Вымученная коалиция

Малахов курган стал ключом к Севастополю. Григорий Шугаев. Бой на Малаховом кургане в Севастополе. 1856

Одной из характерных военных коалиций с участием англосаксонских государств, о которых автор упоминал ранее («НВО» № 44 от 01.12.17), стала Крымская война 1853–1856 годов. И хотя это была все же не первая коалиционная война англосаксов (см. таблицу), мы остановимся на ней по той причине, что она была развязана именно против нашей страны и, таким образом, представляет определенный интерес для оценки характера действий Запада против России. В данном материале подробно будут рассмотрены действия участников антироссийской коалиции в ходе подготовки к развязыванию войны, а также планы сторон на первоначальном этапе развития этого кризиса.

ГЛАВНЫЙ ПОДСТРЕКАТЕЛЬ

Крымская (или Восточная) война, развязанная против России коалицией ее извечных соперников Великобританией, Францией и Турцией, а также примкнувшим к ним чуть позже Сардинским Королевством, ликвидировала сложившуюся в Европе после Наполеоновских войн и эффективно действовавшую до тех пор систему региональной безопасности – так называемую Венскую систему. По сути, Западная Европа мстила России за ее триумф в 1812–1815 годах.

Санкт-Петербург, игравший ведущую роль в европейской политике и не раз выручавший союзные ему державы (ту же, к примеру, Австрию, подавив в ущерб своим же, но в угоду «союзническим» интересам восстание в отделившейся было венгерской части империи), в одночасье оказался изолированным и обвиняемым во всех грехах буквально всеми близкими и далекими «соседями» в Европе. 

Так Россия получила наглядный урок западной «благодарности», который потом повторялся вновь и вновь, но так, видимо, до настоящего времени и не усвоен в полной мере.

При этом роль главного подстрекателя в назревавшем крупнейшем за 40 лет кризисе играла Великобритания, стремившаяся изолировать Россию и вытеснить ее из, как полагали в Лондоне, регионов реального и потенциального британского влияния – Юго-Восточной Европы и Ближнего Востока. Восточные вопросы Париж интересовали меньше, но поскольку узурпировавшему власть во Франции и самопровозглашенному императору Наполеону III не удалось втянуть Санкт-Петербург в двусторонний союз, его целью являлось прежде всего ослабление влияния Российской империи. Да и было важно добиться реванша за позор наполеоновской катастрофы. Османской же империи («больному человеку Европы», как называл ее Николай I) при всем при этом отводилась роль скорее катализатора конфликта, нежели (поначалу) принималась в расчет ее военная мощь, ибо почти во всех предыдущих многочисленных войнах с Россией турки неизменно терпели крупное военное поражение. Даже несмотря на то, что под руководством прусских офицеров и лично фон Мольтке с конца 30-х годов ХIХ века в османской армии осуществлялась военная реформа, турецкие войска к началу назревавшей войны так и не были реорганизованы и доведены до уровня европейских. Сардинское участие в предстоящей кампании было скорее номинальным и объяснялось стремлением правителей марионеточного Королевства заручиться поддержкой Франции в региональном конфликте интересов на Апеннинах.

Со временем разные направления политики двух ведущих держав антироссийской коалиции, Великобритании и Франции, неоднократно вызывали разногласие между союзниками, ведущими к серьезным издержкам практически во всех областях так называемого военного сотрудничества. Так, например, произошло при решении центрального вопроса всей войны о приоритете действий в Юго-Восточной Европе, когда французы настаивали на первоначальном «наведении порядка» на Балканах, а затем уже, если будет необходимо, на нанесении удара по Крыму путем наступления вдоль Черноморского побережья. Лондон же был заинтересован в скорейшей высадке объединенных сил в Крыму и взятии Севастополя как символа российской военной мощи на юге. Мнение же Константинополя если и бралось в расчет, но только лишь под углом зрения эгоистических интересов обоих главных западноевропейских союзников.

