К 60-летию проспекта Калинина

Проспект получился похожим на западные улицы в старом кино. Фото автора

«Метелица», «Мелодия», «Малахитовая шкатулка», «Ангара», «Печора», «Бирюса», «Жигули», «Сирень», «Хлеб», «Юпитер», «Синтетика» – что это за названия такие и что их объединяет? Поколение девяностых и не скажет, и не вспомнит… А те москвичи и «гости столицы», что родились в СССР, наверняка сразу ответят: да это же Новый Арбат, тот самый, что назывался раньше проспектом Калинина! «И я, и я там был, и пиво-кофе пил!» Для простого народа главной достопримечательностью Нового Арбата стали даже не его огромные дома-книжки, а прежде всего многочисленные магазины, кафе и рестораны, манящие своими неоновыми вывесками, стеклянными витринами и вкусными названиями…

Проспект Калинина (или Калининский) – так могли его называть исключительно гости столицы, ориентируясь на карту города. Москвичи же упорно говорили: Новый Арбат. Его прорубили через заповедные переулки прежнего Арбата, превратившегося в «Старый». Если Сталин оставил после себя высотки, то Хрущев – дома-книжки на Калининском, по праздникам превращавшиеся в огромные экраны, вмещавшие в себя четыре огромные буквы «СССР». В очередях москвичи судачили, что, мол, поехал Никита на Кубу, усмотрел там оставшиеся от бежавших в Америку эксплуататоров небоскребы и сказал: а почему у нас таких нет? Без небоскребов Америку точно было не перегнать. Проспект получился похожим на западные улицы в старом кино – выстроенные в одном стиле многоэтажные высотные дома на всем его протяжении, широкие пешеходные зоны для прогулок. Москвичи в штыки восприняли первую целиком и заново отстроенную московскую улицу, обозвав ее «вставной челюстью» и «посохинскими сберкнижками». Последнее определение связано с именем главного архитектора Москвы Михаила Посохина, будто бы заработавшего приличную сумму денег на проектировании проспекта. Да, любителей считать денежки в чужом кармане у нас хватает…

Снос Арбата – до сих пор словно нож в сердце коренных москвичей. Простить и понять такое невозможно. Речь идет об утрате подлинного облика столицы. Это ведь не просто причудливое переплетение переулочков, напоминающих кровеносную систему – в данном случае не человека, а города, возникшего много-много лет назад. Представьте себе, что вместо сердца в живой организм вдруг внедрили совершенно неживую субстанцию, оборвав все привычные связи и нити, по которым сообщались между собой сосуды и капилляры. А сосуды эти и есть людские судьбы, ставшие историей семьи или рода.

Арбат – это не привычная нам «офонаревшая» улица (выражение Булата Окуджавы 1980-х годов). Это огромный район, где каждый переулок – отдельная ветвь мощного и кряжистого дерева-дуба, уходящего своими корнями в толщу столетий. Например, еще в XIX веке существовало такое понятие, как «староконюшенная» жизнь – «средоточие московской интеллигентской обывательщины». Понятно, что произошло оно от названия Староконюшенного переулка. А вот и Приарбатье, среди жителей которого – герои Ивана Шмелева, Бориса Зайцева, а также их старших коллег: Льва Толстого, Ивана Тургенева, Михаила Салтыкова-Щедрина. «Мои ранние годы, – пишет Зайцев, – проходили в мирной, благодатной России, в любящей семье, были связаны с Москвой, жизнью в достатке – средне-высшего круга интеллигенции русской». Свой круг, свои люди, не меняющиеся десятилетиями семейные устои и традиции сытой и тихой жизни, передававшиеся из поколения в поколение, только не в усадьбах среднерусской полосы, а в самом что ни на есть центре города. И все это с определенным апломбом. Недаром Петр Боборыкин в романе «Китай-город» (1882) пишет о «добродетели нашего фобура». Фобуром в те годы называли арбатские переулки в подражание Faubourg Saint-Germain – Сен-Жерменскому аристократическому предместью Парижа. А в московском сен-жерменском предместье обитала преимущественно интеллигенция, не обрадовавшаяся большевикам.

Строительство Нового Арбата и разрушение Арбата старого – не банальный случай пренебрежения к своему прошлому. Здесь все гораздо глубже. Пережившая лихолетье двадцатых годов, сталинские репрессии и войну, арбатская интеллигенция «держала оборону», не прекращая утверждать свой, особый стиль повседневной жизни. Их «уплотняли», превращая нормальное жилье в коммуналки, а они – знай себе, живут.

