Максим Свириденков
Российских солдат встречали неласково...
Зима Господня 1995-я от Рождества Христова. Вся Ичкерия засыпана снегом – белым-белым, словно перья лебедей, летящих в одной стае с ангелами. До наступления Нового, 95-го года осталось меньше суток. К холодному утреннему ветру примешивается смолистый аромат.
Громадный, двухметровый Женька Чарин, которого все называли Утюгом, походил на обряженную в камуфляж ледяную фигуру. Его слова были чужими в этом декабре. Они звучали глухо, словно проходили сквозь сугробы:
– Слышь, Матвей, – Чарин настороженно посмотрел на такого же, как и он, солдата-срочника. – Если меня убьют в Грозном, когда мы туда ввалим, галимо, че отцом никогда не стану┘
«С чего бы это он?» – подумал Матвей (по паспорту Игорь Матвеев) и вдруг заметил в руках у Женьки-Утюга куклу-младенца размером с грецкий орех. Такие крохотные игрушки обычно бывают в шоколадных яйцах «Киндер-сюрприз». Чарин подбросил ее, поймал на лету и сжал в ладони:
– Нет, я не то чтобы очень детей люблю. Наоборот, ненавижу, когда мелкие орут, плачут. И, понятно, не успел до армии потомков сделать. А тут┘
– Брось, мы будем жить! – Матвей отвел взгляд и нервно уставился в высоту, на облака, похожие на огромных птиц. – Толик говорит, что боевики разбиты и остатки бегут из города.
– Наш комвзвода долбоящик. Ему начальство зачесало, он сам не пропас.
– Какая разница? Нам должно повезти, в город войдем без выстрелов.
– Мы оба видели пацанов в кунгах, – перебил Утюг. – Такое типа лажа?
«Надо поверить, что лажа», – подумал Матвей, но не произнес вслух.
Его начинал злить жаргон, на котором говорил Чарин. С помощью нескольких десятков дворовых слов в старших классах удавалось описать все, что было в беспечальном мире. Теперь эти слова стали болезненно неуклюжими из-за тяжести кирзовых сапог и камуфляжных бушлатов.
С утра, когда их привезли на базу, Матвей пытался гнать дурные мысли. Первые минуты на чеченской земле напоминали киношную инсценировку войны. База федеральных войск состояла из шести или семи красных кирпичных ангаров, между которыми было три громадных барака с желто-серыми, покрытыми трещинами стенами. В бараках, если верить сохранившимся блеклым надписям, не так давно находились мирные ремонтные мастерские. Что там теперь, Матвей не знал. Любопытство заставило его пройти в ангар, где стояли кунги – обитые металлом зиловские фургоны. Заглянув в один из них, Матвей увидел пацанов с русскими лицами в такой же, как у него, форме. Они лежали неподвижно. Матвею вдруг стало понятно, что перед ним трупы.
Лейтенант, стоявший неподалеку, напоминал нахохлившегося воробья. Бледный и сутулый, он казался даже моложе Матвея, хотя такого не могло быть. Лейтенант буркнул:
– Хочешь, посмотри, в соседнем фургоне снайпер наш лежит. Вчера ему дали двоих в прикрытие. Он от них отстал. Вот, зазеваешься, выполняя задание Родины, а прикрытие вперед ускочит┘ Духи его в плен взяли. Мы потом нашли тело поломанное┘
Лейтенант извлек из кармана сигарету, в его руке вздрогнула зажигалка. Ветер задувал пламя.
Труп снайпера казался сделанным из пластилина. Камуфляж на убитом был изрезан. Голова лежала отдельно от туловища. Покрытая коркой запекшейся крови и налипшей грязью, она была похожа на громадную божью коровку.
Матвея вырвало прямо в кунг. Лейтенант покрыл его матом. Война стала настоящей, но Матвей два раза повторил про себя: «Это случайность┘ Война не может прийти в Россию┘ Бояться нечего». Он дрожал и не замечал этого. Сыпавшиеся с высоты снежинки таяли, едва успев долететь до бушлатов. Матвей чувствовал, как в сыром воздухе пахнет его собственной блевотой.
К кунгу подошел Чарин. Наверное, ему любопытно стало, когда услышал громкую ругань. Женьку-Утюга не вырвало, он смог сдержаться.
– Посмотрели, и хватит, – сказал лейтенант.
– Разве я приказывал кому-то смотреть?! – из-за соседнего кунга выбежал похожий на усатую снежную бабу незнакомый майор. Он был невысоким, толстым, и, наверное, от этого казалось, будто он слегка подпрыгивает, делая каждый шаг. Однако голос майора звучал уверенно и громко. Лейтенант оробел и вытянулся.
