Благодарная Россия

Александровская колонна – символ русской воинской доблести и память об Александре I. Фото с сайта www.gov.spb.ru

На Александровской колонне в Санкт-Петербурге, установленной в 1834 году в честь победы в Отечественной войне 1812 года, начертаны слова: «Александру I благодарная Россия».

Монумент триумфу русского оружия вполне соответствовал духу и стилю своей эпохи – повторяя колонну Траяна в Риме и Вандомскую, в честь побед Наполеона, в Париже. Его авторы гениально воплотили общеимперскую идеологию, господствовавшую тогда в России. Знаменитая триада, девиз царствования Николая I – «самодержавие, православие, народность», – была уже сформулирована и ждала своего часа (ее воплотит храм Христа Спасителя). Но Александрийский столп не нес в себе ничего сугубо «православного» (вполне европейского вида ангел не в счет) и тем более «народного». Он посвящен одному-единственному победителю: императору Александру. С точки зрения того времени это вполне справедливо – ведь победа случилась «при нем», в его правление. А если посмотреть объективно: есть ли в надписи о «благодарной России» историческая справедливость?

«НЕЧАЯННО ПРИГРЕТЫЙ СЛАВОЙ»

У нас и сейчас еще популярна теория, что победа 1812 года была одержана чуть ли не вопреки Александру I, а подлинными героями войны, и вполне заслуженно, признаны с детства нам известные Кутузов, Багратион, Барклай-де-Толли, братья Тучковы, офицеры-партизаны Давыдов, Фигнер, Сеславин, простые крестьяне Курин, Кожина… По поводу же императора принято цитировать пушкинские строки – «нечаянно пригретый славой…».

Возможно, для кого-то прозвучит неожиданно, но роль Александра в войне с Наполеоном была очень важной, а в какой-то момент – решающей. Роль эта, впрочем, больше политическая, чем военная, хотя в условиях войны такое разделение достаточно условно.

Полководцем царь, безусловно, не был. Более того, в самом начале войны он едва не привел страну к поражению. Перед нападением Наполеона Александр принял план немецкого генерала Пфуля, по которому 1-я русская армия должна была встретить французов в укрепленном лагере на реке Дриссе. Это была крайне неудачная позиция, в которой обороняющиеся войска были ограничены в маневре и легко обходились с флангов. Известный военный специалист Карл фон Клаузевиц, служивший тогда в русской армии, писал, что «если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они были бы атакованы с тыла… и принуждены к капитуляции».

Однако прибывший в Дриссу Александр горел желанием стать во главе армий. Генералы не решались объяснить ему гибельность «Дрисского лагеря», а также нежелательность самого пребывания императора в войсках. К счастью, в дело вмешалась любимая сестра, великая княгиня Екатерина Павловна. Она писала брату: «Ради Бога, не поддавайтесь желанию командовать самому… не теряя времени, надо назначить командующего, в которого бы верило войско, а в этом отношении Вы не внушаете никакого доверия…» Только после этого царь отбыл в столицу, передав командование Барклаю-де-Толли, а потом назначив главнокомандующим Кутузова. Александр на какое-то время благоразумно уходит в тень.

БОРОДИНО

Центральным событием Отечественной войны стала Бородинская битва. Она уникальна еще и тем, что к исходу дня 26 августа обе стороны сразу же объявили ее (и считают до сих пор) своей победой. Формально Наполеон, имевший славу непобедимого полководца, имел на это право. Истинная роль битвы проявится позднее. Это потом Курганную высоту назовут «могилой французской кавалерии»; спустя многие годы Лев Толстой напишет: «…французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там… оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны». А пока многие в России воспринимали исход битвы так: супостат шел на Москву, мы дали ему бой, чтобы не допустить в Первопрестольную. Но все же антихрист в Москве…

Французов, вышедших к Поклонной горе, с которой открывался потрясающий вид на великий город, охватили чувства торжества и ликования. Их отражают многочисленные мемуары, воспоминания, записки. Вот лишь некоторые. «Передовые солдаты, уже взобравшиеся на холм, делали знаки отставшим: «Москва! Москва!»… Был прекрасный летний день; солнце играло на куполах, колокольнях, раззолоченных дворцах… В этом зрелище заключалось что-то магическое». «Всякий более или менее был охвачен гордостью победителя… всегда находился офицер или старый вояка, умевший проникновенными словами объяснить величие места и момента». «Отовсюду неслись громовые крики: «Москва! Москва! Да здравствует император!». И вдруг французы в едином порыве запели «Марсельезу».

Наполеон, как и все, потрясенный открывшейся картиной, ощущал себя полным триумфатором. А на острове Святой Елены, заканчивая свой жизненный путь, он скажет: «Я должен был умереть сразу по вступлении в Москву», считая это последним великим своим деянием. Ведь дальше последует крах – пожар, отступление, гибель армии…

ТРАГЕДИЯ, НО НЕ ГИБЕЛЬ

Для русских людей оставление Москвы стало тяжелейшим, трагическим ударом. Покидая город, многие солдаты и офицеры плакали. Как вспоминала знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова: «Солдаты как будто испуганы: иногда вырываются у них слова: лучше уж бы всем лечь мертвыми, чем отдавать Москву». Генерал Багратион, тяжело раненый на Бородинском поле, узнав, что Москва сдана, сорвал с себя бинты и вскоре скончался. А всепожирающий московский пожар показался предвестием конца света.

