Олег Клинг Татьяна Бек. До свидания, алфавит: Эссе, мемуары, беседы, стихи. - М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2003, 639 с.
"Лета к суровой прозе клонят" - одна из формул, пушкинская, перехода поэта к прозаическому слову. Но необязательно - года. Думается, у каждого поэта свой путь к прозе. Он и вовсе не обязателен, но уж коли обозначен, то всегда возникает вопрос: а зачем он, для чего? Ведь дар/умение писать стихи божественного происхождения - и дан не каждому (единицам) из прозаиков.
И вот небожитель отказывается, в случае с Татьяной Бек, добровольно от своего дара и пишет "презренную" прозу. Бывает, Муза покидает поэтов, на время или навсегда, тогда проза - неизбежность. У Бек другой случай - она пишет множество стихов и регулярно печатается в самых престижных "толстых" журналах, но проза влечет, манит ее. Проза Бек разнородная по своему строю - разнородна по составу и рецензируемая книга. Первый раздел, названный "Вспышки памяти", - мемуарно-эссеистический. Он паровоз, который тянет за собой другие. Но мемуары Бек не совсем привычны - они как бы и не воспоминания, привязанные к правде факта, а прихотливый полет правды вымысла.
В прозе Бек принципиально НЕпоэт, если под это подвести расхожее представление, будто лирик кроит мир как хочет. Собственно, и в своей лирике Бек принципиально не лирик - по крайней мере расхожего толка: там столько понамешано прозоидов, что порой не понимаешь, а как из всей этой грубой арматуры рождается стих. "Заржавелая музыка из крана" - это пишет новейшая Бек о чем-то другом, но и о своей Музе тоже.
Но в прозе Бек нет лирических приемов, хотя она, эта проза, гармонично стыкуется с поэзией. В свой последний сборник стихов 2002 года Бек вставила автобиографическое эссе "Вам в привет. Начала", которое открывает книгу "До свидания, алфавит". "С самого начала жизнь моя, как говорят в народе, пошла слегка кувырком или на частичный перекосяк" - первая фраза в книге. Безусловно, ключевая. Это и рафинированная опора на голос толпы, и прелюдия к абсурдизму. Вместо счастливого детства (а оно было и таким) "ужас детства", который появится сначала в стихах, а затем станет камертоном воспоминаний. Такой прозы пока у Бек мало: она пишется нутром, а это дается по строчке - как по капле крови.
В художественном мире Бек много еще и иронии, не переходящей, однако, в сарказм. Рядом соседствуют найденная в старой тетради строчка из недописанного стихотворения: "Быть как урочище!" и уличная сценка: "┘роза средней распущенности" - говорит о бутоне продавец. А высекается сотый, сто первый смысл из этого, казалось, алогичного конгломерата, которым и является, по Бек, жизнь.
Далее идут эссе. Большинство из них эпитафии, своего рода венок мертвым. О Камиле Икрамове, об Арс. Тарковском, О.Нодия, Слуцком и Бродском, Юрии Ковале - воплощении идеала творца, земного. Одной репликой передается драма писателя: "Я решил скрыться в детскую литературу┘" Не менее емкая фраза о рано ушедшем из жизни Л.Шевченко: "┘Большой талант. И огромная утрата. Не надо золотить пилюлю".
Второй раздел ("За чтением") - статьи о Слуцком, К.Некрасовой, Вениамине Блаженном, Ю.Трифонове. Бек-литературовед блестяще "сдала" самый сложный, может быть, экзамен: обширный труд о романе "Волоколамское шоссе", романе своего отца - Александра Бека. Здесь и архивы, и текстология, и анализ произведения, и эрудиция, и воспоминания (в подтексте), сопережитое с отцом, который "...ушел из жизни, не разбившись об уродливые углы вырожденческой утопии". И никакого юродства детей великих - скромно и с достоинством дочь идет своей, но не расходящейся с отцом дорогой.
Третий раздел - "Мои собеседники". Бек достойный собеседник достойных писателей: если вспомнить алфавит, с которым мы распрощались вслед за автором, от А (С.Алексиевич) до Ш (С.Шенбруни) - Я в книге нет, как нет и расположения по алфавиту.
Последний раздел - "Стихи вдогонку". Часть из них - продолжение автобиографии. Другая - стихи-мемуары, стихи с посвящениями - тоже продолжение прозы. "Вижу: ты, уходя, по чистилищу делаешь круг / И смеешься в лицо благочестию и долголетию" - это из "Памяти Даура Зантария", вершине из стихотворного венка мертвым. Но в лирическом разделе книги есть и живые, а среди них мерцает, над ними витает мятежный дух поэта и прозаика Татьяны Бек, написавшей: "Мой ангел был мертвецки пьян┘" И ведь ангел ее простит - за беспредельную честность, громадный счет, в первую очередь к себе, а потом и к миру.