ПОВОД К ВОЙНЕ

Строго говоря, формальным поводом к войне послужил церковный конфликт вокруг святых мест в Палестине, который до сего времени с подачи мощнейшего информационно-пропагандистского лобби Запада трактуется, скажем так, несколько превратно.

Западные аналитики в свое время выдвинули тезис, тиражируемый из десятилетия в десятилетие, в том числе и в некоторых отечественных изданиях, о том, что якобы желание Российской империи в середине ХIХ века усилить свою роль в качестве защитницы общехристианских святынь на Ближнем Востоке и находящихся под османским гнетом миллионов православных являлось лишь прикрытием традиционного русского экспансионизма.

Но факты на самом деле говорят о том, что преимущественно католический Запад в поисках «слабых мест» в российской политике избрал наиболее удачный, с его точки зрения, способ нанесения России чувствительного для ее авторитета ущерба, а именно лишить Российскую империю всякого сначала религиозного, затем политического, а если понадобится, и военного влияния (присутствия) в стратегически важном стыке Европы, Азии и Африки.

Путем оказания в начале 50-х годов ХIХ века мощного давления на турецкого султана Абдул Меджида объединенная католическая Европа попыталась дезавуировать все формальные и неформальные договоренности, обещания и клятвы предыдущих и нынешних правителей Османской империи относительно приоритета Православной церкви как хранительницы христианских святынь на Ближнем Востоке. Как ни изворачивались турецкие правители в попытках не дать втянуть себя в опасное противостояние с грозным северным соседом, им все же пришлось уступить беспрецедентному давлению и пойти на принципиальные с точки зрения Санкт-Петербурга уступки антироссийского характера. Спор о святых местах, таким образом, перешел из религиозной плоскости в сугубо политическую.

Российский император Николай I расценил действия турецкого султана и поведение западных стран «как оскорбительные для Православной церкви, России и лично русского императора». При этом аналогичное мнение разделяли предстоятели Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского патриархатов, а также окормляемая ими многомиллионная паства. Совершенно очевидно, что именно провокаторская роль Западной Европы способствовала переходу разразившегося конфликта в военную фазу.

Несмотря на предложения главы чрезвычайного посольства России светлейшего князя адмирала Александра Меншикова пересмотреть, по сути, незаконное решение ободренный реальной поддержкой Лондона и Парижа в виде появления близ Дарданелл британо-французской эскадры турецкий султан в оскорбительной для Великой России форме отверг примирительную инициативу русских. 21 мая 1853 года Меншиков выехал из Константинополя со всеми членами своего посольства, а русские войска в качестве ответной меры заняли турецкие протектораты – дунайские княжества Молдавию и Валахию.

После того как 28 сентября 1853 года Россия отказалась отвести войска из дунайских княжеств, Османская империя, заручившись гарантией поддержки Великобритании и Франции, объявила ей войну. Лондон и Париж присоединились к туркам 27 и 28 марта 1854 года соответственно. На их стороне вскоре выступило и Сардинское Королевство.

Строго говоря, первой войну начала именно Османская империя. Однако, что отнюдь не удивительно, в Европе этой детали предпочли не заметить, и общественное мнение продолжало считать, что Россия – агрессор. О турецких зверствах забыли. На арену вновь вывели «страшного русского медведя».

ВЗАИМНАЯ НЕПРИЯЗНЬ

Следует подчеркнуть тот факт, что европейские союзники, на первых порах переоценивая силы турок, полагали, что Османская империя какое-то время сама в состоянии успешно противостоять русским войскам на Кавказе и Балканах, если последние начнут продвижение в глубь полуострова. Однако полный разгром 30 ноября 1853 года многочисленной турецкой эскадры в Синопском сражении, блестяще осуществленный русским флотом под руководством адмирала Павла Нахимова, ввел в шоковое состояние Лондон и Париж и заставил их со всей серьезностью подойти к подготовке к военным действиям против Российской империи.