В Петербурге занятие Наполеоном Москвы вызвало у верхов дворянства панический страх. Там были убеждены: взяв и спалив Первопрестольную, Бонапарт двинется дальше и сделает то же самое с северной столицей, а потом, может быть, поднимет крестьян на новую пугачевщину. И тогда конец всему… Обуял ужас и простых петербуржцев, все с тревогой ждали вестей и держали лошадей наготове. Готовились к эвакуации государственные учреждения, собирались вывезти даже обе статуи Петра Первого.

В окружении царя никто не сомневается: пока не поздно, пока Наполеон не занял и не предал огню северную столицу, надо как можно быстрее заключить с ним мир. Почти весь императорский двор, влиятельнейшие сановники – и среди них А.А. Аракчеев, Н.П. Румянцев, А.Д. Балашов, высшая бюрократия были за немедленный мир. Лишь об этом помышляли и ближайшие родственники царя – мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, брат, великий князь Константин Павлович… Все они начинают оказывать на царя все более упорное давление – мир, как можно скорее подписать мир с французами. Клаузевиц, смотревший на эти события как бы со стороны, отмечал господствующие настроения «печали и подавленности, причем на мир в ближайшем будущем смотрели как на единственно возможный исход».

Наполеон прекрасно знал об этих настроениях и со дня на день ждал парламентариев. Позже французский император вспоминал, что собирался даже разыграть сценку – когда к нему войдет русский посланец, он ему скажет: «Как вовремя вы прибыли, ведь уже сегодня я собирался отдать приказ о походе на Петербург. Но ради моего брата Александра я согласен закончить войну». И многие исследователи сходятся на том, что если бы мир тогда был заключен, то русский поход Наполеона мог затмить по славе и триумфу походы Александра Македонского и Юлия Цезаря. Французы бы говорили: наш император вошел в эту варварскую страну, поставил русских на колени и, взяв их дикую столицу, сидя на троне царей, продиктовал свои условия. Наверное, были бы написаны книги, картины, прославляющие эту победу, сняты кинофильмы.

Для того чтобы повернуть вектор истории, казалось, нужно совсем немногое – сломить одного человека, русского императора.

НЕПРОСТОЙ ВЫБОР

Те 36 дней, пока французы хозяйничали в Москве, стали самым тяжким временем в жизни Александра I. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным, покинутым, презираемым. Навсегда отложилось в его памяти жуткое молчание, которым встретили его огромные толпы народа у Казанского собора, когда пришла весть о вступлении войск Наполеона в Москву.

И в этот тяжелейший, решающий момент русский царь проявил мужество, совершил настоящий подвиг, который потом некоторые назовут «почти сверхъестественным»: он один противостоял давлению, остался тверд, хотя звучали и угрозы. Почти каждый день к нему являлся брат Константин, умоляя и требуя заключения мира, «чтобы избежать гибели династии». Министр полиции Балашов регулярно доносил, что в дворянских салонах часто стали вспоминать о печальной судьбе «внезапно скончавшихся» Петра III и Павла I, прямо намекая на зреющий заговор. Казалось, еще чуть-чуть, и Александр дрогнет. Влиятельный вельможа граф Ф.Ф. Ростопчин писал жене: «Император в конце концов уступит просьбам тех, кто его окружает».

Однако Александр не допускал и мысли о мире с Наполеоном: «Он или я – вместе нам не царствовать», «Я отращу бороду, отступлю на Камчатку, буду есть рыбу с последним из моих крестьян, но не сложу оружия».

Силы он черпал в Библии, которую читал каждый день. Александр так вспоминал то время: «Пожар Москвы осветил мою душу и наполнил мое сердце теплотой веры, какой я не ощущал до сих пор».

А Наполеон продолжал ждать в разоренной Москве. Пожар уничтожил почти все оставленное там русскими продовольствие. Попытки французов добывать съестное в окрестных деревнях встречали ожесточенное сопротивление крестьян и партизан. Французская армия разлагалась на глазах, мародерство, пьянство и грабежи становились обыденным явлением. Тем временем Кутузов использовал возникшую передышку для восстановления понесенных потерь и подготовки к контрнаступлению.

ВМЕСТО МИРА И СЛАВЫ – ПОРАЖЕНИЕ И ПОЗОР

Мир нужен был Наполеону любой ценой. Это быстро стали понимать в его войске все – от маршала до солдата. Французский император делает несколько попыток дать Александру понять, что он согласен на любой, самый «безобидный» и мягкий договор. Последней попыткой стало направление в ставку Кутузова генерала Лористона, бывшего посла Франции в Петербурге. Бонапарт напутствовал его словами: «Мне нужен мир; лишь бы честь была спасена». Вся армия ожидала ответа русских с огромным напряжением. Но ответа не последовало. А когда Наполеон наконец осознал, что никаких переговоров не будет, было уже поздно. Возможно, его Великую армию не постигла бы такая страшная катастрофа (из 640 тыс. солдат русскую границу в обратном направлении пересекло не более 20 тыс.), если бы французский император оставил Москву хотя бы на две недели раньше.

Далее последовали Малоярославец, Березина, бегство Наполеона за пределы России. Однако Александр решил, что это еще не конец. Он был убежден, что «узурпатор» должен расплатиться за все до конца. Несмотря на возражения многих военных, царь начал Заграничный поход русской армии, завершившийся взятием Парижа. Войдя во французскую столицу во главе союзных войск, Александр объявил, что берет город под свою личную защиту и парижанам не о чем беспокоиться. Почему-то об этом фильмов пока не сняли…

Когда русский царь вернулся на родину после окончания Венского конгресса, Сенат, Синод и Государственный совет просили его принять титул «Благословенного» и разрешить воздвигнуть ему памятник при жизни. И от того, и от другого он отказался…