Андрей Щербак-Жуков  |
| А кошка Алиса мирно ждала своих танкистов. Фото Андрея Щербака-Жукова |
В одном из московских издательств скоро выйдет фантастический роман о приключениях трех танкистов и одной кошки, подписанный псевдонимом Ник Одинцов. Однако под этим именем по требованию издателей скрылись заместитель ответственного редактора «НГ-EL» Андрей Щербак-Жуков и два частых автора нашей газеты, Николай Калиниченко и Александр Гриценко. Предлагаем фрагмент их совместного произведения.
Поезд был смешанный, грузовые платформы и вагоны чередовались с пассажирскими. Ни о какой продаже билетов речи, конечно, не шло. Просто время от времени состав замедлял ход, и в него кто-то садился, а кто-то сходил.
– Эх, горилки бы... – грустно протянул Сэмен Журибеда, глядя через зарешеченное окно на мрачный пейзаж разоренных московских предместий.
Кое-где поднимались из руин заново отстроенные здания, но по большей части окружение дороги являло жалкое зрелище. Запустение царило кругом и проникало в душу, и Тихон Дежнев неожиданно для себя согласился с казаком:
– Да, горилки бы в самый раз...
– А пойдем поищем чего? – оживился Журибеда. – Должны же здесь быть живые люди, а людине без еды, як гвоздю без пассатижей.
Вместе они двинулись вдоль состава. Поезд был невероятно длинный, набранный из разношерстных вагонов. За мутными стеклами закрытых купе можно было разглядеть фигуры пассажиров. Иные лежали на полках, другие что-то бурно обсуждали, размахивая руками. Дверь в одно из купе была приоткрыта, из проема выплывали синие клубы сигаретного дыма. Тихон невольно остановился, заглянул и увидел через щелку лежащую на столе обнаженную девушку. На ней был головной убор из черных перьев. В острые розовые соски вставлены серебряные колечки. На плоском татуированном животе незнакомки играли в подкидного. Тихона заметили и махнули ему, мол, садись играть! Однако Журибеда уже звал от дальнего тамбура.
Иногда проход шел внутри вагона, иногда – по внешней галерее. Когда они выбирались наружу, то видели окрестности, поросшие сухим белесым ковылем, и долговязых красных собак, бегущих за поездом. Их острые крокодильи морды легко рассекали плотный, пропитанный креозотом воздух. Длинные сильные ноги несли псов вперед, к голове состава. Там швыряли огненные искры черные трубы локомотива.
– О, дивись, командир, вот и шалман! – восхитился Журибеда. Кафе было устроено в старой, открытой по краям цистерне. Кто-то настелил пол, пропилил стену, врезал в бока узкие окошки. К отверстию люка в потолке тянулся ворот печной трубы. В полумраке за столиками устроились пассажиры. Хозяин, дородный мужчина в белом колпаке, споро извлекал из холодильника брикеты унипаев и ставил на разморозку.
У стойки на низеньком табурете сидел пожилой стихомант. Тихон заметил, что татуировки гильдии на щеках поэта сделаны очень грубо. Это наводило на размышления о подлинности знаков и действительной принадлежности старика к цеху. Они подошли к стойке, взяли спирта и кое-какой закуски. Расположились за столом рядом со стариком.
Когда выпили по третьей, Журибеда вдруг обратился к поэту.
– А что, диду, невесты в поезде есть?
– Кому невеста, а кому шиш из теста, – тут же отозвался рифмоплет. – Заказывать будете?
– А что, есть? – удивился казак.
– «Полет» есть, «Узоры», потом страшилки всякие, «Тени», «Голоса», – прорекламировал свой невесомый товар стихомант и заискивающе заглянул в глаза потенциальных клиентов.
– Это что за сеты такие? – заинтересовался Тихон.
– Нормальные сеты. Хорошие, – насупился старик. Потом добавил заговорщическим шепотом: – Есть кое-что неподцензурное, в городах вы такого не найдете, там с авторскими правами строго… Контрабандный товар, несертифицированный перевод с английского… – Не заметив ответной реакции, стихомант насупился еще сильнее. – Не хотите – не берите…
– Ладно, отец, уговорил. Хотим, хотим… Веди в свой азилий. – Махнул рукой казак.
Дед повел их мимо стойки в глубину цистерны. Там за ветхой ширмой обнаружилась гора старых подушек и великанский стальной кальян о шести трубках. В колонне мутного стекла застыла темная жидкость.
– Не разумею, где у него вирт-транслятор. В кальяне, что ли? – недоумевал Журибеда.
– Думаю, его вообще нет, – улыбнулся Тихон.
