Операция «Шурави»

Герой России Ильяс Дауди с сыном – командиром разведывательного отделения одного из соединений Воздушно-десантных войск РФ после Парада Победы на Красной площади 9 мая 2018 года. Фото из архива Ильяса Дауди

Закончилась девятилетняя война, названная «выполнением интернационального долга». За эти годы погибло почти 15 тыс. наших солдат и офицеров. У тех, кто вернулся, навсегда остались в памяти дни войны. Один из них – Герой России Ильяс Дауди, внук двух ветеранов Великой Отечественной войны. Его сын в наши дни отслужил срочную войсковым разведчиком. Это уже военная династия.

В Афганистане гвардии старший сержант Дауди был заместителем командира взвода разведывательной роты 149-го гвардейского Краснознаменного ордена Красной Звезды Ченстоховского мотострелкового полка 201-й мотострелковой Гатчинской дважды Краснознаменной дивизии 40-й армии. В должности старшего разведчика отделения наблюдения принимал участие в общевойсковых операциях и рейдах, разведывательно-поисковых и засадных действиях.

В одной из операций вынес на себе истекающего кровью офицера. Затем целый час в одиночку вел бой с группой мятежников, уничтожил две огневые точки. Говоря о другом боевом эпизоде, почти дословно процитируем представление Дауди к званию Героя России: десантировался первым, огнем из пулемета уничтожил группу мятежников, пытавшихся захватить господствующую высоту; в дальнейшем, прикрывая действия разведывательного взвода, обеспечил успешное выполнение поставленной задачи.

В августе 1986 года в ходе операции «Западня» в зоне афгано-иранской границы взвод гвардии старшего сержанта Дауди получил приказ овладеть стратегической командной высотой. Подрываясь на минах, под огнем противника гибли люди. Ильяс приказал личному составу обеспечить его безостановочным огнем прикрытия. Взяв саперный щуп, он трижды в ходе боя выносил с заминированных площадок в укрытие раненых товарищей. Разрывом мины получил слепое осколочное ранение правого предплечья, сам перевязал рану, от госпитализации отказался и остался в строю.

Он сохранил жизни многих боевых товарищей, но и сам подорвался на итальянской противопехотной мине. Понимая, что стал обузой для группы и подставляет ее под удар, Ильяс подозвал близкого товарища и приказал выстрелить в себя. Боевого командира солдаты все же доставили к вертолету. Об этом рассказал генерал-полковник Александр Иванович Скородумов. В 1986 году – гвардии подполковник, командир полка, впоследствии – начальник Главного управления боевой подготовки Вооруженных сил России.

Награда долго шла к герою, и все же указом президента России № 1497 от 27 декабря 2009 года «за мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга в Республике Афганистан» Дауди Ильясу Дильшатовичу присвоено звание Героя Российской Федерации с вручением знака особого отличия – медали «Золотая Звезда» (№ 0957).

Из Афганистана домой он вернулся с увечьем. Но с отличием окончил институт и еще факультет национальной безопасности Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ (РАНХиГС). Создал большую семью: у него сын и пять дочерей. 27 июня 2017 года указом президента Российской Федерации Владимира Путина за заслуги в воспитании детей и укреплении семейных традиций Герой России и его супруга были награждены медалью ордена «Родительская слава». В ноябре 2011 года на Аллее Героев в городе Азнакаево в Татарстане был открыт бюст Ильяса Дауди.

«БУДЕШЬ ПО ГОРАМ БЕГАТЬ!»

– Ильяс Дильшатович, что вы знали о событиях в Афганистане до того, как попали туда?

– Поздними вечерами, прильнув щекой к транзистору, часто слушал передачи радиостанций «Свобода» или BBC. Там иногда выступали бывшие советские военнослужащие, попавшие в плен. Из Афганистана их переправляли в Европу, Северную Америку. Они рассказывали, какие потери несет советский контингент в Афганистане, о неуставных отношениях в солдатской среде, бесчинстве советских военных в отношении мирного населения и много другого негатива. У каждого выступающего была своя история. Я не испытывал к ним ни отрицательного отношения, ни сочувствия, их выбор был для меня непонятен.

