Митрополит Минский ЗА ПОСЛЕДНЕЕ десятилетие XX века, отмеченное динамичным развитием церковной жизни, многое изменилось в бытии нашей Церкви. О нем принято говорить как о времени духовного возрождения: многократно возросла паства Христова, воссоздано и открыто множество новых приходов, увеличилось число священнослужителей, воссоздаются и строятся храмы, во множестве открываются монастыри и духовные школы, возрождаются благолепие и благочестие. Русская Православная Церковь, по воле Божией обретшая за это время свободу проповеди и служения, оказалась перед задачей воцерковления и окормления своей вновь обретенной паствы, перед задачей утоления духовной жажды народа Божия и всех взыскующих истины. То, что этот крест оказался не менее легким, чем тот, который несла Церковь в предшествующие десятилетия, мы знаем не понаслышке. Церковь столкнулась с множеством проблем, и прежде всего в сфере катехизации и образования. Возникла острая нужда в большом числе богословски образованных и подготовленных кадров священнослужителей. И, наконец, потребовалось новое осмысление той ситуации, в которой оказалась Церковь, и того пути, который она прошла в уходящем веке.
Что касается состояния нашей богословской науки, нам, по-видимому, надо откровенно признать, что сегодня ее очертания едва только начинают проглядываться. Мы все прекрасно знаем, что русская богословская наука, переживавшая расцвет в XIX - начале XX века, после 1917 г. была парализована в своем развитии. То, что с помощью Божией удалось восстановить после Отечественной войны, было лишь слабым подобием дореволюционной школы. У Церкви, перенесшей исторически невиданные гонения, не было ни сил, ни средств, ни кадров для восстановления богословской школы на прежнем уровне. И все же был достигнут определенный успех в деле восстановления духовного образования. Но ведь богословское образование, и это важно подчеркнуть, - еще не богословская наука.
Нам следует обсудить следующий вопрос: в каком состоянии находится сегодня богословская наука в Русской Православной Церкви?
С этим вопросом естественно связаны и две другие темы: какой должна быть богословская наука в Православной Церкви? Что конкретно необходимо сделать для ее воссоздания?
Наверное, в ответе на первый вопрос могут быть крайние точки зрения. Для одних, вероятно, неприемлемо само выражение "восстановление" или "возрождение" богословской науки, они, скорее, предпочтут говорить о ее "раскрытии" или "совершенствовании". По мнению других, в Русской Православной Церкви сегодня нет никакой богословской науки вообще, и поэтому богословская традиция должна быть воссоздана заново.
И здесь, как думается, также возникает особый вопрос для дискуссии - каково значение наследия русской богословской школы, возникшей в среде русской эмиграции? При этом можно услышать самые крайние точки зрения: от восторженного отношения к этой богословской традиции до полного ее неприятия. Наша задача состоит в том, чтобы, с одной стороны, избежать огульного осуждения произведений зарубежных православных авторов, а с другой - избежать столь же неуместного восторженного восхищения каждым их словом. Речь должна идти о критическом освоении этого наследия.
Но, говоря об освоении богословских достижений XX века, нам следует иметь в виду еще и то, что, во-первых, проблематика этого богословия связана с богословием предыдущего века, во-вторых, она в немалой степени обусловлена взаимодействием с богословием инославным, и, в-третьих, она должна рассматриваться на фоне научных, философских, научно-методологических и общекультурных достижений, поскольку, как известно, очень многое в богословии ушедшего века было связано с динамикой историко-культурного контекста XX века.
Сказанное можно обобщить в виде трех задач или тем.
1. Критическая рецепция результатов развития православной богословской науки с конца XIX века и по сей день. Осознание общего смысла и пафоса этого развития.
2. Критический анализ и освоение достижений инославной богословской науки XX века.
3. Анализ развития и освоение достижений смежных с богословием гуманитарных и иных наук, в первую очередь философии, истории, лингвистики, культурологии, методологии науки и научного знания.
В какой мере эти задачи сегодня актуальны для нашего богословия? И если актуальны, то каким образом оно может их решать? Эти вопросы ставят нас перед необходимостью ответить на основной вопрос - каково место и значение богословия в жизни Церкви?