– Нет? А как же он... Колдует?
– Я думаю, он – дропер.
– Это что за птица?
– Запрещенное течение среди стихомантов. Они достигают эффекта грез химическим путем.
– Наркоту, что ли, дают? Да на кой ляд оно мне нужно?
– Ты погоди, давай посмотрим, что он делать будет.
Между тем старик извлек из-под вороха подушек продолговатый ящик со сдвижной крышкой. Внутри оказалось множество ячеек, заполненных разнообразными пузырьками и коробочками.
– Так, кому чего? – старичок выжидательно вглядывался в лица путешественников.
– Ну, это, я бы... «Полет» бы взял, – неожиданно высказался Журибеда. Тихон с удивлением уставился на друга: только что отказывался – и вот, в первых рядах. – Только недолго, а то обдерешь еще. Тих, следи, чтоб недолго, ладно?
– Хороший выбор! Милости прошу! – стихомант предложил казаку присесть и протянул тому ворот с костяным мундштуком. – Раздувай.
Потом быстро сунул лапку в одну из банок и бросил что-то в чашку кальяна. Затем извлек из кармана термотаблетку, надломил и отправил туда же. Почти сразу пахнуло жаром, полетели искры и чудо-аппарат ожил, задышал, послушный мощным легким Сэмена. Запах у дыма был приятный, чуть сладковатый, с оттенками меда и еловой хвои. Сэмен полуприкрыл глаза. Похоже, ему нравилось. А стихомант тем временем развернул перед казаком небольшой транслятор. Изображение странно двоилось и плыло, сплошные серые завихрения и бугры. Однако Журибеда, похоже, видел нечто другое. Он откинулся на подушки, заулыбался. Стихомант тут же подхватил ворот и сделал долгую затяжку, посидел с минуту неподвижно, потом взял казака за запястье, сверяясь с пульсом, и вдруг защелкал, запузырился рифмованными строчками:
На просторе
в стылом море
косяками ходит сайра,
а над морем
ей на горе
расправляет крылья кайра.
Журибеда закивал, задвигался в такт со словами, а стихомант, продолжая читать, снова передал ему мундштук.
Знает сайра
в стылом море
много-много тайных мест,
но она бессильна в споре –
кайра
сайру
всяко съест.
Действо продолжалось не более 10 минут. Все это время Тихон спокойно стоял и с интересом наблюдал за происходящим. Затем в браслете на запястье старика что-то запищало. Тот встрепенулся, выходя из транса, извлек из очередной колбы какой-то порошок, раскрыл ладонь и дунул в лицо казака. Журибеда чихнул, выматерился и пришел в себя. Протер глаза, тряхнул чубатой головой.
– От це гарно! Я там, правда, летал, Тих! Сначала над поездом, потом выше поднялся. А спустился – смотрю, внизу хуторок наш. Вот-вот мать на крыльцо выйдет. И так тепло сделалось и тоскливо разом. Аж до слез! Финал только подкачал… Или нужно было брать подольше? Тогда, может, и с мамкой погутарили бы. Что скажешь, старик?
– Врать не буду. Заранее сказать нельзя, – проскрипел стихомант. – «Полет» всегда вызывает приятные грезы. Можно было бы индивидуально заняться, подобрать нужные стихи. Говорят, цеховые мастера добивались эффекта присутствия. Клиент осязал видение и даже совокуплялся с ним. Но это недешево и требует времени.
– Совокуплялся? – казак почесал шею. – Та ни, этого добра я и так богато маю.
– Ну, а вам чего бы хотелось, молодой человек? – стихомант повернулся к Тихону.
– Вы говорили, контрабанда, несертифицированный перевод…
– Есть такое, – тут уже старик шептать не стал. – Мой собственный перевод американского автора конца XX – начала XXI века. Короля ужасов…
– Ну, давай же вкусим теперь мнимых страхов, чтобы страхов реальных потом не бояться, – философски заметил Тихон.
– Хорошо ты это сказал про мнимые жахи, – одобрительно кивнул Сэмен. – Надо бы запомнить.
Стихомант тем временем кинул в кальян вторую половинку термо-таблетки и какой-то порошок из другой банки. Чуть поутихший жар вновь усилился. Друзья прикрыли глаза и откинулись на тюфяки.
Ждать долго не пришлось. Вскоре старик завыл замогильным зычным голосом:
Просыпаюсь – вокруг
кромешная темень
И слышу, как в грохоте
грозовом
Встают великие серые тени,
О стены трутся, шатают
дом.
Помедлили малость, поднялись
выше,
Как шторм отбросив оковы
земли,
Легко оттолкнувшись
от старой крыши
Моей, они в небесах пошли!