– Вас послали служить в охваченный войной Афганистан или ваш выбор был добровольным?

– Заявление с просьбой направить меня служить в Демократическую Республику Афганистан я отнес в Брежневский районный военный комиссариат Москвы. Сделал это осознанно, поскольку был уже сложившимся человеком – студентом московского института, кандидатом в мастера спорта СССР по боксу. В отделе призыва мои действия расценили как весьма странные и ход обращению не дали. Я написал заявление уже на имя военкома полковника Накашидзе и записался к нему на прием. Полковник меня принял, прочитав заявление, переспросил, верно ли он понял. Получив подтверждение, порвал заявление у меня на глазах и меня выгнал.

Я продолжал ходить в РВК. Как-то утром у дверей военкомата вновь встретился с Накашидзе. Поняв, что я тверд в своем намерении, он пригласил меня в свой кабинет, начал по-отцовски взывать к здравому смыслу: «Не понимаю тебя! Ты что, смерти ищешь? Многие, как могут,   пытаются уклониться, а ты добровольцем на войну рвешься? Ты ведь студент? Учись! Надо будет, сами вызовем. Иначе позвоню ректору, он с тобой разберется». И опять разорвал мое заявление.

Я достал из портфеля новое заявление, прихлопнул его ладонью: «У меня их много». Накашидзе вскипел, взял меня под локоть и вывел в забитую народом приемную: «Посмотри, вся приемная – мои земляки. Пришли своих сынков да племянников от армии отмазать». Я в ответ: «Все равно туда пойду». Он махнул рукой, с силой давя пером на бумагу, наложил резолюцию: «Черт с тобой! Будешь по горам бегать».

«НУ ЧТО, СТАЯ ОБЕЗЬЯН?..»

– Как и где вас готовили для службы в ДРА?

– Первый месяц – на полигоне в пустыне Термезского района, в двух километрах от афганской границы, два следующих – в горном учебном центре в Шерабадском районе. К нам, новичкам, подошли трое военных в маскхалатах без знаков различия. Старший громко сказал: «Мастера спорта, кандидаты в мастера, разрядники – боксеры, самбисты, борцы, дзюдоисты, каратисты и те, кто имел проблемы с законом, – шаг вперед!». Я смекнул: идет отбор в особое подразделение. И вышел из строя. Так попал в разведывательную роту учебного полка.

С первых же дней «курса молодого бойца» учебе был задан быстрый темп. За нерасторопность при выполнении команд назначались отжимания от нагретого солнцем асфальта. После команды «раз» надо было опустить тело горизонтально, максимально близко к асфальту, но не касаться его. На счет «два» поднять тело, удерживая на вытянутых руках. Между командами выдерживалась длинная пауза.

При командах «подъем» и «отбой» замкомвзвода зажигал спичку. Пока она горела, надо было раздеться или одеться, после чего спешно покинуть палатку и занять место в строю. Курсанты проделывали это десятки раз.

Несмотря на повсеместную пыль, напоминающую желтую муку, сапоги курсантов на построении должны быть черными как смола. А на всю роту в 100 человек было четыре обувные щетки. Времени для чистки сапог не отводилось. Если у кого-то сапоги были неначищенные – наказание физическими упражнениями нес весь взвод.

Для ежедневных свежих подворотничков каждому взводу выдавался кусок белой материи, которой рвался на полоски. Ровная окантовка стрижки, идеальное бритье – неисполнение этих требований влекло «внушение» вафельным полотенцем – иногда до снятия кожи.

– Из каких районов призывали в Афган?

– В разведроте были призывники из Красноярского края, Казахстана, Свердловской области, Хакасии, Украины, Ставрополья, Молдавии, Крыма, Москвы, Ленинграда…

– Парням из средней полосы России, видимо, сложно было привыкнуть к жаркому климату? Да и против местных инфекций у них не было иммунитета.

