опечатываются.
Рабочие подсказали: задняя часть завода вплотную примыкает к горе, поросшей деревьями и кустарниками. С горы можно пробраться на крышу, разобрать кусок кровли и спуститься в цех. Как? На веревках.
Подпольщики нарисовали схему расположения самых ценных станков. Рабочие оставили несколько больших молотков. Определили боевую пятерку: Доценко, Лерман и трое бельгийцев. В безлунную ночь пробрались к крыше. Первым пополз Евгений: никто не знал, выдержит ли она вес человека. Подавать сигналы нельзя – патрули шастают буквально метрах в десяти. Условились так: если минут через 15 ничего не случится, полезет второй. Все тихо. Голыми руками разобрали кусок кровли, к поперечной балке привязали крепкие веревки. По ним, как альпинисты, спускаются на пол. В ход пошли молотки. Разбивают не станины, а оснастку, это можно сделать без большого шума. Но и на эту работу уходит несколько часов. По веревкам поднимаются на крышу. Евгений оставляет веревки: пусть немцы знают, откуда взялись диверсанты, рабочие, дескать, тут ни при чем. Новые станки привезли через несколько месяцев, все это время основные цеха стояли. Теперь уже охрана дежурила в цехах и по ночам. И не одна, а с собаками.
…Приказ командования краток: в такой-то вечер взорвать опоры линий электропередач. Каждому отряду отводился участок, одновременный удар должен был вывести из строя Льежский промышленный район. Командир роты «Франко» Григорий Лерман еще раз прочитал приказ: в нем ни слова про динамит, понял: его надо доставать самим. («Франко» – это слово никакого отношения к испанскому диктатору не имело, был одним из псевдонимов Лермана). Взрывчатку в магазине не купишь, единственно, где она водилась – карьеры доломита.
Группа партизан дождалась окончания рабочего дня, нагрянула в карьер. Евгений записывает в дневнике:
«Сойдя с дороги, мы подошли к обрыву. Внизу видны бараки, это – склады. Спускаемся вниз. Вдруг залаяла собака и тут же увидели движущийся свет фонаря – это, очевидно, сторож… У самых бараков снова появился человек с фонарем.
– Руки вверх!
И сторож стоит с поднятыми руками.
Спросили, где динамит. Сторож показывает на несгораемые шкафы и говорит, что ключи у хозяина. Нужен автоген. Где его взять? Сторож мнется. Партизан кузнец Армо Лекю демонстративно вынимает пистолет, сторож с двумя партизанами отправляется за аппаратом. Вскоре осторожно вырезают дверцу сейфа. Удача – 75 кг динамита. Второй сейф пуст».
– Достали еще взрывчатку, – рассказывает мне Григорий Лерман в своей киевской квартире, – готовимся к диверсии. Посылаю ребят в соседние села, они очень любят эти операции, – улыбается Григорий Цезаревич. – Партизаны договариваются с девушками встретиться на просеках, где проходят линии, изображать влюбленные парочки, целоваться, раскладывать на бетонных плитах принесенную в корзинках снедь. В этих же корзинках бруски взрывчатки, провода.
– Немцы охраняли линии передач, продолжал Григорий. – Но к каждой опоре часовых не поставишь, объезжали на мотоциклах, велосипедах. Влюбленные парочки подозрений не вызывали. Когда стемнело, послышались первые взрывы. Это сигнал и нам. Поджигаем фитили, взрыв, и «наши» огромные фермы с грохотом валятся на землю, рвутся провода… Оккупанты с нами своими потерями не делились, но мы-то точно знали, что взорвали 450 опор. Сколько дней простояли военные заводы – ведали только немцы.
«ТЕМПЫ» И БАНКНОТЫ
…Оккупационные власти ввели карточную систему на продовольствие. Почти все продукты в магазинах отпускались по талонам, которые распределялись бургомистрами. У партизан категорический приказ: никаких изъятий у населения. Схема экспроприации талонов (партизаны звали их темпами) несложна. Верные люди сообщали, когда талоны привезут в префектуру. Ночной визит в масках к бургомистру, короткий разговор и вскоре талоны лежат в надежном месте.
Но для их отоваривания, покупки продуктов в селах нужны деньги, а они крепко охраняются. Вооруженное нападение чревато потерями, и неизвестно, будет ли добыча.
Подпольщики сообщили: в такой-то день через Комблен-о-Пон проследует пассажирский поезд с почтовым вагоном, в котором будут мешки с деньгами. На станции состав простоит несколько минут. Узнать, будет ли охрана, не удается. Лерман и Доценко разрабатывают план операции, предусмотрены два варианта. Если придется вступить в бой, у боевой группы кроме пистолетов три винтовки, два автомата, несколько гранат.