После недолгих дебатов британское и французское руководство разработало первоначальный план войны, согласно которому предполагалось вести военные действия на севере и юге России. Помимо этого британский премьер Генри Пальмерстон все делал для того, чтобы «непременно постараться возмутить Польшу и Литву», тем самым отвлекая наиболее подготовленные соединения русских от главных театров войны.

Вообще же британцы изначально планировали поступить традиционно, а именно старались «загребать жар чужими руками», для чего попытались втравить в противоборство с Россией, на своей стороне, разумеется, как можно большее количество европейских держав, включая в том числе и бывших союзников Санкт-Петербурга: Австрию, Пруссию, но также и Швецию. И если двум последним все же удалось выкрутиться и не подпасть под жесткий дипломатический пресс Лондона, то первая постоянно находилась на грани вступления в войну, вынуждая Российскую империю не только держать на границе с ней значительное количество войск, но и в конце концов оставить дунайские княжества, которые тут же были оккупированы некогда «дружескими» австрийскими войсками.

Тем временем в середине апреля 1853 года в Париже вновь собрался военный совет двух европейских держав-союзниц, видоизменивший план военных действий на юге. В соответствии с новым планом предполагалось объединенный британо-французский экспедиционный корпус численностью в 100 тыс. человек высадить в районе Константинополя и оттуда уже сухим путем наступать на Балканы. Туркам же, помимо прочего, отводилась основная роль по сдерживанию до поры до времени русских войск на Кавказе.

Командующими британской и французской частями коалиционных сил на южном театре войны были назначены соответственно генерал лорд Фицрой Джеймс Раглан и маршал Арман Жак Сент-Арно, которые отнюдь не питали дружеских чувств по отношению друг к другу. По тем или иным причинам в ходе затянувшейся войны командующие обеих частей коалиции неоднократно менялись, неизменной оставалась обоюдная, уже к тому времени ставшая традиционной, почти открытая взаимная неприязнь британцев и французов. Это также стало, помимо постоянно существовавших разногласий оперативно-стратегического характера, одной из причин того, что единый главнокомандующий военной коалиции так и не был назначен, а все вопросы двум командующим приходилось решать на советах. Но, тем не менее, к весне 1854 года антироссийская военная коалиция все же окончательно сформировалась.

По численности наибольший вклад в коалиционную группировку внесли французы. Части и соединения их войск, состоявшие из имперской гвардии, линейной пехоты, включая иностранный легион, кавалерии, артиллерии, военных инженеров-саперов, насчитывали в разный период военных действий на юге от 45 до 100 тыс. человек. Британцы в коалиции первоначально были представлены более скромно – 27 тыс. офицеров и рядовых, сведенных в пять пехотных (1–4-я и легкая) дивизий и одну кавалерийскую, а также артиллерийские и инженерно-саперные подразделения.

Турецкие вооруженные силы, насчитывавшие в мирное время 162 тыс. человек, с началом войны были увеличены до 570 тыс. человек. Но мало того, что эта огромная по тем временам масса людей была плохо подготовлена к войне, значительную ее часть составляли выходцы из подконтрольных Константинополю североафриканских (арабских) и балканских (большей частью населенных славянами) провинций, отнюдь не питавших особой любви к фактическим поработителям. Кроме того, в османскую армию были включены эскадроны традиционно антироссийски настроенных польских добровольцев-кавалеристов и имевшие дурную репутацию полупартизанские формирования турок-башибузуков, своей недисциплинированностью, склонностью к чрезмерному насилию, резне и грабежу доставлявших массу проблем для своего же командования.

Сардинская армия, формально включенная в антироссийскую коалицию, насчитывала в мирное время около 45 тыс. человек всех родов войск, характерных для европейских вооруженных сил середины ХIХ века. В экспедиционную же группу вооруженных сил союзников были включены всего 15 тыс. сардинцев.

