Гражданская война на Всеукраинском Соборе

Гетманская власть под покровительством германцев способствовала движению за независимость украинского православия.

«НГР» продолжает публикацию отрывков из готовящейся к выпуску в свет книги писателя Павла Проценко (начало в номере от 19.03.14). Участники Киевского религиозно-философского общества (КРФО) в условиях разгорающейся революции, крушения государственности и уничижения личности пытались дать христианский ответ на происходящее. В частности, они стремились повлиять на будущую направленность рождающегося украинского православия.

Восстановление патриаршества и христианская демократия

В условиях полного и мгновенного в исторической перспективе крушения вековой всероссийской демократической мечты православные энтузиасты из КРФО надеялись на творческое пробуждение религиозной жизни. Делегат московского Всероссийского Собора Петр Кудрявцев относился к тем его участникам, кто воспринимал итоги общей работы с большой долей горечи.

Активнейший деятель Предсоборного Совета и целого ряда комиссий и пленарных заседаний Поместного Собора Петр Кудрявцев, профессор Киевской духовной академии и мирянин из Киева, внес существенный вклад в разработку церковных позиций по целому ряду важнейших богословских и религиозно-общественных проблем. В положении о высшей церковной власти, принятом 28 октября 1917 года, имеется пункт о том, что главной властью в Российской Церкви выступает власть Поместного Собора. Это положение было внесено Кудрявцевым и принято с одобрения большинства Собора. Оно указывает на евангельские истоки христианской демократии, в силу которых ни один человек, даже Патриарх, не может стоять выше Церкви как объединения верующих.

При этом киевский философ был принципиальным противником восстановления патриаршества, усматривая в этом институте опасность для подавлявшегося в течение веков соборного начала в русской Церкви. Он стал одним из инициаторов «особого мнения» 32 членов Собора, возражавших против вынесения вопроса о патриаршем правлении на пленарные заседания, считая это преждевременным.

Предстоящий Собор еще летом 1917 года Кудрявцев воспринимал как долгожданную Пасху. Двести лет, по злой воле Петра Великого, «обессилившего душу Церкви» полицейским контролем, российское православие находилось почти в полной «творческой безжизненности». Дух «вредного властвования» поразил правящую иерархию и разобщил пастырей и паству. Теперь же дан уникальный шанс провести принцип соборности в насущных реформах, направленных на вовлечение в церковное строительство всего православного народа. Тогда и государство, и «люди внецерковные» будут считаться с Церковью как с крупною культурною силой, а верующим «не страшен будет воинствующий атеизм и социалистическая пропаганда безразличия к религии и – прямого неверия».

Свой взгляд на природу церковного управления Кудрявцев ярко выразил в речи на одном из октябрьских заседаний Поместного Собора. Временное правительство доживало последние дни, общество находилось словно в глубоком обмороке. Настроения более полутысячи делегатов со всей России, иерархов, духовенства и мирян были не только часто идеологически полярными, но и лихорадочными. Все понимали свою ответственность за принимаемые решения перед собратьями по вере, перед родиной, перед будущим. Очень многим из них казалось, что спасение от хаоса, на глазах надвигавшегося на страну, может быть достигнуто на путях организационного единства. Ведь еще совсем недавно канцелярско-консисторский порядок обеспечивал как-никак бесперебойное функционирование огромного управленческого механизма Церкви. Уже многие к этому времени устали от безвластия и нестроений, накрывавших общество своими разрушительными волнами.

На Соборе образовались две большие партии: прогрессистов и консерваторов. Вся эта огромная колеблющаяся соборная конструкция из различных человеческих интересов, целей и мнений в октябре под влиянием большевистского захвата власти резко качнулась в сторону необходимости выбора единоначалия в Церкви. В этой искрящейся от напряжения атмосфере и выступил Кудрявцев. Его беспокоил очевидный уклон в настрое соборян к быстрому избранию Главного Начальника, который наведет порядок. Тогда как, по мнению профессора, необходима была тщательная разработка новой системы управления Церковью на началах коллегиального разума, с выработкой противовесов к возможным проявлениям диктаторских тенденций в руководстве.