Поезд подошел точно по расписанию – в 7.30. Одна группа ссаживает поездную бригаду, другая занимается почтовым вагоном: сбивает засовы, пломбы, забирают мешки с банкнотами, их тотчас относят к легковой машине с фальшивыми номерами. Она немедленно срывается с места. Еще одна группа блокирует пассажирские вагоны: людям запрещено выходить, подходить к окнам.
Стоявшие у паровоза получают сигнал, машинисту, кочегару позволяют подняться в кабину. Гудок, состав отходит от станции точно по расписанию – через 10 минут. Одновременно отходит грузовая машина с брезентовой крышей: в ней 30 бойцов, участвовавших в операции.
– Через час, – записывает в дневнике Евгений, – на станцию прибыли немцы… Они обыскали прилегающий к станции поселок и уехали ни с чем.
КРОВЬЮ ВЫВЕДЕНО НА СТЕНЕ
…Лерман и двое бельгийцев, братьев, возвращаются из Льежа, там они взорвали кафе, где собираются немецкие офицеры. Патрули останавливают все машины, в трамваях и автобусах проверяют документы, поэтому партизаны идут пешком. Километрах в 15 от города заходят на заброшенный хутор. Здесь уже находятся еще двое партизан. Григорий и один из братьев – Леон – заваливаются спать на сеновале. Их разбудили выстрелы: кто-то привел сюда жандармов.
Подъехала машина с немцами, командует офицер. Григорий стреляет, один немец падает. Перестрелка нарастает. Партизаны в доме, стреляют из окон, дверей. Но силы неравны. К тому же у партизан кончаются патроны. В пистолете у Лермана три патрона и есть одна граната – для себя.
Вскрикивает Леон: пуля попала ему в плечо. Кое-как перевязали, но кровотечение не останавливается. Григорий берет щепочку и кровью выводит на стене: «Евгений отомсти», «Евгений расскажи моим родителям», «Дорогие товарищи, умираю за Родину. Отомстите!»
Становится тихо. Стреляя, в комнату врываются немцы. Григорий и Леон на сеновале, втаскивают туда лестницу. Лерман стоит с гранатой, Леон ему шепчет:
– Григор, не бросай, они сейчас уйдут.
Немцы посчитали, что партизаны улизнули, и выбежали. Один из них схватил оставленную Гришей желтую кожаную куртку. Партизаны спустились в лес. Рана у Леона оказалась серьезной, пришлось обратиться к врачу, там его схватили немцы, держали в гестаповском подвале, но он выжил.
– У этой истории, – рассказывает мне Григорий, – было продолжение. Меня пригласили в Бельгию. Встретился и с Леоном. Он стал бизнесменом, владел магазином одежды, пригласил меня туда и говорит:
– Григор, выбирай себе, что захочешь, все твое.
 |
| На могилах Доценко и Степанова всегда цветы.
Фото автора |
Чтобы не обидеть его, примерил желтую куртку из кожзаменителя, похожую на ту, что сцапал немец.
…Продавцы и покупатели с недоумением смотрели на двух обнявшихся плачущих седых мужчин.
Не все партизанские акции заканчивались без жертв. В операции по добыче динамита партизаны оказались зажатыми в карьере. По единственной дорожке немцы погнали рабочих, а сами прятались за их спины. Анатолий Степанов не мог стрелять по рабочим. Его схватили, пытали, а потом расстреляли.
В конце марта 1944 года Доценко сообщили: в лесу недалеко от городка прячутся несколько русских парней, бежавших с шахт. Евгений решает встретиться с ними. В рюкзак запихивает палатку, продукты. 1-го апреля рано утром направляется по знакомой дороге. До леса метров 20, когда неожиданно появляется патруль – четверо немцев с автоматами. Евгений стреляет, один немец падает. Пользуясь замешательством, Евгений бежит к лесу. Вот он, совсем рядом, сразу за невысокой железнодорожной насыпью. Две автоматные очереди прерывают бег.
Жорж Амуар ведет меня к месту гибели Доценко. Влажно поблескивают рельсы, между шпалами свежий песок. До спасительного леса, резко поднимающегося вверх, три шага.
– Мы слышали эти выстрелы, – говорит Жорж. – Здесь поставили памятный знак.
ЗАДОЛГО ДО ВСТРЕЧИ НА ЭЛЬБЕ
Война пришла и в этот регион. Американские войска выбили немцев из Льежа. Роте «Франко» с ее легким оружием (винтовки и пистолеты) ввязываться в бои было не резон. Но рвали линии связи, рушили мосты и мостики, захватывали связных.