Сегодня мы нуждаемся в новом богословском порыве, который может рождаться и, надеюсь, рождается именно в среде нынешних студентов всех уровней, пришедших в Церковь с желанием ей послужить.
*══*══*
В заключительной главе своего фундаментального труда "Пути русского богословия", вышедшего в 1937 году, протоиерей Георгий Флоровский писал: "Наступает время, когда богословие перестает быть личным или "частным делом", которым каждый волен заниматься или не заниматься, в зависимости от своей одаренности, влечений, вдохновения. В нынешний лукавый и судный день богословие вновь становится каким-то "общим делом", становится всеобщим и кафолическим призванием┘ Вновь открывается богословская эпоха┘ Наше время вновь призвано к богословию┘"
Там же он наметил основные "мотивы и элементы", из которых, по его мнению, складывается "творческий постулат русского богословия в обстановке современности", а именно: "молитвенное воцерковление - апокалиптическая верность - возвращение к Отцам - свободная встреча с Западом".
Как бы мы ни относились к той жесткой оценке русского богословия, которая дана была о. Георгием в его книге, нельзя, однако, пройти мимо поднятых им вопросов. И это прежде всего касается четырех положений его постулата. Поэтому мне хотелось бы предложить для дискуссии и вопрос о том, в какой мере православное богословие XX века следовало этому постулату и каково его значение для нас сегодня.
Представляется, что, оглядываясь на путь, пройденный православным богословием за прошедшие десятилетия, можно сказать, что в целом оно стремилось следовать "творческому постулату", о котором говорил выдающийся русский патролог и богослов. И вот каким образом.
"МОЛИТВЕННОЕ ВОЦЕРКОВЛЕНИЕ"
Сегодня становится все более ясным, что никакое богословское рассуждение, никакая церковная наука невозможны в отрыве от духовной, аскетической традиции, в отрыве от осмысления опыта святых подвижников, посвятивших себя молитвенному деланию, и вне опыта благодатного церковного бытия в целом. С этим связано глубокое изучение исихастской традиции и наследия некогда забытого поздневизантийского богословия, и прежде всего творений преп. Симеона Нового Богослова и свят. Григория Паламы, и углубленное внимание к темам литургического богословия, основополагающему значению евхаристии и т.д.
Следует подчеркнуть, что этот труд русской богословской мысли совершался в сложных условиях ослабления православия извне, на фоне продолжающейся секуляризации общественного сознания и культуры, под натиском атеистических и псевдорелигиозных идеологий, подчас в условиях явных и скрытых гонений. Церковь действительно превращалась в "малое стадо" (Лк. 12:32), и единственное, на что она могла опереться, - это незыблемый камень веры, ибо Отец благоволил даровать ей Царство. И в целом православное богословие сохранило эту "апокалиптическую верность" не в смысле оправдания и обоснования ложных апокалиптических настроений, экзальтированных ожиданий близкого "конца света", но в смысле интеллектуального утверждения подлинно эсхатологических оснований веры и духовного опыта. Оно продемонстрировало способность дать богословский ответ о христианском уповании (1Пет. 3:15).
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ОТЦАМ
Православное богословие XX столетия действительно развивалось под знаком "возвращения к Отцам". Оно обогатилось не только множеством исследований творчества отдельных авторов, но и восстановлением и развернутым изложением святоотеческого взгляда на отдельные догматические темы и проблемы. Были также сделаны попытки патристического синтеза, например, в работе Владимира Лосского "Очерк мистического богословия Восточной Церкви" (1944) и книге прот. Иоанна Мейендорфа "Византийское богословие" (1974), к сожалению, до сих пор не изданной на русском языке. Значительный прогресс в изучении святоотеческого наследия был достигнут, и это важно подчеркнуть, и в инославном богословии.
Тема святоотеческого богословия особая. Ей будут посвящены два пленарных доклада, она будет обсуждаться в специальной секции, и все же хотелось бы кратко поделиться своими соображениями. На мой взгляд, сегодня это одна из самых актуальных, если не самая актуальная тема для православного богословия. Рассматривая ее, мы встречаемся с целым рядом серьезных проблем, которые, надеюсь, мы также обсудим во время конференции.