30 октября 1917 года соборяне с незначительным перевесом голосов приняли другое решение. Однако мнение Кудрявцева было услышано, и при Патриархе организовался Высший церковный совет, куда выбрали и Петра Павловича. Формально почти ни одна реформа Поместного Собора не была осуществлена, все задуманные деяния зависли в согласованиях, в спорах, в слепящем воздухе эпохи. Однако родилась решимость соборян, включая Патриарха, единодушно, в совете друг с другом служить вере. Именно на этот неуловимый дух единения затем и направлялся главный удар гонителей Церкви.

Архиепископ Алексий (Дородницын) первым попытался воплотить в жизнь автокефалию Киева.

Всеукраинский Собор и «буферная» группа интеллектуалов

В январе 1918 года мы видим Кудрявцева уже в Киеве, среди делегатов первой сессии Всеукраинского Православного Собора. Вместе со своим коллегой по академии профессором Федором Мищенко он выражал интересы «буферной» группы. Эта группа членов Собора, тесно контактируя с поборниками автокефалии, вместе с тем считала само отделение преждевременным, выступая за широкую автономию Украинской Церкви, за участие ее представителей в деяниях Всероссийских Соборов. Будучи сторонниками компромисса между церковными сепаратистами и их противниками в лице киевского Союза приходских советов, эта буферная «партия» считала перемены в церковном устроении неизбежными. Застой, сохранение status quo в религиозном вопросе признавался ими пагубным для всего церковного дела в крае. Поэтому жесткая линия консерваторов ими подвергалась критике. Кудрявцев и его друзья стремление украинцев к церковной самостоятельности воспринимали как неизбежное проявление духа религиозного творчества. Что, в свою очередь, должно было в перспективе укрепить дело православия. Однако крайности самостийников, стремление строить на принципе национальной исключительности вызывали у них отторжение.

«Организационный комитет» по созыву Всеукраинского Собора, в начале ноября 1917 года провозгласивший курс на отделение местной Церкви, объявил Патриарха Тихона «духовным самодержцем», призвав не поминать его имя на богослужениях. По мнению сторонников автокефалии, наличие Патриарха в Москве угрожает порабощением украинской Церкви. Главным критерием при выдвижении делегатов на Киевский Собор они требовали наличие чистокровного украинского происхождения.

С другой стороны, антагонист Церковной Рады Дмитрий Скрынченко, председатель Союза приходских советов, считал пагубной саму идею проведения местного Собора. Он и его соратники делали все возможное, чтобы идея независимости от духовного центра в Москве заглохла на корню. В преддверии Собора приходские организации Киева составляли многочисленные обращения, в которых заявляли о нежелательности автокефалии и украинизации богослужения.

С третьей стороны, переговорная делегация из Москвы, возглавляемая митрополитом Платоном (Рождественским), ставила своей тайной целью не только блокирование всех самостийных киевских тенденций, но и полную реставрацию здесь старой системы управления. В конце концов, именно этой епископской «партии» к концу третьей сессии Киевского Собора удалось все задуманное осуществить. Автокефалия была отвергнута большинством голосов, церковные сепаратисты из Церковной Рады лишились делегатских мандатов, во главе украинской Церкви встал ультраконсервативный митрополит Антоний (Храповицкий) с его приверженностью идее традиционалистской неподвижности и неизменности устоев. Этот неожиданный результат, к которому в конце 1918 года пришло украинское православие, стал ударом для Кудрявцева и его единомышленников, так как знаменовал победу затхлой бюрократии над искренними религиозными стремлениями.

Кудрявцев на обоих Соборах – как на Московском, так и на Киевском – участвовал в работе богослужебных отделов. Он был сторонником постепенного введения в церковное употребление Священного Писания на национальных языках, выработки новых богослужебных текстов. Сторонник неспешных, но неуклонных перемен, он, однако, ценил славянский извод Библии, считая, что новые, русские и украинские, переводы Вечной книги должны быть конгениальны и славянскому тексту, и еврейскому оригиналу. «Язык Шевченко может быть языком молитвы…» То же самое можно сказать о его отношении к самостоятельности украинской Церкви. Он стоял за ее твердую каноничную связь с всероссийской Церковью, но при этом и за обретение права на независимость. Он был убежденным сторонником децентрализации церковного управления и доверия к творческим силам верующего народа.