– Из профилактических мер были индивидуальные алюминиевые армейские котелки «выпукло-вогнутого профиля с проволочной ручкой». В промежутках между приемами пищи в них хранилась дезинфицирующая хлорированная жидкость. Старшина и сержанты проверяли ее наличие перед походом в столовую и обратно. В случае нарушения наказывали все отделение, взвод и даже роту.

Пить разрешалось только чай из колючки. Фрукты, овощи, мучное, сладкое, мясное запрещалось: все это приводило к расстройству желудка, поносу, обезвоживанию организма, слабости и истощению. Диарея мешала боевой подготовке, загружала санчасть. Пребывание там осуждалось.

Командир разведроты Ровба доходчивым языком проводил санитарное просвещение. После одного всплеска диареи в роте он на «бабайском фольклоре» выдал: «Ну что, стая обезьян?.. У солдата живота болита?..  Повторяю: если хоть одна обезьяна поест что-то за пределами столовой и выпьет что-нибудь вместо чая из колючки!..» Последствия были и так понятны.

– Кормили как?

– На стол для десяти курсантов ставился чугунный казан, в котором было и первое, и второе. За всю службу в учебном подразделении запомнились два блюда: клейстер с кислой капустой и полусгнившей картошкой и жидкое с кусками жирной отварной свинины. Есть это отказывались даже те, для кого свинина была традиционной пищей. Еще подавался черный хлеб.

Разведчики группами бегали на кухню, на возмущенные возгласы поваров крепко «внушили» им, и те предоставляли пищу отдельного, только для них  приготовления. Пароль «разведрота» заставлял поваров волноваться.

Родители курсантов высылали в посылках сладости, конфеты, печенье. Гостинцы обычно распределялись в близком кругу товарищей. Отвыкшие от сладкого желудки давали сбой, и все заканчивалось поносом.

– Как умывались, мылись?

– Воду привозили в ЗИЛах, заполняли ею цилиндрические емкости, питающие многокрановый умывальник для 20 человек. В части было несколько таких умывальников: у столовой, у котлов для варки чая из колючки, на окраине, на дороге в направлении границы, по которой разведчики совершали марш-броски.

Полевые выходы у разведчиков, в отличие от других подразделений, были более продолжительными и трудоемкими. Когда разведчики возвращались, все умывальники были заняты курсантами из других подразделений. Подступы к кранам были плотно перекрыты. Душевых не было.

Сержанты умышленно сокращали время мытья до пяти минут. Из кранов тонкой струйкой текла мутная, нагретая знойным солнцем вода. Разведчики, крепко взявшись за руки, с разбегу вклинивались между моющимися и, оттеснив, занимали их место. Стоя спиной друг к другу, прикрывались от нападения обиженных.

НОЧНЫЕ ПОХОРОНЫ ОКУРКА

– Складывались, как это часто бывает в военной среде, свои традиции?

– Были марш-броски в обнимку с матрасами или тумбочками. Были хорошо срежиссированные театральные действа. Одно из них – ночные похороны окурков. В палатке сержанты обнаружили три окурка. Через два часа после отбоя роте объявили тревогу и скомандовали строиться. Перед строем старшина кратко рассказал об участии в обряде и распределил обязанности четырем группам. Несмотря на комичность ситуации, старшина требовал максимальной серьезности и обещал в случае несоблюдения дополнительные санкции.

Первой группе (33 курсанта) было поручено выкопать три рва размерами 2 х 2 х 2 метра – по количеству окурков. Вторая группа (18 курсантов) понесут простыни с окурками. Третья группа, самая многочисленная (42 курсанта) – безутешные родственники, ревущие и причитающие. Оркестр (7 курсантов) подручными средствами издает звуки, похожие на похоронный марш Шопена.

Сколотили три деревянных креста, из стальной колючей проволоки, срезанной с ограждений, сплели три ритуальных венка, обвязали отрезками черно-красной и белой материи, по ориентировке старшины добыли старый барабан и горн. Из ротной каптерки извлекли керосиновые лампы, свечи, простыни.

В 2.00 траурное шествие началось. Впереди шел церемониймейстер. В вытянутых руках вместо портрета покойного, как принято на похоронах, он нес пустую пачку сигарет с открытой крышкой. За ним шли три пары курсантов с венками с надписью «Скорбим» – от каждого взвода.