Сегодня для любых богословских и околобогословских рассуждений характерна апелляция к "Святым Отцам". Ее используют как способ подтверждения церковности высказываемых мнений посредством ссылок на авторитетные источники православного вероучения. Сама по себе такая апелляция традиционна и закономерна: все церковные богословы всегда искали прежде всего верности изначальному апостольскому Преданию, выразителями которого были именно Святые Отцы. Однако не является ли парадоксальным тот факт, что сегодня представители самых разных направлений богословской и псевдобогословской мысли стремятся подтверждать свои взгляды, ссылаясь на Отцов Церкви?
Такая ситуация может привести к крайнему выводу о том, что, дескать, роль и функция Святых Отцов в жизни Церкви - декоративна, что их писания являются не более чем источником цитат, что богословие совершенно произвольно может пользоваться их мыслями для доказательства подчас совершенно противоположных мнений. Но возможен и более радикальный вывод о том, что Святые Отцы "устарели": ведь они богословствовали в далеком от нас прошлом - почтенном, величественном, но все же прошлом, а потому они не актуальны. Богословы, изучающие Святых Отцов, люди уважаемые, но их занятия в жизни Церкви имеют далеко не самое главное значение. Здесь можно провести аналогию: светский ученый, изучающий древнерусскую письменность, конечно же, уважаемый человек, но его роль в социально-экономической жизни страны незначительна.
В этом рассуждении, безусловно, есть риторическое преувеличение, но спросим себя: какова действительная роль Святых Отцов, святоотеческого богословия и в духовном образовании, и в повседневной жизни нашей Церкви? Заявляя о своей преданности наследию Святых Отцов, прилагаем ли мы усилия к его изучению, к созданию такой атмосферы в местах нашего церковного служения, когда святоотеческое богословие оказывается действительно существенным элементом в обучении, проповеди, пастырской практике и повседневной жизни?
Мы должны совершенно ясно осознать ту огромную роль, которую играют в жизни Церкви Святые Отцы. Ведь именно они являются для нас выразителями веры Церкви. Вот почему, как это говорится в определениях Вселенских Соборов, мы должны "последовать Святым Отцам". Церковь есть Церковь апостольская, Церковь святоотеческая. Вера Церкви едина и неизменна, поскольку Церковь есть единство благодатной жизни. Говоря это, мы утверждаем, что мы веруем так же и в то же, во что веровали апостолы и Святые Отцы. Функция Предания - передавать веру Церкви и опыт благодатного бытия в Церкви от поколения к поколению. Предание есть всегдашнее и всеобщее церковное сознание, и Церковь ублажает Святых Отцов как верных выразителей этого сознания, подлинных свидетелей веры Церкви. Вот почему столь важной в православном богословии и вероучении является ссылка на авторитет Отцов, утверждение о том, что подлинное богословие есть богословие святоотеческое. Это рассуждение можно изложить и иначе: если мы не следуем Святым Отцам, то мы выпадаем из Предания, мы покидаем Церковь. Следование Святым Отцам не является вопросом отвлеченным или академическим, это вопрос нашей жизни в Церкви и нашего спасения. Итак, задача изучения святоотеческого богословия есть задача чрезвычайной важности.
Но здесь мы сталкиваемся с иной трудностью: мы говорим о том, что Святые Отцы - это те, кто верно выразил учение Церкви, но само учение Церкви мы знаем в значительной мере именно из наследия Отцов. Вселенские Соборы не дают цельного или систематического вероучения. Кроме того, не все высказанное Отцами может быть названо абсолютно адекватным церковному вероучению. Если же мы не можем назвать прямым выражением церковного учения все наследие Святых Отцов, то тогда очень важным становится вопрос об интерпретирующей и анализирующей роли богословия.
Известно, что Святые Отцы творчески использовали и воцерковили лучшие достижения античной науки и философии. В этой связи часто утверждается, что отеческое богословие может быть адекватно воспринято лишь в контексте позднеантичной мысли. Но ведь в рамках этой эпохи также не было однородности и методологического единообразия. Кроме того, сами Отцы принадлежали к различным культурным, философским и языковым традициям, например, латинской, греческой, семитской и т.д. Но если затруднительно говорить о едином контексте святоотеческого наследия и тем более приходится иметь в виду множество дискурсивных практик и научных методов, в рамках которых осуществляется истолкование этого наследия, то насколько обосновано утверждение о существовании связного и целостного святоотеческого богословия, а также некоего универсального способа его истолкования?