– Вы кто такие? – заорал майор на Женьку с Матвеем и, не дожидаясь ответа, приказал: – Не сметь никому рассказывать. Нечего панику сеять! А будете болтать, я вас┘
От майора пахло водкой и апельсинами. Кунги вскоре уехали.
На земле Ичкерии продолжались последние сутки 1994-го. В середине дня снег затих, тучи унесло ветром. Потеплело, и мороза совсем не стало. Был объявлен приказ о штурме. Колонна боевых машин Майкопской бригады Краснодарского корпуса, весело ревя моторами, двинулась к городу. Матвей сидел в одной БМП с Утюгом и Толиком, старшим лейтенантом, оказавшимся его земляком. Толик уверенно говорил:
– Если все сложится удачно, то мы войдем в Грозный и даже успеем отметить.
Матвей согласно кивнул. Дурное настроение почти развеялось, и увиденные утром трупы стали казаться страшным сном. А Утюг вообще задремал, сидя. В полусне он буркнул:
– Кенты, не будите, пока Грозный не сдастся!
Его оптимистичный тон показался Матвею наигранным. «Но может, все будет в порядке?» – Матвей полез на броню, чтобы посмотреть на чужой и не известно что таящий в себе город, к которому они приближались.
– Я бы на твоем месте наружу не совался, могут обстрелять, – лениво сказал Толик, но не стал приказывать.
Он, подобно Матвею, не верил, что в России может начаться война, и, кроме того, не знал о трупах в кунгах.
Оказавшись на броне, Матвей увидел, что сидевшие в соседней машине его друзья – Компот и Кролик – также вылезли и смотрят по сторонам. Окружавшая дорогу коричневая степь сменилась пригородными одноэтажками. Дома из красного кирпича выглядели новыми и добротными, не то что в русских селах. Воздух казался пресным без новогоднего елочного запаха, которым в эти дни была наполнена центральная Россия.
– Войдем в город, я еще проститутку там сниму! – радостно закричал Матвею Кролик, с трудом перекрывая голосом рев техники.
– А главное, как раз сообразим на троих! – подхватил Компот.
– Конечно, – согласился Матвей и вдруг все понял. Он едва сдержался, чтобы не заорать: «Придурки! Вы не видели трупы, не знаете, в какое дерьмо нас бросили!»
Рассказывать о том, что видел утром, было поздно. «Даже если мы на самом деле влипли, теперь уже не стоит накручивать пацанов», – Матвей хмуро посмотрел на привинченную к бээмпэшке еловую ветку. Стальной холод брони как-то резко стал ощутимым, обжигающим. Деревянный приклад висевшего на плече автомата ровно через каждую секунду ударялся о спину.
Вылезший на броню Толик заявил:
– Сильно упиться я вам не дам, но отпраздновать, конечно, можно.
Колонна проезжала мимо мечети с остроконечным минаретом. Посмотрев на нее, Матвей почему-то вспомнил увешанную гирляндами большую елку в центре родного города и радостное лицо Наташки. В глазах Матвея закололо от резкого порыва чеченского ветра. Моторы боевых машин продолжали монотонно реветь. И вдруг прямо перед собой Матвей увидел громадный плакат, натянутый между крышами домов, с надписью «Дорога в ад – добро пожаловать!»
В голове пронеслось: «Сейчас долбанут!» Матвей почувствовал, что весь трясется. «Нет, это оттого, что БМП качается на неровной дороге», – он с трудом заставил себя успокоиться.
– Ого, как они нас пугают! Словно в американском фильме! – в голосе Толика, несмотря на браваду, Матвей услышал плохо скрытую тревогу.
Время, тянувшееся медленно, стало совсем невыносимым, но выстрелы так и не раздались. Колонна без боя вошла в Грозный со стороны вокзала. По всем машинам был объявлен приказ командования – остановиться, ждать┘
«Чего ждать?» – Матвей с беспокойством посмотрел на перрон. На нем никого не было, кроме дворника в оранжевой куртке.
– Зырь! – раздался удивленный и чему-то радующийся голос Компота.
Матвей обернулся. Компот указывал на два бело-синих ларька, стоявших немного в стороне от вокзала. Возле них мельтешились несколько человек, мальчишек и взрослых, которые удивленно таращились на колонну боевых машин.
– Пойдем чего-нибудь купим! – Компот и Кролик потащили Матвея к ларькам.
Туда же ринулись и остальные солдаты. Раздавались какие-то приказы командиров, но их никто не слышал.
