Небитая карта Голан

Виктор Прохоренко (слева) и Сергей Печуров, Голанские высоты, 1972 год. Фото из архива автора

Практически ежедневные сообщения в электронных и печатных СМИ о развитии ситуации на юго-западе Сирии в районе Голанских высот невольно будоражат память, заставляя в мыслях вернуться в начало 70-х годов прошлого века, то есть в годы моего пребывания в этой весьма благоприятной для мирного проживания местности, но со специфической «немирной» миссией военного переводчика.

Данный регион, находящийся на стыке Сирии, Ливана, Израиля и Иордании, издревле являлся местом, вокруг которого развертывались постоянно возникавшие катаклизмы различного рода, масштаба и продолжительности. Период моей службы здесь также был омрачен очередным арабо-израильским противостоянием. Относительно длительное пребывание в этой «горячей точке», естественно, не могло обойтись без тех или иных казусов и даже приключений. Расскажу об одном из них.

СТАЖИРОВКА НА ФРОНТЕ

После окончания двух курсов Восточного факультета Военного института иностранных языков и интенсивного освоения азов классического арабского языка, наряду, конечно же, с другими предметами вроде тактики, вооружения и военной техники, страноведения и, конечно же, столь «необходимых» для работы за границей истории КПСС и марксистско-ленинской философии, несколько групп слушателей (тогда еще мы назывались именно так) летом 1970 года были направлены в так называемую годичную стажировку в некоторые страны Арабского Востока, союзные Москве и враждебные Вашингтону и его местному союзнику – Израилю.

Большая часть выехала в Объединенную Арабскую Республику, ныне Египет, поскольку вооруженные силы этой страны были самыми значительными, и соответственно советников и специалистов из СССР, которым и следовало оказывать переводческую помощь, там было больше всего. Во вторую по численности группу, направленную в Сирию, выпала честь попасть и мне. Надо сказать, что, несмотря на необходимость выполнения официально поставленной перед нами командованием вуза задачи, – «углубленное освоение литературного арабского языка и его диалектов», на самом деле наши функции «на месте» оказались значительно шире. Прежде всего в связи с тем, что пришлось принимать активное участие в, что называется, боевой работе, причем временами «по полной программе». Это касалось в основном тех переводчиков, которые служили на египетском Суэцком канале и сирийских Голанских высотах.

Немного забегая вперед, отмечу, что советское военное руководство продлило срок пребывания военных переводчиков в Египте и Сирии еще на один год с одновременным присвоением им полагавшегося в таких случаях первичного офицерского звания младший лейтенант, или «мамлей», как называли нас старшие товарищи. Продление командировки виияковцам было сделано, кстати, по просьбе египетского и сирийского военных командований, поскольку так называемые стажеры ВИИЯ справлялись со своими комплексными обязанностями куда лучше, чем даже призванные на короткий срок в армию арабисты – выпускники гражданских вузов.

Но продолжим. По прибытии в Дамаск нашу группу сразу же доставили в центр города, в штаб Главного советника (называемый в просторечье «Белый дом» по цвету виллы, в которой он располагался, в отличие от «Красного дома» – виллы в христианском районе Кусур, где была резиденция холостых переводчиков). Нас быстро распределили по местам будущей службы: кого в ВВС и ПВО, кого в центральные штабы и командования, а кого и в «поле», то есть в «матушку пехоту».

Мне и нескольким моим сокурсникам выпал жребий служить в противостоящих израильским ВС пехотных бригадах, по одному в каждой, – 52-й (левый фланг), 68-й (правый фланг) и 74-й (второй эшелон), входивших в состав одного из двух на тот момент боевых соединений сирийских сухопутных войск – 7-й пехотной дивизии, как раз дислоцированной у самого подножия «временно оккупированных» Голанских высот. Моя же бригада, 41-я отдельная пехотная, временно приданная этому соединению, находилась в первом эшелоне в самом центре боевых порядков дивизии, «оседлав» стратегически важное шоссе Дамаск – Эль-Кунейтра (город, в то время все еще бывший под оккупацией). Я до сих пор с теплотой вспоминаю наших бригадных советников и ту по-настоящему военную закалку, которую получил, практически ежедневно на протяжении двух лет работая бок о бок и общаясь с этими весьма эрудированными, грамотными офицерами разных специальностей, которые после жесткого отбора в Союзе, уже в немолодом возрасте и обремененные «взрослыми» заботами, были направлены для службы за границу, зачастую на настоящую войну.