Далее несли тела условных покойников. Натянутые, словно лист плотной бумаги, простыни были подняты на уровень плеч, в центре каждой находился спичный коробок с окурком. За ними шла группа многочисленных родственников с зажженными свечами. Замыкал шествие оркестр, издающий грохот неизвестного похоронного марша. Старшина оббегал процессию по кругу. Он напоминал неудовлетворенного дублем режиссера, кричал в рупор: «Не слышу горя, не вижу драмы!» Требовал усилить плач, призывал к «эмоциям, драматизму, натуральности». Заметив улыбающегося или с трудом сдерживающего смех, подносил к его носу кулак.

Прежде чем опустить простыни с окурками в ямы, старшина сказал речь: «Сегодня мы провожаем в последний путь три окурка, не убранные в ходе уборки в палатке третьего взвода. Вечная память». За ним хором повторили: «Вечная память». Старшина повернулся к строю и кивнул головой, словно призвал к всплеску волны плача.

Потушили свечи. Родственники и другие группы прошли цепью у вырытых ям, бросая на простыни горсти песка, лопатами дружно заполнили ямы. На могильных холмах установили кресты с датой захоронения и уложили венки.

«ВТОРЖЕНИЕ»

– Как для вас происходило «вторжение» в Афганистан?

– Грузовиками нас доставили на взлетную площадку города Хайратон, оттуда через несколько часов бортами Ми-8 перебросили на аэродром Кундуза. Рядом с взлетной полосой офицеры 201-й мотострелковой дивизии провели перекличку, отобрали людей в разведывательные подразделения 149-го мотострелкового полка и в 783-й отдельный разведывательный батальон. Часть разведчиков осталась ждать переброски в Пули-Хумри и Ташкурган, в разведподразделения 395-го и 122-го мотострелковых полков.

Вместе с Виктором Провоторовым и Алексеем Бабиновым я был распределен в разведывательную роту 149-го гвардейского мотострелкового полка в провинции Кундуз. Полк постоянно участвовал в войсковых операциях на всей территории Афганистана: засады, рейды, реализации разведывательных данных, блокирование и прочесывание населенных пунктов, сопровождение транспортных колонн.

– Расскажите о первой операции, в которой участвовали.

– Прошло полтора месяца, как прибыл в Афганистан, и мне довелось участвовать в Мармольской операции в сентябре 1985 года. Полк на бронетехнике выдвинулся на запад, в провинцию Балх. Преодолев около 150 км по трассе Кундуз–Мазари–Шариф, колонна свернула на юг. БМП с личным составом и техника тылового обеспечения с трудом преодолевали  холмистые вершины. На площадке подскока гвардейцы погрузились в вертолеты Ми-8 и вылетели в горы Мармоля.

Вскоре борттехник знаком показал: готовьтесь к десантированию. Вертолеты резко снизились, наша десантная группа быстро покинула борт, заняла огневые позиции на одном из северных склонов Мармольского ущелья. Внезапная и стремительная высадка десанта на господствующую высоту позволила застать скрытую за естественными складками расщелин и карнизов группу противника врасплох. Бой оказался скоротечным. Противник не успел оказать серьезного сопротивления. Большая его часть была уничтожена, остальные сдались в плен.

На рассвете тишину ущелья нарушили мощная артиллерийская канонада и БШУ (бомбо-штурмовой удар. – «НВО») боевых вертолетов Ми-24. Полк начал штурм хорошо оборудованных опорных пунктов мятежников. Уничтожив последние очаги сопротивления, подразделения полка ворвались в пещеру, где был оборудован госпиталь мятежников. Удивляло современное медицинское оборудование, обилие медикаментов и продовольствия. Операционная, больничная палата, помещения для отдыха обеспечивались электроэнергией от мощных дизель-генераторов и аккумуляторных батарей.

Среди афганского медперсонала были женщины-врачи из Франции. Лидер мятежников Ахмад Шах Масуд в юности окончил Кабульский французский колледж, прилично говорил по-французски, в ходе войны тесно взаимодействовал с официальными представителями Пятой республики.