Вот какую интересную цитату отыскал я в старом путеводителе по столице 1957 года. Читаем про Арбат: «Теперь этот район Москвы по составу населения отличается разве только некоторым преобладанием интеллигенции». То есть еще осталась эта самая интеллигенция, уцелела. Вот и получается, что уничтожение значительной части Арбата – это еще и удар по определенной социальной группе – людям с высшим образованием, со сложившимся критическим взглядом на происходившие с 1917 года события и со соответствующим внутренним отношением к ним. Это про них Владимир Ленин сказал в 1918 году: «Опираться на интеллигенцию мы не будем никогда, а будем опираться только на авангард пролетариата, ведущего за собой всех пролетариев и всю деревенскую бедноту». Вождю вторил Владимир Маяковский в стихотворении «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» в 1925 году. Мальчик Петя, буржуйский сынок, живет именно на Арбате: «Петя стал белей, чем гусь: – Петр Буржуйчиков зовусь. – Где живешь, мальчишка гадкий? – На Собачьевой площадке». А потому – переселение пускай не всего арбатского населения, а хотя бы половины – это важный шаг в продолжающейся даже в 1950-е годы классовой борьбе. Пускай едут в бывшие подмосковные деревни с их хрущевками, да и еще спасибо скажут! Но как символично все выглядит: при царе опальных вольнодумцев тоже в деревни отправляли.

Когда и у кого впервые возникла мысль о новом проспекте в здешних местах? Еще в середине 1930-х годов, когда был принят так называемый сталинский план реконструкции Москвы, по которому Новый Арбат должен был стать началом большой дороги в Дорогомилово и далее на Можайское шоссе. Война лишь отодвинула претворение плана в жизнь, но не перечеркнула его. 20 апреля 1944 года художник Евгений Лансере отметил: «Вчера вечером наконец Чечулин. Упоен своею властью – «главный арх [итектор] г. Москвы». Развернул в 1/2-часовой беседе широчайшие планы строительства: Новый Арбат». Так Лансере описывает встречу с главным архитектором Москвы Дмитрием Чечулиным, занимавшим эту должность по 1949 год. Как видим, перспективы действительно были грандиозные: война еще не кончилась, а строительство Нового Арбата виделось главному архитектору столицы делом ближайшего будущего.

Но планам этим не суждено было сбыться ни в 1940-е, ни в 1950-е годы. Во-первых, катастрофическое разрушение советских городов во время Великой Отечественной войны потребовало привлечения огромных средств на их восстановление. На скорейшее выполнение этой сверхактуальной задачи и были направлены основные силы советских архитекторов и строителей. Кроме того, с конца 1940-х годов в Москве началось осуществление невиданного ранее архитектурного проекта – возведение семи высотных зданий (восьмая высотка в Зарядье так и не была построена). Рабочих рук просто не хватало. И проект Нового Арбата был отложен до лучших времен. Тем не менее можно себе представить, как выглядел бы Новый Арбат, начнись его строительство при Сталине. Это была бы парадная улица в том же духе, что и Кутузовский проспект. То есть огромные «сталинские» дома, густо украшенные всякого рода «излишествами» и внешним декором, за который позднее этот стиль будет подвергнут суровой критике лично Никитой Хрущевым. Новый лидер советского государства напрямую связал дороговизну высотного проекта с недостатком жилья для простых советских людей. Следовательно, образ Нового Арбата времен оттепели должен был коренным образом отличаться от десятилетиями насаждавшегося «сталинского ампира», который иногда также именуют советской неоклассикой.

Итак, до войны идею создания новой улицы осуществить не успели и вернулись к полноценному ее осуществлению лишь в начале 1960-х годов, когда появился и проспект Калинина – в честь «всесоюзного старосты», а еще «дедушки». Так называли формального главу советского государства (в 1919–1946 годах) Михаила Калинина. Когда в 1946 году «дедушка» отошел в мир иной, то в память о нем переименовали улицу (ныне это вновь Воздвиженка). А в 1963 году улицу Калинина возвели в проспект, включив в него и строящийся Новый Арбат. Так возник прецедент – большая часть магистрали еще была только на бумаге, а название ей уже дали – проспект Калинина, возникновению которого в этом году исполняется аккурат 60 лет. Не Дмитрию Чечулину было суждено проектировать Новый Арбат, а Михаилу Посохину. Уроженец Томска, он учился в Московском архитектурном институте (1935–1938), затем работал у Щусева. Будучи на протяжении двух десятилетий главным архитектором Москвы (1960–1982), зодчий-рекордсмен изменил многие районы столицы до неузнаваемости. Проспект Калинина справедливо назвать главным его «достижением».

