Валерий Вяткин  |
| «Человек всесильный, который всем распоряжается и от которого все зависит»... Александр Маковский. Портрет обер-прокурора Синода Константина Победоносцева. 1899. Русский музей |
Взойдя на необычайную административную высоту, Константин Победоносцев остался в истории известнейшим из всех обер-прокуроров Святейшего синода Российской православной церкви. 25-летнее его прокурорство – самое длительное за всю синодальную эпоху.
Личность Победоносцева не ограничивается церковной сферой. Он – деятель масштаба целой империи. Вспоминаются строки Александра Блока об обер-прокуроре, который «над Россией простер совиные крыла», но также представляется величественный образ Победоносцева, каким он изображен на полотне Ильи Репина «Заседание Государственного совета».
Выдающийся государственный деятель, чиновник трех царствований, он последовательно защищал самодержавие, отрицая другие политические системы. Ученый-юрист, переводчик, публицист, историк Церкви – он был многоплановой натурой.
Сергей Витте, премьер-министр императорской России, утверждал: Победоносцев «был самый образованный и культурный русский государственный деятель, с которым мне приходилось иметь дело» (Воспоминания. Т. 3). И действительно, он слыл компетентным в разных сферах государственного управления, имел немалый художественный вкус и прочие таланты. Академия наук избрала его своим почетным членом.
Тем не менее он вызвал к себе ненависть и «слева» и «справа» – тогдашнего политического спектра. На жизнь его не раз покушались.
В нынешнем году исполняется 190 лет со дня рождения (2 июня 1827 года) и 110 лет со дня смерти Победоносцева.
Московский юрист покоряет столицу
Знакомство с Победоносцевым можно начать с его автобиографического очерка (Письма Победоносцева к Александру III. Т. II. – М., 1926. С. 330–335).
Родился он в Москве, став 11-м (последним) ребенком в семье профессора. В 1841 году началась его учеба в петербургском Училище правоведения, окончив которое он вернулся в Москву, где поступил в один из сенатских департаментов. «По природе нисколько не честолюбивый», он «ничего не искал, никуда не просился… преданный умственным интересам, не искал никакой карьеры… но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы…» В 1850-е годы ему предложили профессорство в Московском университете. И он читал здесь лекции по праву, не оставив, однако, сенатскую службу.
В 1860-е годы вернулся в столицу, чтобы преподавать право молодым Романовым. Но, получив доступ в круг царедворцев, посещая «почетные и почтенные салоны», попал в чуждую для него среду – «атмосферу лжи, клеветы, слухов и сплетен» (Письма… С. 331). Это не помешало правоведу Победоносцеву стать сенатором, членом Государственного совета, обер-прокурором Синода, войти в Комитет министров, имея репутацию твердого консерватора, уверенного противника конституционного строя.
Константин Петрович проявлял многогранные интересы. Федор Достоевский был ему близкий приятель: нередко ходил к нему домой, и они беседовали подолгу за полночь. Известна и помощь его Петру Чайковскому.
Постепенно внимание к Победоносцеву росло. «Его благонамеренные речи, – пояснял мемуарист Сергей Шереметев, – его справедливое негодование на тогдашнее правительство (Александра II. – «НГР»), его близость к цесаревичу, простота и несомненный ум побуждали видеть в нем будущую опору престола… Среди общей расшатанности и равнодушия, в особенности к делам церковным, отрадно было остановиться на человеке, проникнутом чувством православия… он казался олицетворением правды и истинного патриотизма…»
Убийство Александра II укрепило охранительный настрой Победоносцева, и, фанатично преданный монархии, он убедил Александра III подписать манифест о незыблемости самодержавия. Тут и поползли слухи, что он – «человек всесильный, который всем распоряжается и от которого все зависит» (Письма… Т. II. С. 332). Нельзя отрицать: молодой монарх искал советов Победоносцева, строя свою политику во многом на них.
В сентябре 1894 года он поехал в Крым проститься с уже умирающим Александром III. «Тяжкое впечатление, – занес он в дневник. – Боже, помилуй нас!» (РГИА. Ф. 1574. Оп.1. Д. 2а. Л. 20 об.) Так оно и было: он посвятил себя служению династии, находясь столь близко к ней.
Исключительностью своего положения Победоносцев, однако, не пользовался ни для себя, ни для других, кто шел к нему за протекцией. Так что соискатели-неудачники множили интриги и клевету, нацеленные против него. Он получал массу «злобных угрожающих писем», причем от приверженцев разных политических взглядов. Торможение прогресса, репрессии, преследования за идеи – всё вменяли ему в вину.
 |
| Могила супругов Победоносцевых в Петербурге, во дворе дома на Московском проспекте, где раньше располагалась Владимирская церковно-учительская школа. Фото автора |
Убить охранителя
Неудивительно, что на жизнь сановника неоднократно покушались. Первое покушение датируется 1880 годом.