Веки обоих путешественников невольно начали мелко дрожать, и в этом стробоскопе представились мрачные картины. Мохнатые слоны летели по небу, расправив, словно крылья, уши, вытянув вперед и вверх хоботы. Но страх забирал не от этого…
Я вижу отчетливо, точно ярко
И уши, ветхие веера
Парят над домом, на старым
парком
Из нового завтра в было вчера.
А бивни их – как крюки,
а ноги, –
Как трубы брошенных
кораблей.
Пустые бессильные мертвые
боги.
Их взгляд холодный в душе
моей.
Душа замирала от осознания неумолимого движения времени. Туда ли, обратно ли… Времени это неважно. Ему – лишь бы течь. И это движение времени перетирает людей, словно жернова зерна. В крупу, в муку… И погрузившись в глубины гробового ужаса и смертной тоски, визионеры вдруг получили отдохновение. Словно бы в промозглом склепе вдруг повеяло теплом. Внутренняя дрожь сменилась неожиданным покоем.
Откроет правду, избавит
фальши,
Начертит знаки иных путей.
Они уходят все дальше,
дальше,
А я остаюсь один…
в темноте.
Такой покой и радость, какие нахлынули на Тихона и Сэмена, возможны только после того ужаса, который они испытали в начале композиции. Только после проливного ливня особенно ярко и приветливо светит солнце. Только после трескучих морозов невероятно радуют проталины и ручьи. «Только во тьме свет, только в молчании – слово…» И эта фраза… Откуда она пришла Тихону на ум? Из прошлого, далекого прошлого? А может быть, из будущего, и довольно близкого?
– Ух, пробрало! – фыркнул Сэмен, словно вынырнул из холодной воды. – А что-то еще в таком же духе можно?
Тихон промолчал. Добавить было нечего, он тоже хотел продолжения. И опять же – в том же духе. Как говорил кто-то из его старых друзей, чтобы душа свернулась, а потом опять развернулась.
– Можно, – с готовностью кивнул стихомант. – Только это уже будет отечественная подделка.
– Годится, – кивнул Сэмен.
В кальян полетела еще одна термотаблетка, и друзья снова блаженно откинулись. А старик загудел утробно:
Сторожа миражей, сторожа
миражей,
Неужели же вас не ужалить
уже
Скрежетаньем скрижали
на жале ужей?
Сторожа миражей, сторожа
миражей...
Обожжет жуть и ужас –
Все сжалось в душе;
Вижу желтые лужи
На жесткой меже
И жестяных жуков
на железном ноже...
Ужасаясь, ужу миражи
сторожей.
И когда композиция закончилась, Тихон понял, что его отпустило. Все напряжение последних дней словно соскользнуло с плеч. И только теперь он понял, как этот груз давил его. А теперь – нет. Прошлое – прошло. Теперь можно смело и решительно двигаться вперед. Нет-нет, Тихон не обольщался на тему того, что впереди их ждет спокойная жизнь, он понимал, что будущее готовит для них новые трудности и препятствия, требующие преодоления. Но теперь у него были силы смотреть вперед.
– «Голоса», вы сказали, так?
– «Голоса»? Оно, конечно... – старик странно посмотрел на Тихона. – Но имейте в виду, это продукт непростой. Вы уверены? Может, что-нибудь еще?
– Я уверен, – Тихон сам не знал, отчего его заинтересовал именно этот сет. Сэмен молча кивнул – он полностью доверял другу.
– Хорошо. – Стихомант полез куда-то вглубь вещевого завала, долго копался там, ругался вполголоса. Наконец достал на свет гроздь каких-то засохших плодов, разложил маленькую жаровню, быстро разжег пламя и принялся по одному бросать плоды на противень. Вскоре сморщенные виноградины закипели и дали сок, который стихомант тут же собрал ножом и перелил в маленькую колбу, добавил туда по щепотке из разных пузырьков. Потом закупорил колбу резиновой пробкой и тщательно потряс, перемешивая содержимое.
Пить получившийся декокт, вопреки страхам Тихона, было не нужно. Только нанести немного на верхнюю губу. На вопрос, зачем он столько приготовил, если так мало нужно, старик ухмыльнулся и сказал, что заказ один не ходит, и значит, скоро кто-нибудь да придет за «Голосами» снова.
– Разве вы не будете читать стихи? – удивился Тихон.
– Не подействовало пока, – сердито насупился стихомант. – Чего горло зря драть? Вот зацепит тебя, тогда и потолкуем.
– А что, может не зацепить? – удивился Журибеда.
