Напоследок

В XXI веке – «почти невесомый старик в экзотических нарядах»... Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Было плохо слышно.

– Я стал одноногий, ты знаешь об этом?

– Да.

– Да?

– Да.

– Ничего, – говорит он, – я уже пережил это загодя, Рузвельт в каталке войну выиграл, врачи здесь хорошие, есть хорошие протезы, лишь бы заражение не пошло выше. 

Голос молодой, когдатошний, евтушенковский, сильный и здравый. Утешал меня он, а не я его:

– Не печалься, найдем выход.

Я знал, что он великий человек, но такого терпения, такого приятия судьбы – не ожидал. Оказывается, за три последних года он перенес семь операций на ноге. Не знал я о том, что шесть лет назад ему поставили онкологический диагноз и он перенес операцию на почке. Он об этом молчал, стиснув зубы, и СМИ, естественно, не кричали. Потекли иные дни и годы – вплоть до апреля 2017-го.

Снится Евтушенко. 

Молодой.

...в ХХ – объект обожания. Фото ТАСС

Был он переделкинской 

сосной.

Долго он шумел на корабле.

Было судно к бунту 

не готово.

Мало кто теперь на всей 

земле

Видел Евтушенко молодого.

Это мой внезапный стишок 2012 года, написан в Ялте, не опубликован, но его каким-то образом рассмотрел Евтушенко в темном воздухе огромной дистанции между нами (нашего необщения) и в конце того года совершенно неожиданно предложил мне сделать книгу о нем. Помучившись три дня, я согласился. Он говорил: у тебя будет 30 тыс. читателей. Он заблуждался. Но 5 тыс. зрителей я видел своими глазами в Лужниках в позапрошлом году. Публика была странной, непонятной, разношерстной, светлолицей, много молодых, и это было фактом его другого заблуждения: он как-то сказал мне, что его читатели – бюджетники.

Он весь – грандиозное заблуждение, как и весь наш ушедший век. Он требовал любви у нового тысячелетия и не получал ее в том объеме, к какому когда-то привык. Будучи первым, он стал последним. Он остался один. Недруги говорили: шут гороховый. Он пошел им навстречу и ушел в день смеха. Он всегда щедро платил.

В книге я цитирую финал поэмы «Фуку!» (1984). Вещь выдающаяся, ей не придали значения вовремя.

Почти напоследок:

эпоха на мне поплясала –

от грязных сапог до балеток.

Я был не на сцене –

был сценой в крови 

эпохальной и рвоте,

и то, что казалось не кровью,

–

а жаждой подмостков,

подсветок, –

я не сомневаюсь –

когда-нибудь подвигом вы

назовете.

Человечество, несколько подпотерявшее к нему интерес, в некоторых своих частях с изумлением глазело на этого высохшего, почти невесомого старика в экзотических нарядах, катящего в своей коляске по шарику, в основном по России. Несколько раз массы были всколыхнуты не на шутку.

В октябре 2013 года по Первому каналу показали трехчастный сериал «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко». Это выборка трех часов из пятидесятичасового разговора. Говорили обо всем, но так уж получилось, что на первый план вышла линия Бродского. Параллельно – слухи о сотрудничестве Евтушенко с КГБ, во многом идущие от Бродского. Ничего странного: Волков сделал ту самую книгу бесед с Иосифом, Евтушенко захотел поговорить на сей счет, хотя жена Мария постоянно отговаривала его от подобных разговоров. Так что инициатива была за ним. Он уже знал, что все, о чем он теперь говорит, – последнее, итоговое, завещательное. На экране были и слезы, и исповедь, и неизбежность игры, и осознание масштаба происходящего: эпоха знает о том, что она – эпоха.

По следам фильма Соломон Волков сказал в интервью Евгении Альбац (New Times, 13): «Судоплатов пишет, что <его> жена дала следующий совет: таких людей, как Евтушенко, вербовать не нужно, они будут совершенно бесполезны в этом качестве, поскольку это люди неконтролируемые. Но пытаться их использовать, не ставя об этом в известность, она рекомендовала. Что любопытно, люди, которые говорят, что Евтушенко был агентом КГБ, ссылаются именно на этот эпизод из книги Судоплатова, который утверждает нечто прямо противоположное».

В конце 2013-го заболел и слег в больницу Станислав Лесневский, старый друг, издатель двух его книг – «Окно выходит в белые деревья» (составлена Марией Евтушенко) и «Сто стихотворений» (составлена мной). Евтушенко пишет: «Дорогой Стасик, выздоравливай, родной. Нас так мало осталось, и нам надо подольше жить, потому что мы хранители исторической памяти надежд России и должны в своих ладонях защищать все слабеющее пламя пастернаковской свечи, чтобы кто-то из нового поколения успел перехватить его и спасти, пока оно окончательно не погасло. Спасибо тебе за то, что ты нашел возможность даже из больницы передать мне и Маше привет. Меня это до глубины души тронуло, и на глазах у меня слезы».