Затарившись, Компот протиснулся сквозь толпу цвета хаки, образовавшуюся вокруг ларьков, к Матвею и Кролику, которые стояли немного в стороне. В руках у Компота была двухлитровая бутылка Schweppes’а. Он заговорщически наклонился к друзьям и шепнул:
– Водка под бушлатом. Сейчас отопьем немного газировки, потом закроете меня своими шикарными спинами, я смешаю, чтобы никто не заметил.
Компот крутанул пластмассовую крышку, так что она немного щелкнула и зашипели газированные пузырьки. Запахло лимоном.
– Пацаны, а если это война? – вдруг вырвалось у Матвея.
– Идиот, – Компот махнул рукой, глядя на него. – Поверил плакату про дорогу в ад┘ Но в аду Schweppes не продается!
– Пацаны, а вы не замечали, что когда смотришь с брони на людей и дома, все кажется игрушечным? – спросил Кролик.
Новогодний вечер наступил так внезапно, словно обрушился с высоты. В небе над землею Ичкерии первые звезды напоминали праздничное конфетти. Колонна продолжала стоять на вокзале. Командиры отделений и взводов нервно прохаживались, боясь, что солдаты разбегутся по городу. Возможно, кто-то действительно убежал.
Матвей вглядывался вдаль, удивляясь тому, что в городе не загораются огни. И на миг почудилось, что весь Грозный – это одно огромное живое существо, дикое и затаившееся.
Наконец, был получен приказ двигаться от вокзала к центральной площади. В городе на российских солдат неласково и безмолвно смотрели многоэтажные дома с погасшими окнами.
– Алле, есть здесь кто живой? – раздался пьяный крик с соседней брони.
Компот еле слышно присвистнул. Кролик нервно переглянулся с Матвеем. Толик передернул затвор «калашникова». И вдруг впереди и сбоку затрещали автоматные очереди. Словно громовой раскат, раздался взрыв. Матвею показалось, будто он оглох. Потом он услышал крик Толика и, обернувшись, увидел, что пареньку, сидевшему рядом с ними, осколком мины снесло полголовы.
Умереть мгновенно – на секунду это стало самым заветным желанием Матвея. Он сжимал автомат в руках и от накатившего страха забыл, как из него стрелять. Враги вели непрерывный огонь изо всех окон. А может, не только из окон? На секунду Матвею показалось, что пули и осколки гранат возникают сами собой, что весь воздух отравлен неведомым вирусом, который вгрызается в тела и от которого не спастись.
Две боевые машины, возглавлявшие колонну, загорелись. Еще три не двигались из-за подбитой ходовой части.
– Писец! – заорал Матвей, вдруг выйдя из оцепенения.
Он до боли вжал палец в спусковой крючок и спрыгнул с БМП. Мата не было слышно за постоянным грохотом выстрелов и взрывов. Из окон домов вылетали и разбивались стекла. Казалось, горел даже снег. А укрыться было негде, кроме как за выведенной из строя техникой.
Пацаны, сослуживцы Матвея, спешно спрыгивали с брони. Те, которым повезло меньше, размазывали по броне свою кровь и кишки.
Матвей, заикаясь, матерился, но стрелял в сторону духов. Краем глаза он заметил, что Компота нет рядом, а Кролик под шквальным огнем пытается сползти с БМП, волоча за собой месиво костей и мяса, которое минуту назад было его ногами.
Матвей дернулся и застыл. Хотелось сорваться в истерику, биться головою о землю. Нужно было спасать друга, но боевики вели такой плотный огонь, что приходилось прижиматься к земле и нельзя было сразу подскочить к Кролику.
«Пан или пропал – теперь уже разницы нет!» – выбрав момент, когда стрелять стали как будто меньше, Матвей, согнувшись, побежал к бээмпэшке Кролика. Залетев за нее, Матвей поспешно упал и вжался в землю. Автоматная очередь врезалась в асфальт рядом с ним. Осколок асфальта размером с грецкий орех больно ударил Матвея в лопатку.
 Сейчас долбанут – и хана!.. Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото) |
Матвей закричал, но тут на него рухнул Кролик, сумевший сползти с брони.
– Сейчас выберемся, все будет нормально, – Матвей старался говорить спокойно, уверенно и внезапно понял, что истошно орет, но все равно не может перекричать безумный, нечеловеческий вой Кролика. Его не заглушали даже взрывы.
Матвей взвалил друга на спину и начал ползти. Он никогда не думал, что Кролик такой тяжелый. В голове проносилось: «Сейчас – долбанут, и хана!.. Но тогда пусть все это закончится скорее, пусть долбанут!..»
Возникший рядом Толик заорал, пытаясь перекричать грохот этой смертельной ночи:
– Неси его к вокзалу, оттуда идет подкрепление. Я вас прикрою!
Он кричал еще что-то, но слов не было слышно за ревом боевой машины, которая отходила прямо по трупам.