ВИРТУАЛЬНЫЕ БАТАЛИИ

В описываемый период начала лета 1972 года обстановка на сирийско-израильском фронте была довольно напряженной, как, впрочем, каждый раз после зимнего затишья. Вновь активизировавшиеся боевики-палестинцы начали предпринимать вылазки через боевые порядки батальонов первого эшелона своих союзников сирийцев, просачиваться через минные поля, свои и противника, пересекать нейтральную полосу и устраивать разного рода диверсии и засады в тактическом тылу израильтян, которые тут же перерастали в ожесточенные стычки с жертвами с обеих сторон.

В свою очередь, израильтяне, вполне удовлетворенные территориальными приобретениями в результате предыдущей войны 1967 года, лишь «огрызались», правда довольно несоразмерно, нанося мощные авиационные и артиллерийско-танковые удары по вроде бы «ни в чем не повинным» сирийским войскам. В ответ сирийцы начинали «утюжить» боевые порядки израильтян также с применением артиллерии и авиации. И так каждый раз до тех пор, пока, казалось, стороны просто не выдыхались и не уставали от напряжения.

В этих условиях на долю советническо-переводческого аппарата из СССР выпала нелегкая миссия не только учить «подсоветных» военному делу настоящим образом, но и всячески сдерживать их порывы «ударить всей своей мощью по сионистскому врагу!». И дело было не столько в нежелании Москвы «насолить» своему американскому оппоненту путем сокрушения его регионального союзника – Израиля, сколько во вполне трезвом понимании того, что арабы просто еще не готовы это сделать качественно, по всем канонам военной науки. В Каире и в Дамаске, считая такую позицию Москвы «явной перестраховкой», а также осознавая факт «чрезвычайно желаемой» советским руководством «разрядки напряженности» – пресловутого дейтанта в отношениях СССР–Запад (чему якобы могла помешать новая война на Ближнем Востоке), попросту решили утаить от своих советских союзников форсированную подготовку к внезапному и мощному удару по Израилю одновременно через Суэцкий канал на Синае (Египет) и Голанских высотах (Сирия), используя для этого советнический потенциал «на полную катушку».

Итак, на исходе одного из немногих спокойных вечеров начала лета 1972 года в помещении советников штаба бригады раздался телефонный звонок, и адъютант командира соединения бригадного генерала Мухаммада Рида Ш., кстати, довольно заносчивого алавита, попросил «главного советника полковника Владимира и переводчика лейтенанта Сергея срочно прибыть на совещание». Что мы тотчас и сделали. Бригадный генерал пригласил нас к столу, где была развернута пока еще чистая карта местности, и сказал, что у него есть намерение провести командно-штабное учение в штабе бригады с привлечением командиров батальонов (дивизионов) и рот (батарей), для чего ему необходимо «обмозговать» замысел и выслушать советы и пожелания советского полковника. Замысел, конечно же, должен был быть наступательным.

Хабир (специалист, по-арабски) Владимир, как его почти панибратски называли сирийцы (хотя правильнее было бы – «мустащар», то есть советник, что считалось более престижным и кем официально и являлся Владимир Ильич М.), был в авторитете у сирийского генерала, как участник с первого до последнего дня Великой Отечественной войны и имевший диплом об окончании Академии им. М.В. Фрунзе. Такого вида работа для советников и переводчиков была вполне рутинной, однако на этот раз мы были несколько озадачены тем, что на карте четко просматривались не холмы Голанских высот, вокруг деоккупации которых обычно и вращались решаемые на разного рода учениях, тренировках и летучках задачи, а южные предгорья Ливанских гор и самой высокой региональной вершины – горы Джебель эш-Шейх (библейский Хермон), находившейся на стыке сирийско-ливанской границы и оккупированных Израилем Голанских высот. Заметив наше удивление, генерал сказал: «Ну сколько можно воевать на одной и той же местности, давайте повоюем в иных условиях!» Нам эта аргументация показалась непрактичной и несколько странной. Но делать нечего, и началось бурное обсуждение нюансов виртуальных боевых действий, рисование, зачеркивание и вновь рисование и перерисовывание различных знаков, стрел, позиций и т.д. и т.п. Кончилось тем, что понять что-либо из обстановки и тем более динамики ее развития на карте уже было невозможно.