Помимо официальных союзников в антироссийской военной коалиции приняли участие и неофициальные: так называемые германский, швейцарский и итальянский легионы. Причем непосредственное, но мало заметное участие в боях, в том числе в Крыму, приняли германская и швейцарская бригады, насчитывавшие соответственно 4250 и 2200 военнослужащих.

Этой многонациональной армии противостояли русские войска, прошедшие за годы войны через бои и сражения, общей численностью 470 тыс. человек: на Дунае около 80 тыс.; на берегах Балтийского моря – 112 тыс.; в Царстве Польском и западных губерниях – 146 тыс.; на Кавказе – 78 тыс.; на Аландских островах – более 1,5 тыс.; несколько сотен военнослужащих на Соловецких островах, в районе Архангельска и Петропавловска (Камчатка), севастопольский гарнизон первоначально численностью 18 тыс. солдат и матросов плюс 35-тысячная группировка войск на Крымском полуострове.

ГЛАВНАЯ СТАВКА – НА ФЛОТ

Следует подчеркнуть, что в начале войны главная ставка союзниками делалась именно на мощь британского и французского флотов. Военные историки в этом отношении особо выделяют «громадную силу» британского военно-морского флота. После Синопского сражения, окончившегося полным разгромом крупной турецкой эскадры, Лондон проявил кипучую деятельность, чтобы успеть к весне 1854 года мобилизовать все пригодные для экспедиции корабли. Британская эскадра Средиземного моря состояла из 24 паровых и 13 парусных судов с 1329 орудиями. В свою очередь, в соединения британской эскадры Балтийского моря входили 33 паровых и 11 парусных судов.

Что касается французского флота, то к маю 1854 года он состоял из двух действующих эскадр – Балтийской и Средиземноморской. В первую входили 12 паровых и 17 парусных судов с 1196 орудиями на борту. Во вторую – 38 крупных и мелких паровых и 12 парусных судов с более чем 1600 орудиями на борту. Главным недостатком обоих флотов, что характерно, был существенный некомплект экипажей, для устранения которого пришлось даже перевести на корабли артиллерийских офицеров из сухопутных войск, с артиллерийской же прислугой.

Турецкий флот, хоть и был в некоторой степени ослаблен в ходе Синопского сражения и находился в деморализованном состоянии, все же  дополнял и без того гигантские военно-морские силы западноевропейских союзников.

Русский же флот в целом по количеству кораблей и наличию современных судов, изначально создававшийся для борьбы с турками, значительно уступал объединенному флоту коалиции. Так, в Севастополе были блокированы 26 русских кораблей, среди которых только шесть отвечали последним на тот момент требованиям технического прогресса. Балтийский же флот состоял из 54 кораблей, из которых только 11 были паровыми. На севере (Кольский залив и Белое море), а также Дальнем Востоке военно-морское присутствие России не шло ни в какое сравнение с направленными туда британской и французской эскадрами.

СЮРПРИЗОВ ХВАТИЛО ВСЕМ

И все же подготовка союзников к войне с Россией, по оценке  отечественных и западных специалистов того времени, оставляла желать лучшего.

Примечательно, что не только российское руководство полагало, что война приобретет скоротечный характер и не достигнет того масштаба, в который она все-таки вылилась. Аналогичные заблуждения сопутствовали и западным союзникам по антироссийской коалиции, которые, не подготовив заранее запасы и склады и не располагая опытом экспедиционной крупномасштабной войны, совершенно не имели понятия ни о перебросках, ни о способах снабжения в этих условиях значительных масс войск предметами продовольствия и фуража. Это, в свою очередь, вполне недвусмысленно опровергает выдвигаемый многими историками тезис о почти образцовом, «не в пример отечественному», всестороннему обеспечению британо-французских войск на удаленных от метрополий театрах войны, имевшем место уже в середине XIX века.

В результате всего этого Крымская война принесла немало неприятных сюрпризов всем ее участникам, в том числе и западным союзникам.