Я люблю тебя за тебя 

самого,

уникальный наш Стасик 

Лесневский.

Как от Блока в тебе слиться

все так смогло –

воздух шахматовский, 

и невский...

*

Пусть до классиков наших 

мы недоросли,

мы, как в церкви одной, 

с ними вместе,

став молитвой живой 

о спасенье Руси,

ее совести, слова и чести.

Лесневский ушел в январе 2014 года. С ним ушло и его издательство «Прогресс-Плеяда».

Помнится, Лесневский радостно удивился, когда я отобрал в евтушенковскую книгу лирики «Сто стихотворений» целых пять вещей, связанных с Блоком. Что же тут удивительного? Поэты взаимодействуют, не всегда зная об этом обоюдно. В книге Романа Тименчика «Анна Ахматова в 60-е годы» (М.: Водолей Publishers, 2005) сказано: «21 октября 1962 г. В «Правде» было опубликовано стихотворение Е. Евтушенко «Наследники Сталина», и 25 октября А.А. набрасывает своего рода «ахматовскую» версию того, как об этом надо говорить в стихах – «Защитникам Сталина»:

Это те, кто кричали: 

«Варраву! –

отпусти нам для 

праздника»… те,

что велели Сократу отраву

пить в тюремной глухой

тесноте.

[Знатоки и любители 

пыток],

им бы этот же вылить 

напиток

в их невинно клевещущий 

рот,

этим милым любителям 

пыток,

знатокам в производстве 

сирот».

14 декабря 2014 года практически по всем российским и мировым агентствам прошла тревожная информация: Евгений Евтушенко госпитализирован в одну из больниц Ростова-на-Дону. У меня есть дневниковая запись от 3 января 2015 года: «Около семи вечера позвонил Женя. Из ЦКБ. Прочел нам с Натальей (подсела к трубке) новый стих – про кино. Голос чистый, сильный. В Ростове было так. Он измотался на концерте, лег на полчасика в ванне, стал вылезать, потянулся за «ногой» (протезом), потерял сознание, нашел себя на полу, кровь хлещет, две дырки в голове, надел трусы и «ногу», стал звонить на ресепшен, никто не берет трубку, спустился в лифте, на нем ничего, кроме трусов и рубашки из крови с головы до ног, в отеле нет бинтов, «скорая» из другого конца города ехала 45 минут. Наложили шов, пришел в себя, позвонил Маше, та – Рошалю, тот – министру медицины. В Ростове пурга, присланный за ним самолет из Москвы кружил три часа, не мог приземлиться. Служащие отеля украли пленку видеонаблюдения и загнали в сеть. Но это, говорит, уравновешивается участием во мне других – замечательных – людей. Просит принять участие в вечере на ЗИЛе. Будут Гафт, Арканов…» Вечер прошел с блеском.

2015-й был объявлен Годом литературы. Евтушенко писал из больницы: «…Я обратился к нашему государству с просьбой, чтобы мне доверили право – составить на основе моей 5-томной «Антологии русской поэзии» два мегаконцерта, которые произошли бы в Москве и Питере. Это могло бы стать очень ярким и крупным событием Года литературы.

И второе: я попросил, чтобы мне также доверили – с хорошим небольшим молодым коллективом – дали бы один вагон, чтобы проехать по всей Восточно-Сибирской магистрали до Владивостока (по этой магистрали я когда-то пытался добраться на войну от станции Зима). Восстанавливая хорошие традиции агитбригад – везде, где нас будут принимать, останавливаться и читать стихи с нашей молодой командой…

Жду от государства ответа».

Вагона ему не дали, но фантастическая гастроль состоялась. В сопровождении жены Марии и большой группы артистов. За 40 дней объехали 28 городов от Воронежа до Находки и Биробиджана. Посетил родину – станцию Зима. Участники шоу работали, так сказать, вахтовым методом: кто-то подъезжал, кто-то уезжал.

В апреле 2016-го стало известно имя очередного лауреата премии «Поэт». Наум Коржавин. Это была очередная победа Евтушенко – он выдвигал Коржавина еще в позапрошлом году, о чем я знал из наших телефонных бесед. Через некоторое время ему самому дали новую награду – итальянскую Премию Вергилия. Мало того. Он получил в Париже медаль ЮНЕСКО «За выдающийся вклад в развитие культуры, укрепление межкультурного диалога и отношений между народами», которую вручил ему эфиоп, родственник Пушкина (версия Евтушенко). Это было по осени, и чуть позже, 28 октября, в Бруклине состоялся трехчасовой вечер Евтушенко. Там ему выдали медаль Пушкинского общества в Америке «За вклад в развитие русской культуры в США». Звон медалей, скажем прямо, ласкал слух нашего героя.

В конце октября Первый канал ТВ произвел новый фурор. «Таинственная страсть», сериал по роману Аксенова. Евтушенко начал смотреть взахлеб, растрогался, прельстился обликом Чулпан Хаматовой, тут же похвалил в «Комсомолке», но по ходу действия – после третьей серии – опомнился, отшатнулся, с экрана полезло прямое безобразие, оскорбительное вранье. Это было тем более неприемлемо, что к телевизору прильнула многомиллионная масса, в основе своей ничего не помнящая и попросту не жившая тогда.