Это, на мой взгляд, немаловажный вопрос для нашего богословия, и, я надеюсь, мы также сможем обсудить его в ходе предстоящей дискуссии.
Можно условно обозначить две крайние точки зрения. Первая утверждает, что существовали не одна, а целый ряд взаимно не связанных святоотеческих традиций, не имеющих между собой никаких точек соприкосновения. Другая богословская точка зрения исходит из неких априорных посылок, представляющихся ее сторонникам основополагающими для православного и святоотеческого богословия, и на их основании строит богословскую систему.
Не предлагая никакого ответа и не предваряя результатов дискуссии, напомню лишь о том, что мы верим в единство Предания Церкви, в единство вероучения, которое выражали Святые Отцы. Но, с другой стороны, нам необходимо помнить и о том, что наследие Святых Отцов сложно и неоднородно. Поэтому, вероятно, следует также избегать поспешного абсолютизирования промежуточных выводов богословской науки, зная примеры того, как оно может убить живое святоотеческое наследие во имя абстрактного принципа. Ученым не следует нивелировать те различия, которые существовали между отдельными Отцами. В то же время ни один памятник святоотеческой письменности не должен рассматриваться в отрыве от того Единого Предания, неотъемлемой частью которого он является.
Затруднения в определении понятия "святоотеческое богословие" ставят перед нами и более общую задачу определения того, что такое богословие, каков его метод и характерные особенности. Таким образом, продолжая размышлять над третьим постулатом о. Георгия Флоровского, нам актуальными представляются вопросы: 1) о соотношении богословия и вероучения, 2) о значении полемического элемента в богословии и 3) о значении его критической роли. Я хотел бы лишь вкратце высказаться по этому поводу, надеясь на обсуждение и этой темы в предстоящей дискуссии.
СООТНОШЕНИЕ МЕЖДУ БОГОСЛОВИЕМ И ВЕРОУЧЕНИЕМ
При рассмотрении этого вопроса также возможны крайности. С одной стороны, может существовать мнение, что для богословия исторически сформировавшееся вероучение должно являться не столько сковывающей нормой, сколько объектом научно-критического исследования и анализа. Поэтому при таком подходе вероучение и богословие должны быть четко разграничены и методологически разделены.
С другой стороны - существует искушение отождествить богословие с вероучением, с догматом, с безупречным свидетельством веры, которое было дано Вселенскими Соборами. Ведь когда Святые Отцы говорят о богословии, они не отделяют его от святости и чистоты жизни, от меры опытного приобщения к Истине, достигнутого ее свидетелями. Здесь достаточно вспомнить хорошо известное рассуждение св. Григория Богослова: "Любомудрствовать о Боге можно не всем; потому что способны к сему люди, испытавшие себя, которые провели жизнь в созерцании, а прежде всего очистили, по крайней мере очищают и душу и тело" (1-е Слово о богословии). Так понимаемому богословию нельзя научиться, ему можно лишь приобщиться в меру подвига и личной святости. Но здесь существует опасность того, что такое богословие может оторваться от жизни и стать для нас недоступным и несообщимым. Оно может приобрести статический и самодовлеющий характер, в нем иссякнет дух творчества и свободы.
Нельзя противопоставлять вероучение и богословие, но нельзя их и отождествлять. В конечном итоге богословие несамоценно, ибо несамоценен даже и догмат. Догмат есть лишь указание разуму его пределов в богопознании, удержание его в границах веры Церкви. В этом смысле догматы имеют отрицательное значение, ибо исторически они формулировались именно для опровержения ересей, посягавших на спасительную истину церковного вероучения. Но формирование догмата осуществлялось в процессе напряженного богословского поиска истины. Догматы не создаются, они лишь с необходимой общеобязательностью и нормативностью фиксируют в слове веру Церкви. Но то, как и почему избираются именно такие слова и термины, почему объявляются еретическими те или иные утверждения богопостигающей мысли, есть дело богословия.