Базовый район мятежников был ликвидирован. 149-й полк захватил большое количество вооружения, боеприпасов, важной документации. Содержимое мармольских складов несколько дней вывозили «КамАЗами» и вертолетами Ми-8 в расположение 201-й дивизии. Потери в личном составе были минимальными.

Группа войсковых разведчиков 201-й мотострелковой дивизии Ограниченного контингента советских войск в Афганистане. День военного разведчика, 5 ноября, наши дни. Фото из архива Ильяса Дауди

– Какая из операций запомнилась особенно?

– В октябре этого же года проводилась операция «Долина». Руководил ею командующий 40-й армией генерал Игорь Николаевич Родионов. На всех трех этапах операции на горном участке стыка Андарабской и Панджшерской долин высаживался тактический воздушный десант.

Мне эта операция запомнилась особенно. Разведрота 149-го полка высадилась на одну из высот, продвигалась по узкой серпантинной дорожке по склону горы и обнаружила пещеру. В ней теплился очаг с казаном и готовящейся едой. В глубине пещеры обнаружили оставленные мятежниками полтора десятка английских винтовок Ли-Энфилд, больше известных как «Бур» (от использования в англо-бурской войне), с солидным запасом патронов, крупнокалиберный пулемет ДШК и несколько коробов с патронными лентами.

Трофеи забрали с собой. К полагающемуся вооружению, боеприпасам и воде на шее у каждого на льняной веревке висели забитые лентой два короба ДШК, на плече помимо АКС-74 винтовка «Бур». Это сильно затруднило десантирование на втором этапе операции: спрыгнув с вертолета, бойцы не могли даже отползти в сторону. Прыгающие следом сваливались им на головы. А надо было еще и идти. Разведрота тем не менее носила в горы ДШК, треногу к нему и короба до замены в 1986 году на пулемет «Утес».

На дне ущелья мы встречали желтые лужи неизвестного происхождения. От дождя ли, с места остановки ишаков, было уже неважно – набирали во фляжки вместе с мутной тиной, бросали туда дезинфицирующий пантоцид и спустя полчаса пили.

Обнаружили несочетающуюся с глинобитными строениями нежилого кишлака волейбольную площадку. Стойки для сетки, скамейки запасных и наблюдателей, судейская вышка. Было очевидно: это база отдыха мятежников. Рядом с глинобитными строениями, используемыми под казармы, стоял десяток ишаков, паслась отара овец. У разведчиков после трех дней операции сухой паек был съеден. Командир роты, вопреки убеждениям, поручил переводчику – старшему лейтенанту и одному из солдат «выбрать небольшого барана и быстро его разделать».

Не сумев схватить животное, дали короткую очередь. Попали все же в самого крупного барана. Из туши выпустили кровь, вонзив в ногу трубку от капельницы, начали вдувать воздух, чтобы быстро отделить от мяса и снять шкуру. Теперь предстояло поработать ножом. Вдруг послышались выстрелы. Предположительно, били издали, но огонь приближался и усиливался. Схватив барана, разведчики побежали в сторону группы, но  поняли, что с грузом погибнут, и бросили его.

На бегу переводчик был ранен в спину. Увидев раненого офицера, мятежники попытались отбить двух шурави от группы и стали быстро спускаться вниз. Рота открыла огонь. Офицера перенесли в безопасное место, сделали перевязку. Командир роты вызвал авиацию, через 20 минут прилетела пара Ми-8 и стала обрабатывать огнем ближайшие склоны. Я вколол переводчику промедол, продолжая вести огонь.

Ми-8 отработали, огонь мятежников стих, они покинули место огневого соприкосновения. Переводчика вертолетом эвакуировали в Кундузский санбат. Барана так и оставили, наполнили водой фляжки, поднялись на оставленную вершину.

Ночью выпал тонким слоем снег. Группа бойцов разведроты, артиллерийские корректировщики и авианаводчики соскабливали, собирали снег где только можно. Едва наполнили наполовину заварочный чайник, вскипятили его на сухом горючем.