Второе случилось 21 июня 1893 года в Царском Селе. Рассказывает Сергей Керский, управляющий синодской канцелярией (см.: РГИА. Ф. 684. Оп. 1. Д. 29). В три часа пополудни некто на костылях поднялся до третьего этажа Лицейского дома, где в летние месяцы обычно жил Победоносцев, и заявил, «что хочет сообщить важный секрет». Победоносцев вышел к нему на лестничную площадку и спросил о нужде визитера. Тот же, отбросив костыли, бросился на обер-прокурора с ножом. «Но… лакей, стоявший позади, схватил преступника за плечи и отстранил его», а Победоносцев «успел отойти к дверям своего кабинета». Преступником оказался учащийся V класса Псковской духовной семинарии Владимир Гиацинтов. Стоит заметить, что, пролежав до происшествия более двух месяцев в больнице, он прямо оттуда вышел на путь террора. Отнюдь не злобой ответил Победоносцев: «Молодой человек возбуждает крайнюю жалость…» (Письма… Т. II. С. 281). Что до синодских канцеляристов, которых представлял Керский, то за спасение «достойнейшего и любимого шефа» они заказали благодарственный молебен.
О другом покушении Победоносцев рассказал сам (см.: РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 30). Дело было в разгаре лета. Вместе с женой Екатериной Александровной и неким Батюшковым он вышел из поезда, прибывшего в столицу из Царского Села. На перроне не было ни одного полицейского. Их «поджидал человек дикого вида, подходивший решительным шагом… и смотревший пристально в упор в глаза» Победоносцевой, с которой супруг шел рядом. Незнакомец держал руку в кармане. «Тут, очевидно, было его оружие». И он «уже брался за него». Но Батюшков, «имея присутствие духа, мгновенно ухватил» незнакомца «за обе руки и предупредил выстрел… в руке оказался револьвер…» На окрик «Что вам нужно?» незнакомец промолчал. Тут подоспели агенты…
Комментарий прессы был издевательским. Победоносцева обвинили, что он ходит по улице с человеком, который нагло хватает прохожих за руки…
О покушениях на жизнь обер-прокурора, о грозящих ему опасностях узнавали повсеместно: кто-то сочувствовал, кто-то злорадствовал. Тем временем появлялись новые поводы для тревог. В 1894 году, возвращаясь из Крыма, Победоносцев записал: «На переезде крушение поезда. Бог сохранил нас!» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2а. Л. 22). Вероятно, террористы ошиблись поездом.
В 1901 году состоялось новое покушение: чиновник из Самары Николай Лаговский стрелял в обер-прокурора, когда тот находился в своем домашнем кабинете в особняке на Литейном проспекте. Злоумышленник стрелял с улицы. Сделал четыре выстрела, на пятый раз револьвер дал осечку. Пули миновали цель. Арестованный Лаговский объяснил, что «хотел истребить… главного виновника всяких стеснений, мешающих прогрессу и свободе» (Письма… Т. II. С. 335), который сеет «невежество» посредством распространения церковно-приходских школ.
Победоносцев не сдается
Опасности внушали мысль об отставке, чтобы в тиши кабинета предаться любимому научному труду. Но Победоносцев долго не сдавался. «Alea jacta est» («Жребий брошен»), – записал он в своем дневнике (РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2а. Л. 12). В другой раз выразился конкретнее: «Как ни затруднительно настоящее положение дела… выход… представляется только один… терпеливое, неуклонное, даже медленное, движение вперед по принятому уже направлению» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 23. Л. 4).
В адрес Победоносцева звучала больше враждебная критика. Но с ней согласны не все. Достаточно искренний человек, архиепископ Никанор (Бровкович) признавался: «Я видел в Константине Петровиче человека государственного и мыслителя, на котором лежат обширные и тяжкие работы и который оглядывает их взглядом человека науки…» Другой видный иерарх, архиепископ Савва (Тихомиров) заметил: «Победоносцев встретил во всех слоях общества самое живое горячее сочувствие; все в один голос превозносили его похвалами…» (РА. 1906. № 3. С. 406).
Авторитет его был огромен для многих архиереев. Редкостная деловитость и прагматизм, умение основываться на фактах, неизменная логичность в действиях – все эти качества укрепляли его авторитет.
Приведенные выше оценки относятся к началу обер-прокурорства Победоносцева. Но его хвалили и позже. В начале XX века профессор Амфиан Лебедев находил, что при Победоносцеве «Синод почувствовал себя свободнее».
