Владимир Оленченко
Фото Reuters
Испанские эксперты склонны воспринимать феномен как признак перелива российского капитала в Испанию с Кипра, где ухудшились условия для деятельности иностранцев. Одновременно они пытаются просчитать другие потенциальные направления движения российских капиталов с Кипра. В этом ключе озабоченность у них вызывает Латвия, куда, по их мнению, устремляется российский капитал, привлекаемый тем, что эта страна присоединится к зоне евро с 1 января 2014 года. Испанские аналитики, тиражируя свое мнение в местных СМИ, выражают обеспокоенность тем, что при таком сценарии объемы российского капитала в латвийских банках могут довольно быстро достичь той критической массы, которая приведет Латвию к кипрскому синдрому. А это соответственно ухудшит и без того неблагоприятное общее состояние еврозоны и Евросоюза в целом.
Факты отчасти подтверждают испанский тезис о расширении в 2012–2013 годах присутствия в латвийской экономике капитала российского происхождения, поступившего в том числе через офшорные кипрские компании. Однако этой констатацией кипрские аналогии исчерпываются, так как других более твердых оснований для проведения параллелей с Кипром не просматривается.
В Латвии, в отличие от Кипра, в настоящее время речь идет большей частью о прямых инвестициях российского капитала в реальный сектор экономики. В качестве примера можно привести прошлогоднее приобретение кипрской компанией Uralchem Freight Limited, являющейся дочерней фирмой российской компании Uralchem, контрольного пакета (51%) одного из терминалов Рижского порта. В стадии проработки находится возможность приобретения россиянами металлургического предприятия Liepаjas metalurgs. Соответственно при углублении в тему российских инвестиций в Латвии более уместно ставить вопрос не о переливе капиталов, а о том, приобретены ли названные активы для развития бизнеса или для их перепродажи после введения евро.
При этом в Латвии действует ряд ограничителей, препятствующих гипотетической трансформации страны во второй Кипр для российского капитала. Главный из них видится в том, что Кипр привлекателен для российского капитала не столько как хранилище денег, а прежде всего как международный расчетный центр совершаемых сделок и проводимых трансграничных финансовых операций. Он удобен тем, что находится в британской, а не в практикуемой в континентальной Европе юрисдикции и пользуется значительными налоговыми льготами. Понятно, что по обоим показателям Латвия не может претендовать на роль расчетного центра для российского капитала.
Другим ограничителем выступает обращение Еврокомиссии к Риге, предупреждающее латвийские власти о недопустимости формирования особых условий для привлечения российских денег в местные банки. В частности, банкам запрещено привлекать в долгосрочные инвестиции частные российские вклады, что снижает их прибыльность.
Объективным техническим ограничителем объема потенциальных российских вкладов является и доля собственно латвийских банков в банковском секторе страны, которая едва превышает 20%. И в силу этих обстоятельств местные банки вынуждены внимательно прислушиваться к доминирующим в Латвии скандинавским банкам, что предусмотрено международным соглашением, известным как «Базель II».
В свете изложенного за испанскими рассуждениями о возможной финансовой несостоятельности Латвии можно усмотреть несколько мотивов. Главным представляется то, что испанские эксперты косвенно позиционируют Испанию для российских предпринимателей как более безопасный по сравнению с другими странами ареал обитания. Другой мотив – отвлечь внимание от незавидного экономического положения в Испании, так как в Латвии оно еще хуже. В более широком плане очевиден мотив попытаться стимулировать приток прямых иностранных инвестиций, из которых российские кажутся более перспективными в силу стабильности российской экономики. В целом складывается впечатление, что рассуждения испанских специалистов о преимуществах испанского рынка и ущербности других иностранных аналогов адресованы главным образом российским инвесторам и потенциальным потребителям.