Богословие должно стремиться к выражению веры и благодатного опыта Церкви, к осмыслению врученного ей Божественного откровения. Следует различать, с одной стороны - богословие как процесс и метод поиска наилучшего выражения церковного вероучения и, с другой стороны, богословие как результат богословских поисков, то есть словесно, понятийно, концептуально и логически оформленное вероучение Церкви, Церковью принятое и опознанное как подлинное выражение Истины, то есть догмат. Но различение не предполагает противопоставления: богословие достигает своей кульминации в догмате.
КАКОВО ЗНАЧЕНИЕ ДИСКУССИИ И ПОЛЕМИКИ ДЛЯ БОГОСЛОВИЯ?
В отличие от вероучения в собственном смысле, богословие есть реакция на некоторую проблему. Оно имеет место тогда, когда в ходе церковной истории возникает недоумение или вопрос для верующего разума. Функция богословия - не только осмыслить церковный опыт, но и ответить на вопросы, касающиеся соотношения "церковного" и того, что находится вне этого опыта.
Богословие осуществляется и развивается в условиях возникновения и сосуществования в Церкви различных богословских концепций, пытающихся разрешить тот или иной вопрос, касающийся вероучения или отношения Церкви к миру. Богословие полемично. До общецерковного определения в форме соборного решения или догмата богословская полемика может иметь место внутри Церкви. Особенность этой внутрицерковной полемики заключается в том, что все ее участники апеллируют к Традиции, к учению Отцов, однако, как правило, лишь одно из мнений, касающихся существа веры Церкви, в конечном счете признается кафолическим, то есть общецерковным, верным изначальному вероучительному Преданию. И история Церкви показывает, что без серьезного, всестороннего, аргументированного обсуждения в Церкви не принимается ни одно вероучительное решение.
Богословие, будучи духовно-интеллектуальной деятельностью, призвано заниматься критикой существующих в рамках церковной жизни частных преданий с точки зрения кафолического Предания, которое оно определяет в форме вероучительной системы. Богословие, критикующее частные и местные "традиции", в которых подчас содержатся элементы суеверия и второстепенное воспринимается как существенное и наоборот, может оцениваться и нередко многими оценивается как опасность, как угроза для устоявшегося церковного быта. Именно поэтому богословие всегда в той или иной мере скрыто или открыто находится в конфликте с самодовольной обыденностью, суть которой - в нежелании что-либо ставить под вопрос в "мирном течении" повседневности. Так, древние израильтяне не желали слушать пророческие возвещения воли Божией. В Церкви же именно богословие выполняет пророческую функцию, напоминая верующим о том, к чему призвал их Господь. Эту функцию или миссию исполняли и Святые Отцы, много пострадавшие за сказанное ими слово правды. Достаточно вспомнить подвиг верности богословской истине прп. Максима Исповедника, исп. Мартина, епископа Римского, прп. Симеона Нового Богослова, прп. Максима Грека и других Святых Отцов.
Размышления о полемическом и диалогическом характере богословия естественно приводят нас к заключительному пункту "богословского постулата" о. Георгия Флоровского - о необходимости для православного богословия "свободной встречи с Западом".
"СВОБОДНАЯ ВСТРЕЧА С ЗАПАДОМ"
Это обширнейшая и сложнейшая тема, она требует совершенно особого рассмотрения. Здесь же хочу отметить наиболее важные моменты.
1. Историческое значение встречи с западным богословием
Русская богословская школа во многом методологически обязана западной богословской традиции. Но факт связи нашего богословия с западным может пониматься по-разному. Для некоторых он является чуть ли не "первородным грехом" русского православного богословия. Говорят о необходимости избавления от западного пленения в богословии, а на самом деле вместе с водой выплескивают и младенца, а именно унаследованные от западного богословия качества: дисциплинированность мысли, научный метод и научные принципы богословского исследования.
Вспомним мудрое размышление по этому поводу о. Георгия Флоровского: "В порядке подражательном русское богословие перешло все главные этапы западной религиозной мысли нового времени... Нужно не только повторять готовые западные ответы, но распознать и пережить именно западные вопросы... Независимость от инославного Запада не должна вырождаться в отчуждение от него. Именно разрыв с Западом и не дает действительного освобождения. Православная мысль должна почувствовать и прострадать западные трудности и соблазны... Нужно творчески продумать и претворить весь этот опыт западных искушений и падений, понести всю эту "европейскую тоску"... Только такое сострадающее сопереживание есть надежный путь к воссоединению распавшегося христианского мира, к приобретению и возвращению ушедших братий... Православное богословие призвано отвечать на инославные вопросы из глубин своего кафолического и непрерванного опыта. И западному инославию противопоставить не столько даже обличение, сколько свидетельство - истину православия".