«Здесь должно пахнуть смертью», – у Матвея начало сносить крышу, и, не переставая ползти с Кроликом на спине, он принюхался к воздуху. Пахло горелым машинным маслом и примешивался едва уловимый запах талого снега.
«Вот, блин, была б весна!» – Матвей увидел бээмпэшку, застывшую посреди улицы так, что духи вели по ней огонь со всех сторон. Солдаты попали в ловушку в раскаленной машине.
Ему захотелось кричать: «Прыгайте под пули, идиоты! Это лучше, чем сгореть заживо», – но он знал, что его не услышат.
Он чувствовал, что штаны и бушлат насквозь промокли от крови Кролика. Тащить было все тяжелее. Кролик постоянно терял сознание, а приходя в себя, орал и молил Матвея:
– Не бросай меня здесь!
– Будешь ныть – брошу и, как устану, брошу. На хрена мне из-за тебя под пули подставляться?! – кричал в ответ Матвей, у которого давно не осталось сил. До вокзала было далеко. На пути лежали тела.
Очереди и взрывы по-прежнему звучали совсем рядом. Матвей оглянулся. Позади было светло, словно днем, от горящих танков и боевых машин.
«Нельзя останавливаться, – сказал себе Матвей. – Передохну, когда отползу еще на пять метров».
Через несколько минут, которые казались Матвею часами, звуки выстрелов все-таки стали слышаться позади, как бы издалека. Матвей увидел, как в метре от него незнакомый пацан-срочник, плача, наставил на себя автомат.
– Стой! – закричал Матвей, но слова прозвучали шепотом. Сил не оставалось даже на то, чтобы сбросить с себя Кролика и помешать плачущему пацану покончить с собой.
Услышав очередь, Матвей уткнулся лицом в землю, ему не хотелось смотреть. Он сжал кулаки и, вопреки всему, продолжил ползти к вокзалу, повторяя: «Мы спасемся, спасемся!»
Кролик уже не мог орать, а только стонал. Около вокзала Матвей увидел танки и бээмпэшки. В голове пронеслось: «Они драпают, все драпают отсюда!» И тут, словно два ангела, перед ним появились Толик и Компот. Матвею так и показалось, будто они белые и с крыльями за спиной. Но они были живыми и несли раненого.
Матвей закричал, Компот поспешил к нему, а Толик перехватил раненого под мышки и куда-то понес один. Когда Компот поднял с Матвея Кролика, Матвею стало очень легко и он смог привстать на четвереньки.
– Надо быстрее к кунгу, там есть врач, – сказал Компот.
Матвей разобрал только слово «кунг» и пробормотал:
– Правильно, все туда. Даже танки отсюда драпают┘
– Ты не понял, танки и бээмпэшки пошли на помощь нашей бригаде, – возразил Компот.
Матвей не ответил, только по мозгам стучало: «Даже если не драпают, а спешат на помощь, разницы нет. Кому они смогут помочь? Кролик – весельчак, счастливчик, бабник┘ Кролик, даже если выживет, никогда не сможет ходить».
Через пять минут Матвей курил, прислонившись к кунгу. В любую секунду его мог убить снайпер боевиков, прицелившись на огонь сигареты. Но Матвею было теперь все равно, ему очень хотелось курить.
Утюг, который тоже смог выбраться к вокзалу, нервно трясся и рассказывал, как перед ним упала брошенная из окна отрезанная голова солдата, к которой гвоздями была прибита пилотка.
Следом заговорил Компот:
– Когда начался бой, я увидел, что наши в панике стали стрелять, не разбирая, попадали друг в друга, – он судорожно взглотнул. – Мы побежали с Петрухой Длинным. Не сговариваясь, оба решили. Но, обернувшись, я увидел, что вся наша техника горит, вспомнил, что там ты и Кролик. Я вернулся.
– Петруха убит. Я едва не споткнулся об его труп, когда тащил Кролика, – Матвей затушил сапогом окурок.
– Все убиты: те, кто побежал, кто остался, кто сошел с ума! – вечно веселый Компот сорвался в крик и заплакал.
К утру бой затих. Боевики спрятались или отошли. Светало. Ребята спали в боевых машинах. Матвея и Толика мучила бессонница. Вместе с часовым они сидели прямо на асфальте, прислонившись к стене дома.
Матвей поймал себя на том, что все происходящее кажется ему нереальным, словно компьютерная игра, где ты бегаешь по лабиринтам и стреляешь во всех, кого увидишь. Да, такого не могло быть с ним. Такого вообще не могло быть. Все это сон, галлюцинация. А настоящее – то, что было давно. Или не очень давно, но не вчера и не сегодня.