– Может, – посерьезнел стихомант. – Я же говорю, непростая смесь. «Полет», «Листва», «Возмездие» – это все картинки. Даже «Мамонты» со «Сторожами». Здесь другое дело. Понимаете, сразу после серых десятилетий бытовало популярное мнение, что нашему миру абзац приходит. Мол, кончилось время. Или не кончилось, но осталось его мало. А если представить, что время – это субстанция навроде тумана, то оно вроде как поредело. И сквозь завесу стало видно, что впереди и что позади. Только расплывчато. Так вот, считалось, что эта смесь делает изображение четче.
Тихон слушал-слушал старика и вдруг понял, что металлическая стена цистерны куда-то пропала, а вместо нее появился татуированный живот девушки из купе. И он, Тихон, падал на этот живот, точно игральная карта.
– Подействовало! – словно издалека услышал Тихон голос стихоманта.
Тут же послышался голос поэта:
Золотой сон снов,
Граница правды, ворота лжи.
Десять слов, имен и формул
Жизни жизнь!
Женский живот еще придвинулся. Все это казалось очень реальным. Вот появилась черная впадина пупка. Тихон почувствовал, как его затягивает туда. Потом наступила тьма, из которой постепенно проступили контуры предметов. Он сидел на диване в гостиной своей московской квартиры. У окна стоял отец. Обычный, взъерошенный, домашний. Отец грустно смотрел на Тихона и качал головой. И тут Дежнев вспомнил. Это была одна из давних бесед, когда молодой Дежнев искал во всех и каждом оппонентов и с удовольствием их находил.
– Ты не хочешь услышать меня, – между тем говорил отец. – Я бы не покинул Ариэль, не будь на то веских причин.
Тихон не помнил, говорил ли Дежнев-старший такие слова, но тогда он вообще не слушал отца. Был на своей волне. Во дворе его дразнили надоблачником и кричали, чтобы он убирался в небеса. Доходило и до драки. Как в этот день. Тихон и в самом деле не понимал, отчего они оказались на Земле. И ненавидел отца за принципиальность. Это было еще до того, как он стал участвовать в боях на танках. До того, как обрел опору под ногами. Конечно, ответные реплики родителя совершенно не запомнились. Зато теперь была возможность послушать.
– Понимаешь, люди наверху живут в сказке. Они сами для себя ее создали. Я не говорю, что здесь, внизу, население лишено иллюзий. Нет-нет. Но сказка сказке рознь. Заблуждения орбитальных жителей стали опасными. Это грозило бедой моей семье, и я ушел...
– Постой-постой, ты… понимаешь, что говоришь со мной? То есть это не воспоминание? Слушай, мне нужно спросить…
Человек у стены поднял руку, ни то огораживался от вопросов, ни то прощался. Тихон заметил, что руки отца дымятся. Вот появился первый язык пламени.
– Ты должен понять, сынок. Я нарушил нашу с мамой договоренность. Я включил тебя в игру. Моим наследием можешь владеть только ты, и поэтому за тобой будут охотиться. Но лучше быть беглецом, чем жить в невежестве.
Дежнев-старший открыл створку окна. За окном был космос. Черный, бездонный, похожий на огромную пустую комнату. Пламя пожара устремилось в открывшийся портал. И Тихона тоже бросило в окно. Еще мгновение – и он оказался в пустоте. Внизу раскинулась пестрая в узорах облаков Земля. Тихон видел блестящий обруч Ариэля над поверхностью планеты. Внезапно что-то нарушило равновесие орбитального комплекса. Несколько кластеров взорвалось. Огонь выплеснулся в пространство, завертываясь багровым полотнищем вокруг покореженного корпуса города...
– Эй, командир! Ты живой чи ни? – Над Тихоном склонился обеспокоенный Журибеда.
Дежнев поднялся с подушек, отер пот с лица.
– Что-то важное видел? – В глазах стихоманта читалось любопытство.
– Хорошая штука, забористая... – Тихон похлопал старика по плечу. Он решил никому не говорить об увиденном. Даже Сэмену.
Когда они отправились от цистерны в обратный путь, уже совсем стемнело. Взошла луна, и в ее неверном свете было видно, как скользят по руинам поджарые тени красных собак.
– Славно посидели. Теперь и спать будет легче. – Журибеда потянулся на ходу, размял руки.
Тихон не был настолько уверен за свой сон, однако насчет казака не сомневался. И точно, едва прикоснувшись головой к подушке и прошептав что-то вроде «Спи, Семочка, спи, мой маленький», казак погрузился в глубокий богатырский сон. Дежнев покормил кошку Алису купленным у шалманщика синтпайком, потом лег и еще долго ворочался с боку на бок.