2. Задачи и смысл межконфессионального богословского диалога.
То, что призыв о. Георгия не остался неуслышанным, может засвидетельствовать всякий, кто достаточно знаком с ходом межконфессиональных богословских диалогов, которые имели место в прошлом и продолжаются в настоящем. В результате "свободной встречи с Западом", совершившейся в XX в., православие для западных христиан перестало быть экзотической "восточной религией", явив свою универсальность в полноте и силе кафолического исповедания, утверждения непрерывного единства с древней Апостольской Церковью, Церковью Вселенских Соборов. Для православных христиан было отрадно встречать на Западе не только отпадение от учения древней Церкви, но и искреннее стремление к кафолическому восполнению, свидетельство об Истине, хотя и выраженное в западных богословских категориях. Начался процесс серьезного, подчас мучительного взаимного изучения и диалога, возвращения к единству богословского сознания древней Церкви. Со стороны православных этот диалог никогда не был продиктован стремлением к легковесному и поспешному согласию. Косвенным свидетельством свободы и бескомпромиссности православной стороны может служить тот факт, что наши инославные партнеры и собеседники не раз обвиняли православных в косности, негибкости, неготовности соглашаться с предлагаемыми ими формулировками и интерпретациями. В действительности же дело не в косности, а в верности православных духу и смыслу восточно-христианского предания, восходящего к древнему богословию Отцов и Учителей Церкви. Принимая участие в совместных христианских акциях и добившись значительного успеха в деле православного свидетельства, наши богословы никогда не отступали со своих позиций, обозначая их открыто, в противовес всем попыткам скоропалительного "богословского примирения" с инославными собеседниками и оппонентами.
Быть может, важнейшим богословским вопросом, возникшим в связи с диалогами с инославием, стала тема о Церкви, о ее задачах, природе и, в частности, о ее границах. В вопросе о границах Церкви мы сталкиваемся с удивительным историческим парадоксом: Православная Церковь, всегда сознававшая себя в качестве Церкви Вселенской, Церкви Символа веры и свидетельствовавшая, что вне ее ограды нет Спасения, установила каноническую допустимость принятия в свое лоно инославных не обязательно через таинство крещения, но и через таинства миропомазания или даже покаяния. Как мы знаем, было дано несколько объяснений этого явления. Но надо прямо сказать, что этот вопрос является до сих пор открытым. Остается открытым и вопрос о целях и задачах православного свидетельства в диалоге с инославием, о возможности и целесообразности участия Православных Церквей в международных христианских организациях.
Концепция диалога, общения стала основой для межконфессиональных богословских отношений. Здесь, в частности, проявилась ключевая для всего научного и философского развития в XX веке тема языка.
Тема языка, символа, соотнесения смысла и его выражения становится важнейшей и в православном богословии. И дело здесь не только в том, что эта проблематика доминирует в современной науке и философии. Ведь задача богословия заключается в том, чтобы сделать упование и веру Церкви внятной как церковным людям, так и внецерковному миру, в котором сегодня живут христиане. Именно поэтому тема языка столь существенна и актуальна. В своем миссионерском служении Церковь должна иметь в виду не только те языки, на которых говорит она, но и языки современного мира.
Отдельной темой является язык богословия. Богословие выражает духовный опыт Церкви, опыт богообщения, на человеческом языке и тем самым наполняет сам язык богословскими смыслами, насыщает его духовным содержанием. Поэтому богословие всегда современно, оно возможно только как живое мышление. Отцы классического периода патристики совершили интеллектуальную и культурную революцию. Пользуясь современным им языком философии и культуры, они стали возвещать "городу и миру" истины христианского благовестия. Но поскольку язык языческого мира не мог "вместить" или выразить то новое содержание, которое вкладывала в него Церковь, в процессе христианской проповеди Святые Отцы по существу создали новый язык, ставший впоследствии языком христианской культуры.
Такая же задача стоит перед Церковью и сегодня.