Первый разработанный архитекторами проект претерпел очень серьезную эволюцию. Под стать эпохе, запомнившейся своими хрущевками, новоарбатские небоскребы должны были наполниться малогабаритными квартирами для молодых семейных москвичей. Предлагалось также застроить Новый Арбат домами меньшей этажности – не более семи этажей, что, несомненно, было бы куда менее вычурно, нежели сейчас, когда огромные «книжки» торчат у всех на виду, как три тополя на Плющихе (в данном случае – четыре). Интересным было предложение и о размещении в новоарбатских высотках гостиниц, которых всегда не хватало в столице. Новаторской была идея о расположении проезжей части ниже уровня земли, дабы соединить обе части проспекта пешеходными мостами: и никаких подземных переходов не надо! Идут себе люди, гуляют, поглядывая сверху вниз на снующие взад-вперед автомобили. Это было необычно. А для избежания заторов, вызванных разгрузкой грузовых машин, везущих в местные магазины товары, был придуман интересный ход – проложить специальный километровый тоннель, куда можно было въезжать со стороны арбатских переулков. Эта прогрессивная мысль была взята на вооружение. Однако, перед тем как строить Арбат Новый, следовало избавиться от почти половины Арбата старого. Свидетели масштабно организованного варварства, удивляясь скорости, с коей разрушалось привычное за полтора века «жизненное пространство», шептались, что, видать, технику-то согнали со всей Москвы. И правда: ломать – не строить. Иные теряли семейные гнезда, а режиссер Юрий Любимов пострадал в буквальном смысле – во время строительных работ. Шел он себе по улице из родного Щукинского училища, где ставил со студентами спектакль «Добрый человек из Сезуана», и вдруг… «Строили новый Арбат. Меня толкнул самосвал, и я скатился в рытвину и порвал себе связки на ноге. И поэтому ходил на костылях, чтоб дорепетировать». Желание закончить постановку оказалось сильнее физической боли – Юрий Петрович позднее скажет, что «этот спектакль вколачивался мной костылем». Из спектакля родился театр Любимова – знаменитая Таганка. Неисповедимы пути Господни...

Сроком окончания строительства обозначили 1967 год, когда исполнялось 50 лет советской власти. Золотой юбилей. Дата солидная, громкая. Тут стесняться не следует. И, в общем, построили все довольно быстро – к 1963 году уложили дорожное полотно, а к 1968-му закончилось возведение большей части запланированных объектов. В 1970 году на Новом Арбате уже работали магазины и кафе. В итоге все пришло к тому, что мы видим сегодня: вполне себе безликие многоэтажные дома, выставленные в ряд как костяшки домино вдоль всего проспекта и не претендующие на оригинальность. И уж тем более не связанные ни с самой нашей древней столицей, ни со старинным районом Москвы – Арбатом. Подобное уместно было бы при строительстве на пустовавшем ранее месте, но никак не в заповедной части города.

Официально отстроенный проспект Калинина – «новый культурный, административный и деловой центр» – подавался как свидетельство больших успехов советских архитекторов, идущих в ногу со временем и воплощающих лучшие мировые тенденции в градостроительстве. Бытовало и такое мнение, что Новый Арбат есть не что иное, как проявление новаторства, навеянного с Запада через открытую на некоторое время идеологическую форточку. Ибо доселе так «у нас» не строили, а значит, новый проспект есть не что иное, как следствие оттепели (и не только в архитектуре). И потому строительство Нового Арбата ставят в ряд с такими важнейшими в культурной сфере событиями, как Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года, Международный конкурс имени П.И. Чайковского 1958 года, Американская выставка в Сокольниках 1959 года. Все это способствовало ослаблению холодной войны, приоткрытию железного занавеса – в общем, укреплению дружбы народов. А ради такого дела можно и «какую-то» там Собачью площадку закатать под асфальт. И даже дом, где бывал… страшно сказать… сам вождь мирового пролетариата. Чего уж там, главное, чтобы не было войны. Так полагала определенная часть населения. А для советской молодежи Новый Арбат и вовсе превратился в «два километра Бродвея».

Возникновение проспекта Калинина неожиданно явило собою еще и культурный феномен, вдохновивший представителей творческих профессий на создание новых произведений. Художники поспешили со своими мольбертами запечатлеть открывшуюся перспективу. Не остались в долгу и поэты. Например, Роберт Рождественский назвал происходящий вандализм «прогрызанием Арбата». Очень точно, по-моему. А Владимир Высоцкий сочинил «Песню-сказку о старом доме на Новом Арбате», в конце которой дом сломали «с маху гирею по крыше». Владимир Соколов написал в 1967 году целую романтическую балладу – Новоарбатскую:

Ташкентской пылью

Вполне реальной

Арбат накрыло

Мемориальный.

Поэт сумел отразить в этом стихотворении два громких события тех лет – землетрясение в Ташкенте и разрушение «мемориального» Арбата, противопоставив первое (природное) – второму, рукотворному. И смело проведя тем самым параллель, убеждающую читателя в непредсказуемости последствий теперь уже нравственного «землетрясения».