Евтушенко собирался подать в суд на кашеваров этого кино, но руки не дошли. Были и стихи-отповедь, не слишком удачные.

Первого апреля мир облетела весть о срочной госпитализации Евтушенко. Днем я вышел на улицу. Над Новым Арбатом сияло бездонное синее небо. Его украшал белый инверсионный крест – след двух разминувшихся военных самолетов. Оставалось молиться. В тот же день Евтушенко не стало.

Десятого апреля было пасмурно, холодно. В переделкинском храме Святого Благоверного Князя Игоря Черниговского природный свет падает в проемы центрального купола. Храм новый, белый, просторный, с цветными луковицами куполов: отдаленная цитата Василия Блаженного. Народу было немного, человек 100. Нельзя сказать, что сплошь родные и близкие, но по преимуществу – из старых знакомых, как и протоиерей Владимир Вигилянский, проведший обряд отпевания. Священник в прежние времена был заметным литературным критиком.

Ледяное лицо Евтушенко ему не принадлежало. Это был другой человек в его внешнем образе, лишенном жизни. Веяло стужей. На нем был светло-зеленый пиджак в крупную розовую клетку, неяркий галстук. Белая полоса молитвы, закрывающая весь лоб, походила на платочек, которым пляжники спасаются от жары. Вокруг ногтей розовые венчики. Он претерпел перелет через Атлантику, о котором не знал. Два его сына, Женя и Митя, – крупные, крепкие парни, стоящие стражей над переутомленной матерью. В черном платке и коричневатой кожаной куртке, она сидела на церковном нарядном табурете, и темные круги под глазами были двукратным завершением общей тридцатилетней жизни с человеком, который никуда не уйдет.

Что такое апрель для Евтушенко? По годам – так. 1952-й – выход «Разведчиков грядущего», первой книжки. 1956-й – исключение из Литинститута. 1962-й – его портрет на обложке журнала Time. 1964-й – окончание поэмы «Братская ГЭС», а также случай в Звездном городке. 1967-й – поэма «Коррида». 1972-й – арест книг на таможне и хождение по этому поводу в КГБ. 1976-й – 1 апреля! – умер Николай Тарасов, первый наставник в стихотворстве и первый публикатор. 1989-й – события в Тбилиси. 1993-й – роман «Не умирай прежде смерти». 2013-й – решение жюри премии «Поэт», спектакль Смехова «Нет лет». Кроме прочего, апрель – это гибель Маяковского и Чернобыль.

Одиннадцатого, во вторник, – гражданская панихида. Таких похорон Москва давно не видела. Полиция оцепила улицу у входа в ЦДЛ, народ не вмещался в Большой зал, стоял в проходах, многие остались на улице. Отчеты репортеров перегружены официозом. Прощался с поэтом народ, Москва, простые люди. Ну, да, по сцене перед гробом прошло великое множество знаменитых лиц. Подходили к вдове и сыновьям. Был краткий разговор Марии с Натальей Солженицыной.

В Переделкино уехали на двух автобусах с надписью на лобовом стекле: «Музей-галерея Е.А. Евтушенко». В стенах галереи его потом и помянули. На похороны семья пригласила узкий круг. День выдался солнечный, апрельский по-настоящему, дул легкий ветерок. Мало кто заметил – из Англии прилетела Джан, третья жена Евтушенко. Был и сын Саша. На могилу пришла Зоя Богуславская, вдова Вознесенского. В ногах Евтушенко – высоченная, чуть накрененная, тянущаяся осенить всю могилу береза, в головах – липа, столь же рослая. Речей не было. На кресте, вдавленном в хвойную надгробную гору, табличка с датами жизни и сияющее фото улыбающегося, нестарого Евтушенко. Он что-то немного скрывал. Это маленькая тайна: с ним в его нынешнем дубовом обиталище лежат кепка и трость. Ему предстоит дальний путь.

Участок для него нашли трудно, кладбище окончательно сформировано, но Евтушенко – таков: место все-таки нашлось, и оно оказалось действительно рядом с пастернаковским захоронением. Бок о бок. Этого не придумать. Это Евтушенко, его чудеса. «Однажды мы спали валетом с одним настоящим поэтом» – посвящено Слуцкому. А теперь – немного по-другому. Теперь в весеннем воздухе стояли стихи, которые Пастернак знал наизусть и при случае прочел вслух в лицо автору:

Мне мало всех щедростей 

мира,

мне мало и ночи и дня.

Меня ненасытность 

вскормила

и жажда вспоила меня.

*

Мне в жадности не с кем

сравниться,

и всюду – опять и опять

хочу я всем девушкам 

сниться,

всех женщин хочу целовать!

Это 1951 год. Ему было девятнадцать. Таким он пришел и таким ушел.