Парадоксальным образом именно в силу своего неприятия бюрократизации духовной жизни (идущего еще от идей первых славянофилов) Петр Кудрявцев и его друзья сблизились со сторонниками самостийности, стоявшими за автокефалию. Для русских православных либералов было неприемлемо отношение к «Малороссии» «истинно русских людей» из Союза приходских советов Киева. Один из руководителей последнего, Скрынченко, считал, к примеру, украинский язык «волапюком», созданным поляками и «предателями-униатами». Кружок Кудрявцева–Экземплярского занимал позицию центра, балансируя между признанием права на самоопределение Украины и необходимостью развивать духовные и культурные связи с Россией.

Активно участвуя в диспутах на местном православном Соборе, Кудрявцев в преддверии его третьей, последней, сессии (началась 28 октября 1918 года) сделал ряд критических выводов. По его мнению, деятельность церковных делегатов всех направлений свелась к поиску внешних форм управления. Заостренность их на достижение перевеса в партийной борьбе (часто и любой ценой) говорит о бедности внутреннего религиозного содержания «нашей современной церковно-религиозной жизни».

Симон Петлюра (в центре) особенно укрепил надежды сторонников «чисто украинской» Церкви. Фото 1918 года

Подмена христианства национализмом

Киевский философ за панорамой борьбы, столкновениями интересов вокруг церковного вопроса увидел духовную скудость. Забота о формах нужна, но должна подчиняться содержанию. У нас же все наоборот: внешнее подавляет внутреннее. Так происходит оттого, что внутренние движения «церковно-религиозной жизни недостаточно сильны, чтобы иметь определяющее влияние… даже в отношении к выработке форм собственно церковной жизни».

Горькие и точные слова нашел профессор в своем выступлении на открытом заседании Религиозно-философского общества 14 октября. В них обрисован итог его наблюдений за горячечными событиями 1918 года. Свобода политическая не укрепила ростки веры. Кудрявцев выражал надежду, что «и в наше трудное время» остаются еще «праведники, не преклонившие колен перед Ваалом», но они, признавал профессор, «недостаточно сильны и объединены для того, чтобы иметь определяющее влияние».

Несколько ранее еще об одной горькой правде, открывшейся киевским последователям философа Владимира Соловьева в баталиях украинской религиозной жизни, в своей июльской статье «Церковь и национальный вопрос» рассуждал православный мыслитель Анатолий Жураковский, тоже участник Киевского религиозно-философского общества. «Украинский народ теперь силою исторических обстоятельств выведен на путь самостоятельного церковного строительства, – писал он после завершения второй сессии Всеукраинского Собора. – На этом пути он неизбежно встретится с губительным соблазном национализма, с соблазном создания известных церковных форм не во имя и не ради чисто церковных целей, а во имя национальных или, лучше сказать, националистических. Этот соблазн может привести к тому, что будут искать не религиозные, не церковные ценности, а только ценности национальные. Будут искать и новых церковно-общественных форм, опять-таки думая не о том, чтобы в них отразилась сверхнациональная Христова правда, а лишь о том, чтобы они были до конца национальны. Понятно, что церковную работу, которая будет развиваться в таком направлении, можно заранее считать обреченной на бесплодие... Надо искать прежде всего Царствия Божия и правды его, а остальное все приложится. Новые церковно-общественные отношения только тогда будут религиозно ценны, если они вызваны к жизни требованиями религиозной свободы, а не пафосом национализма».

14 октября Жураковский, выступая в собрании КРФО, вновь говорил о необходимости идти путем церковной свободы. Только это «рассеет туман» последних месяцев. За такой деликатной формулой стояло запоздалое признание тщетности надежд его старших товарищей на возможность найти общую церковную платформу с украинскими религиозными активистами. Им бы нужно объединить усилия для внедрения начал соборности в практической жизни Церкви, к «созиданию стен иерусалимских». Но то, что еще летом, при упрочении режима гетмана, казалось возможным, к концу года уже вырисовывалось очередной утопической мечтой. Взаимные страсти украинских самостийников и русских церковных консерваторов вновь накалились до того градуса, что в их действиях начали проявляться неприглядные черты уличной толпы.