СЕКРЕТНАЯ КАРТА

Сирийский генерал, уставший к этому времени от препирательств с советским советником, попросил меня сходить в соседний вагончик, где размещалось отделение карт штаба бригады, и принести новый экземпляр вместо «запачканной» секретной карты, чтобы нанести на ней обстановку в окончательном и «чистом виде». И тут я допустил оплошность, которая, как позже оказалось, могла мне весьма дорого стоить. Не подумав о последствиях, но из желания побыстрее закончить эту уже поднадоевшую переводческую работу, я быстро смотался в отделение карт и попросил выдать мне интересующий генерала экземпляр. Начальник отделения старший уоррент-офицер (старший прапорщик, по-нашему) Мухаммад (фамилию запамятовал) выдал мне карту и попросил расписаться в получении. Я сказал ему, что карта нужна не мне, а генералу: мол, пусть он и расписывается. Но, с другой стороны, я понимал, что уоррент-офицер обязан соблюсти требования делопроизводства и в любом случае получить роспись. Быстро сообразив, что хождение с ведомостью к командиру – туда и обратно – займет относительно много времени, да и, к тому же, чтобы генерал не посчитал меня за бюрократа-перестраховщика, я взял ручку и расписался в получении экземпляра секретной карты.

Надо признать, имел место и другой мотив моего поведения. Дело в том, что с этим уоррент-офицером мы были в приятельских отношениях. Мухаммад был умным и тактичным, умудренным житейским опытом «пожилым», как мне тогда казалось, сорокалетним военнослужащим. Он являлся представителем черкесской общины Сирии, то есть из местных черкесов («чаркаси» или «шаркаси» по-арабски), как называют арабы всех потомков выходцев с Северного Кавказа, безотносительно принадлежности к разным кавказским народностям, не по своей воле вынужденных во второй половине XIX – начале ХХ веков покинуть родину и расселиться по всему Ближнему Востоку. Весьма трудолюбивые и честные во взаимоотношениях арабские черкесы, как, например, и выходцы из Армении, с большой симпатией относились к советско-русским людям. Причем если такое отношение вторых было вполне объяснимо (мол, Россия спасла армян от геноцида), то откровенная симпатия к нам со стороны потомков северокавказцев была, мягко говоря, необъяснима. Аналогичным образом относились к черкесам и мы, находившиеся в Сирии представители Советского Союза, считая их «почти соотечественниками». Испытывал симпатию к своему местному приятелю Мухаммаду и я, в связи с чем мне просто не хотелось ставить его в затруднительное положение.

Но продолжим. Войдя в кабинет генерала, я быстро развернул карту на столе и продемонстрировал готовность к переводу. Немного передохнув, комбриг и «хабир» Владимир с новой энергией начали обсуждать замысел учений, причем на этот раз препирательства сосредоточились практически на последнем вопросе, на том, где вводить в бой второй эшелон. Несмотря на видимые на карте неблагоприятные условия местности, наш полковник настойчиво советовал «вводить второй эшелон справа» под тем странным предлогом, что «обычно в подобных условиях мы так и делали в академии». Это вызывало нескрываемое удивление и естественные возражения комбрига. Наконец, к моему удовлетворению, они договорились и нанесли согласованную обстановку на карту.

Время перевалило за полночь. Положение на фронте было более-менее спокойным, в связи с чем комбриг и «хабир» Владимир посчитали возможным переночевать в Дамаске, благо что до столицы от штаба бригады было всего ничего – около часа езды на «хабирском газике» (ГАЗ-69). Но на этот раз удовлетворенный результатами работы комбриг «снизошел» и подвез нас до Дамаска на своем представительском «мерседесе», что заняло еще меньше времени – минут сорок. На следующее утро, как потом рассказывал Владимир Ильич, он выехал в штаб нашей дивизии в г. Катана (почти в пригороде Дамаска), где о своих соображениях по поводу возможных акций сирийцев и месте их осуществления он доложил главному дивизионному советнику. Тот, в свою очередь, видимо, доложил об этом еще выше.

ЗАСАДА

Между тем обстановка на переднем крае и в последующие несколько дней оставалась относительно спокойной, в связи с чем мы с советниками периодически на ночь выезжали в Дамаск, оставляя нашего дежурного в штабе бригады. Но вот однажды, когда мы прибыли ранним утром в штаб, нам бросилась в глаза какая-то неестественная суета. Офицеры и нижние чины, жестикулируя, шептались по углам, избегая вступать с нами в объяснения. В этих условиях, как уже бывало неоднократно, оставался один выход: «внедрить переводчика в среду местных сочувствующих». Что я и сделал.

Оказалось, произошло весьма неординарное для сирийских военных событие. Накануне, буквально два дня назад, совместная сирийско-ливанская группа офицеров во главе с нашим комбригом на нескольких «лендроверах» выехала на рекогносцировку местности с противоположной от нас стороны горы Джебель эш-Шейх, то есть на ливанской территории, что недвусмысленно означало «практический интерес сирийцев к позициям, находящимся на левом фланге израильтян», да еще на территории, формально не участвующей в нынешнем противоборстве стороны – Ливана. Нам сразу стало все понятно, в том числе почему комбриг за несколько дней до этого «играл в войнушку на карте на «неизбитой» местности» и просил старшего бригадного советника оказать ему в этом помощь!