В один из дней Лерману доложили: по дороге движется колонна американских танков. Едут медленно: то ли не знают дороги, то ли боятся немецких засад. Григорий вывел роту на дорогу, когда показался передовой танк. Увидев вооруженных людей в беретах, командир танка – высокий лейтенант – соскочил с него и побежал к партизанам. Лерман отдал честь и представился. Услышав русскую речь, лейтенант оторопел: русские уже в Арденнах?! Фантастика! В следующую секунду обнимался с Григорием. Ото всех машин бежали американцы, хохотали, дарили значки, сигареты. Партизаны вывели шестерых пленных немцев, передали их союзникам.
Фронт отодвигался на восток. Союзное командование издало приказ: населению, в том числе партизанам, сдать оружие.
– Сдали? – спрашиваю Григория.
– Сдали, – усмехается он. – Правда не все, кое-что смазали, запаковали и где-то закопали.
Самому Лерману предложили поработать в Комитете по репатриации советских граждан из Бельгии на Родину. Дали машину, снабдили документами.
– Много отправили?
– Много, – отвечает. – Счет шел на тысячи человек.
А потом неожиданно самого Григория запрятали в фильтрационный лагерь. Бежал, добрался до родного Киева, стал работать в рекламном агентстве. Здесь на квартире мы и встречались.
Ура! Указы вышли!
В начале 1965 года я предложил Воениздату документальную повесть о наших людях, сражавшихся в рядах бельгийского Сопротивления. Итог нашей краткой дискуссии подвел сотрудник издательства:
– Печатать материал о людях, нарушивших присягу (то есть сдавшихся в плен), не будем.
Признаться, я приуныл: наверное, эта позиция спущена сверху. Но продолжал выступать в поддержку ребят, партизанивших в Бельгии, и тамошних патриотов. Посылал письма в Президиум Верховного Совета СССР, в правительство, в советский Комитет ветеранов войны. Конечно, и другие организации обращались в высокие инстанции. И не напрасно: 17 июля 1966 года в газете «Красная звезда» на самом видном месте первой полосы Указ о награждении военнослужащего Советской армии Доценко Е.И. орденом Отечественной войны I степени. А ниже маленькая заметочка, в которой прямо говорится: презирая смерть, бежал из плена и присоединился к бельгийским партизанам. В указе не сказано, что Евгений награжден посмертно, но в заметке написано: погиб в неравной схватке с карателями.
Со вздохом облегчения, с радостью читали эти строчки сотни тысяч тех, кому посчастливилось вернуться домой из немецкого ада. Считается, что таких было 1 млн 836 тыс. 562 человека. А попали в плен, по данным, изложенным в статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ века», 4559 тыс. красноармейцев и командиров. Сколько из них бежали из лагерей и стали партизанами, точно установить не удалось. Но таких было много.
А в сентябре того же года я ликовал еще раз: Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена группа бельгийцев, активно помогавших нашим людям. Жорж и Леона Амуар удостоились орденов Отечественной войны II степени. Супруги приезжали в СССР, были в гостях у Людмилы Павловны в Волгограде, посетили в Киеве Григория Цезаревича. Пожилые иностранцы с орденами Отечественной войны везде пользовались неизменным вниманием.
Время берет свое. Умер Жорж. Он завещал свой орден Волгограду – родному городу Евгения Доценко. Ушла из жизни Леона. Скончался второй муж Людмилы Павловны, скоропостижно умер Олег – сын ее и Евгения. Это надломило женщину. Тяжелый осадок остался после одного телефонного разговора: она все время путала меня с кем-то. После ее смерти мать жены сына сообщила мне, что перед кончиной Людмила Павловна уничтожила все письма, некоторые документы и фотографии. В 2000 году скончался Григорий Лерман, похоронен в Киеве.
В музеях Волгограда хранятся вещи, снимки, записи Евгения Доценко. А вот в московском военном музее ни слова не было до последнего времени об участии советских граждан в отрядах бельгийского Сопротивления. Говорят, нет экспонатов. Полноте, если ждать посылки от какого-то дяди, то и не будет. Искать надо! В доме Амуаров их хватило бы на пять музеев.
Кстати, об экспонатах. В одну из последних встреч с Григорием Лерманом он показал мне фотопленки, отснятые им в отряде. Их было штук 20. Бесценные исторические кадры! После его смерти я пытался найти родных Григория, чтобы узнать о судьбе пленок. Ни на одно письмо по домашнему и служебному адресам ответа не получил. Узнал невероятное: адрес его двоюродной сестры Суламифь, живущей ныне в Нью-Йорке. Связался с ней, она ничего о пленках не знает, где искать его родных не ведает. Запросил Совет ветеранов Киева, райисполком, даже киевского раввина. Ответов не было.
У меня просьба к читателям: если вы можете помочь связаться с родными Григория Цезаревича или знаете, где могут быть эти пленки, сообщите, пожалуйста, в редакцию.