Операция «Долина» завершилась взятием большого количества оружия. Потерь в роте не было.

ГАРАНТИРУЕМ ЖИЗНЬ

– Как складывались отношения с обычными афганскими жителями?

– Входя в один кишлак, увидели собирающую колосья афганскую семью: бородатый дехканин с привязанным к спине младенцем, сгорбленная старуха и двое пацанят лет 8 и 10. Бросили на нас недобрые взгляды. На исходе дня дехканин подошел ко мне. Видимо, определил, что я старший. «Ночью вы начнете стрелять в сторону кишлака и спалите наш хлеб, – сказал он. – У меня трое сыновей, один из них инвалид, и маленькая дочь. Жена умерла в родах. За детьми смотрит старуха-мать. Дайте нам хотя бы два дня, чтобы закончить уборку урожая».

И в горах, и в зеленой зоне покой отдыхающим солдатам ночью обеспечивался «беспокоящим огнем» в направлении вероятной угрозы. Была в этом необходимость в боевых условиях. И я не мог обещать тишины. Дехканин обреченно махнул рукой. За два дня им, понятно, не управиться. Я дал команду извлечь из боекомплектов патроны с трассирующими пулями и заменить на обычные. Огонь разрешил открывать в случае крайней необходимости.

Утром я окликнул афганца. Звали его Шераги. Я сказал, что тоже мусульманин, татарин, произнес суру из Корана «Ля илляха иль Аллах». Афганец стал проникаться доверием. Шераги и трое его сыновей приходили к нам на солдатский плов и чай. Капитан-парторг беспокойно ерзал, понимая, что теряет контроль над событиями.

Наши вечерние посиделки стали регулярными. Обсуждали шурави, моджахедов, афганский народ, власти ДРА и СССР. Часто говорили одновременно на дари, узбекском или языке жестов. Не припомню случая, чтобы мы друг друга не поняли. Однажды я закинул на спину Шераги мешок риса. Растроганный, он не мог поверить своему счастью.

Ночи напролет со всех БМП шла стрельба. Только на нашем участке стояла тишина. Командир роты с удивлением спрашивал: «У вас точно все в порядке?» На шестой день терпение парторга лопнуло: «Дауди, заканчивай этот балаган. Начинаем жить по уставу. Караульным на посту ты не стоишь, молодых припахиваешь. Плов с басмачами каждый день кушаешь. Прекращаем этот бардак».

Однажды Шераги пришел с тремя бородатыми афганцами. Я понял – это «духи». Один из гостей довольно сносно говорил по-узбекски. Старший по возрасту за чаем сказал: «Ильяс, мы предлагаем тебе уйти с нами. У тебя будет свой дом, афганская жена, семья. Зачем тебе здесь умирать? Это не ваша земля».

Я поблагодарил собеседников, сказал, что мой дом на севере и шурави – мои братья. Я сам – один из них. С ними я пришел, с ними и уйду, если останусь жив. «Единственное, что мы можем гарантировать: здесь с тобой этого не произойдет», – сказал старший. На том и расстались.

Шераги мое решение расстроило. На новенький трофейный пистолет «Беретта М-92» я выменял в хозвзводе два мешка риса, муки, два ящика масла и сгущенки. Перед строем передал все Шераги и его сыновьям. Больше мы его не видели.

Как сегодня живется ему? Жив ли? А сыновья? Как и многим побывавшим там, мне не безразлично, какими нас, солдат той далекой войны, запомнили такие афганцы, как Шераги.

– Вы человек с богатым жизненным опытом. Теперь, спустя 30 лет, какой смысл видится вам в пребывании советских войск в Афганистане?

– Мы, солдаты 40-й армии, честно выполняли воинский и интернациональный долг, были уверены, что делаем для Родины и афганского народа важную мужскую работу. А вот что сказал президент Демократической Республики Афганистан Мохаммад Наджибулла: «Я склоняю голову перед памятью советских людей, которые отдали свои жизни, выполняя воинский долг. Война принесла много горя. Она не сразу забудется. Но не забудется также многими и многими афганцами доброта и мужество советских людей, их бескорыстие и человечность».