Главной потерей стала Собачья площадка – «ностальгический реликт послепожарной патриархальной Москвы», как выразился один из местных старожилов. С чем нельзя не согласиться, ибо на Собачьей площадке сходилось слишком много путей, коими шли самые разные люди – писатели, ученые, художники, артисты. «На Собачьей площадке было покойно, и Хомяковский дом хмурился степенно и солидно», – читаем мы в романе «Сивцев Вражек» Михаила Осоргина, упоминающего про дом известного славянофила Алексея Хомякова, к которому приходили Аксаковы, Киреевские, Чаадаев и многие другие. На Собачьей площадке у Сергея Соболевского зимою и весной 1827 года гостил Александр Пушкин, читая поэму «Борис Годунов». Видели на Собачьей площадке и Гоголя... А сколько захаживало сюда исключительно литературных персонажей! Это и герои тургеневского романа «Дым», и персонажи повести Владимира Соллогуба «Тарантас» и романа Вениамина Каверина «Два капитана».

Пытались ли бороться с объявленным варварством москвичи? Еще как! Художник Владимир Десятников отправился собирать подписи за сохранение «самой поэтической части центра Москвы». Письмо протеста подписали Петр Капица, Леонид Леонов, Петр Барановский, Павел Корин. Несмотря на огромный моральный авторитет подписантов, письмо не помогло, а лишь привело к ожесточению в борьбе за сохранение старой Москвы. 16 апреля 1968 года литератор Юлия Сидур записала в дневнике ходящие по городу слухи, что «будто бы на Посохина какие-то архитекторы написали жалобу в ЦК, и их за это исключили из партии». А тех, кого из партии исключить было невозможно (поскольку в эту самую партию их следовало сначала принять), уже ничего не останавливало – они готовы были на все… Искусствовед Сергей Попадюк задумал такое, от чего по коже мурашки бегут – решил прикончить архитектора Посохина: «…Я всерьез обдумываю план этого убийства… Я вижу, что другого выхода нет, хотя и понимаю, что это убийство ничего не изменит, да уж и поздно: Москвы моего детства, Москвы – единственного в мире города – больше не существует. С тех пор как на месте арбатских переулков проломили Москву нелепейшим, провинциально-претенциозным Калининским проспектом, – чтобы, не снижая скорости, мчаться на «Чайках» со своих дач прямо в кремлевские кабинеты, – в городе идет настоящая оргия погромов. Ломают Замоскворечье, ломают Таганку, ломают Домниковку и в районе Мясницких ворот… Я готов убить человека, руководящего этой дикарской работой, хотя знаю, что убийство мое ничему не поможет», – читаем мы в дневнике искусствоведа за 1972 год. Борьба за сохранение культурного и исторического наследия развернулась нешуточная, едва ли не кровавая. Но почему же тогда все это обернулось битвой с ветряными мельницами?

Мемуарист справедливо указывает на одно специфическое обстоятельство – проспект Калинина был правительственной трассой, по которой члены Политбюро то и дело сновали в своих «членовозах». Многие советские вожди постхрущевской эпохи жили на Кутузовском проспекте, куда из Кремля можно было доехать на приличной скорости и при перекрытых дорогах минут за 15. И до дачи на Рублевском шоссе тоже недалеко. А раньше приходилось делать крюк через Арбатскую площадь, по которой машина Сталина и его охраны поворачивала на Арбат. Теперь же – только по прямой! Так что у вельможных пассажиров полированных «ЗИЛов» была личная заинтересованность и в сносе Приарбатья, и в прокладке проспекта Калинина. Трасса была широкой, под стать габаритам «членовозов».

Находясь в эмиграции, живя в Париже, Виктор Некрасов пытался осмыслить новое лицо Арбата и не находил никакого его сходства с Елисейскими Полями (каковое приходило на ум тем советским гражданам, кто видел их исключительно по телевизору в программе «Время»). Сидя за чашечкой кофе на Монмартре и описывая свои прогулки по Москве, Виктор Платонович рассуждает: «По ту сторону Садовой – Новый Арбат. Он нам противопоказан». И пусть Некрасов киевлянин, но и столица ему не менее дорога. А Юрий Нагибин тогда же посчитал нужным перейти к куда более глубоким обобщениям: «Меня всегда мучила мысль, что у москвичей нет того интимного ощущения своего города, которым отличаются ленинградцы... Сколько лет прошло, а я все ищу Собачью площадку, поглощенную Калининским проспектом. Когда вспоминаешь, сколько московской старины съел этот неоправданно широкий, архитектурно невыразительный проспект, так и не слившийся с арбатской Москвой, то начинаешь сомневаться в его необходимости». Юрий Маркович мог бы выразиться еще более категорично. Ну а нам остается лишь вспоминать…