Но на этом сенсационное развитие событий, и так чреватых серьезными последствиями, не закончилось. Ситуация, как оказалось, сложилась таким образом, что сирийско-ливанская группа попала в устроенную израильским спецназом засаду, будучи неожиданно заблокированной на горной дороге спереди и сзади теперь уже израильскими «лендроверами». Конечно же, это было следствием предательства где-то в верхних эшелонах либо ливанского, либо сирийского военного командования. Арабы не стали сопротивляться и всей толпой сдались в плен. И лишь один среди них не растерялся и рванул по крутому склону под свист пуль вверх, в направлении небольшого леса, где ему удалось спрятаться в небольшой канаве, забросав себя сверху хворостом. Через некоторое время, после быстрого, но безуспешного прочесывания израильтянами местности ему удалось выбраться из завала, кое-как добрести до ближайшей ливанской деревни, что, кстати, учитывая менталитет местного населения, также было небезопасно, и уже потом с помощью крестьян добраться до Бейрута, а оттуда – в близкий Дамаск. И кто бы вы подумали, был этот действительно геройский мужик? Как оказалось, наш с виду высокомерный, вальяжный комбриг. Уважение к нему возрастало еще и в связи с тем, что нам было известно о серьезной болезни его ног, полученной в застенках предыдущего репрессивного режима в Сирии, куда он попал как один из ведущих деятелей тогда еще запрещенной местной организации общеарабской партии «Баас», ориентирующейся на идеалы социализма.

О подробностях этой акции мы узнали в тот же день еще до обеда, сначала из сообщения «Радио Иерушалайм», потом из комментариев сирийских офицеров, а затем уже из уст самого бригадного генерала, когда через пару дней мы делегацией пришли навестить его в армейском госпитале в сирийской столице.

ТУЧИ ПРОШЛИ МИМО

Между тем следует признать, что я практически сразу осознал факт того, что надо мной сгущаются тучи. Полученная мной секретная карта с нанесенной на ней обстановкой не могла не быть в полевой сумке комбрига, когда он проводил рекогносцировку в Ливане. Бросил ли он эту сумку во время побега или прихватил с собой – вот в чем был вопрос! Дело осложнялось еще и тем, что нам, «мамлеям», в эти же дни объявили о предстоящем через пару недель окончании командировки и приказали «быстро рассчитаться» по месту работы и проживания. Мне же лично предстояло обойти с «бегунком» всех начальников отделов штаба бригады, а также начальника отделения карт. Я понимал, что если, не дай бог, обнаружится потеря секретной карты, начнется нудное и, что больше всего тревожило, долгое разбирательство. Конечно же, сирийцы меня простят, но что скажут в Москве, в отрыве от «местной обстановки», да еще и короткое отпускное время придется терять под «следствием». С такими мрачными мыслями я обходил в принципе дружески ко мне относившихся сирийских офицеров, оставив начальника отделения карт «на десерт».

И вот, наступил "торжественный" момент: я вошел в кабинет Мухаммада и молча протянул ему "бегунок". Он также молча взял ручку и тут же расписался. Я не выдержал и спросил: "А что же с картой?" Мой сирийский приятель улыбнулся и сказал: "Куллю шей тамам!", что по-русски примерно означает - "Все ОК!". Я не стал углубляться в тему, пожал Мухаммаду руку, попращался и вышел из кабинета. Через несколько дней мы вылетели в Союз. Больше с "героями" повествования я не встречался. Лишь слышал, что комбриг после увольнения в запас некоторое время служил губернатором главного алавитского анклава Сирии - провинции Латакия.

Чуть более чем через год на Ближнем Востоке началась очередная, так называемая Октябрьская война 1973 года, на этот раз развязанная Египтом и Сирией, естественно, без санкции на это со стороны Москвы. Бригада моя, насколько мне известно, все же была переброшена к ливанской границе, но, судя по тому, что израильтяне в результате сильнейшего контрудара чуть было не захватили Дамаск, ее роль в боях была, скажем так, "не решающей"! Но, в целом, результаты войны для Сирии (впрочем, как и для Египта) оказались "неожиданно позитивными". Дамаску в результате трудных переговоров в следующем году была возвращена часть Голан с Эль-Кунейтрой в придачу (Египет, кстати, "вернул" Синай). Это произошло во многом благодаря жесткой позиции Москвы, которая неизменно вставала на сторону арабов, постоянно прощая им, скажем так, бесчисленные "подвохи".

В завершение хотелось бы через уважаемое издание поздравить сокурсников с пятидесятилетием со времени поступления в ВИИЯ!