В дни первой российской революции, видя в Победоносцеве гаранта прочности и стабильности, некоторые иерархи даже стали бояться его ухода. Епископ Стефан (Архангельский) писал: «А если после него сядет какой-нибудь… то он своей властью навредит Церкви больше Чингизхана» (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 750. Л.166). Епископ Феофан (Говоров) заявил: «Очень утешительно, что Бог послал такого обер-прокурора» (Творения… Феофана Затворника… Вып. VII. – М., 1994. C. 131). Архиереи обращались за помощью именно к нему, хотя трепетали пред его «железной рукой» (ОР РНБ. Ф. 443. Ед. хр. 852. Л. 9).
В глазах церковников Победоносцев символизировал собой самодержавное государство. В 1893 году его возвели к тому же в статс-секретари. Обер-прокурорская власть казалась уже незыблемой. В начале XX века о превосходстве обер-прокуроров над Синодом заговорили еще категоричнее. Значение синодальной прокуратуры представлялось важным для государства.
Между тем обер-прокурор лично расставлял акценты в деле духовного образования. Именно по его инициативе реформа духовных школ, проведенная при Александре II, подверглась существенной корректировке, причем в сторону ужесточения порядков, что обернулось забастовками воспитанников семинарий.
В круг своих забот он включил и народное образование. Благодаря ему в России распространились знаменитые церковно-приходские школы.
Но не следует думать, что Победоносцев все решал самостоятельно, игнорируя и центральную и местную иерархию. Когда в 1890-е годы викарный епископ Иоанн (Кратиров) подал обер-прокурору донос на епархиального архиерея Амвросия (Ключарева) «с уверенностью, что Амвросий уже выжил из ума», Победоносцев прислал донос в подлиннике Ключареву (ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. Ед. хр. 351. Л. 18 об.) Тем самым епархиальная власть была уважена.
Больших усилий над собой стоило обер-прокурору выражать такое уважение. Иерархию он знал отлично. В канун его отставки, в 1905 году, упомянутый Архангельский отмечал, что весь епископат вызвал «гнев» обер-прокурора (РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 750. Л. 174). Не случайно он ратовал за ограниченное влияние иерархов вне Церкви.
Победоносцев отличался искренней религиозностью. Часто посещал церковные службы. В столице предпочитал Казанский собор, расположенный на его пути из Синода домой. Отсутствие на службах по болезни ввергало его в грусть.
Порой обер-прокурор выступал ярким моралистом: «Правители и судьи! Работайте не человеку, но Господеви… Храните веру православную в себе и детях ваших…» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 23. Л. 16, 17). Но его проповеднический дар малоизвестен.
В минуты отдыха читал на разных языках. Особо ценил Шекспира. Не пропускал и текущие издания, такие как «Книга бытия моего» русского миссионера в Палестине епископа Порфирия (Успенского). Участвовал обер-прокурор и в собраниях Исторического общества.
Падение колосса
Но Победоносцеву было слишком тягостно на посту обер-прокурора. «Меня одолевают дела и заботы по обширному моему ведомству… – писал он, – с утра до вечера столько бумаг и столько людей ко мне сходится, что некогда одуматься… мне привозят бумаги охапками. Каждый день является какая-нибудь история, которую надобно распутывать, а просьбам всякого рода нет конца – со всех концов России» (Письма… Т. I. С. 292). В одном из его писем есть такая строчка: «Мы… обременены и истощены заботами до крайности» (РА. 1916. № 4. С. 171).
Более того, служебная среда его угнетала. «Душа болит, – скорбел обер-прокурор, – когда видишь эту толпу сановников и чиновников, бесчувственную, пошлую, страшно сказать, подлую» (РА. 1907. № 5. С. 90). Общался же он и с большинством вельмож.
Глянув на него, упомянутый Бровкович заметил «страшно изморенное лицо» (РА. 1906. № 8. С. 507). Часто труды обер-прокурора затягивались далеко за полночь. После служебных дел он напряженно переводил на русский язык Новый Завет.
В дневнике его учащаются записи: «тяжелый вечер», «беспокойная ночь», «тяжко!» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 1. Д. 2а. Л. 15 об., 16 об., 19)… Окружающий мир все больше разочаровывал: «Увы! – все как идут на блеск роскоши» (Там же. Л. 26). Упомянутый Сергей Шереметев свидетельствовал: «Раздражительность и подозрительность стали развиваться в нем прогрессивно». Одно из объяснений – потеря прежнего влияния и доверия со стороны царской семьи.
Но сосредоточенности он не терял даже в трудные для него дни. Примечательно обращение его к Синоду в 1905 году: «Намеченное реформирование… церковного управления… возбуждает множество самых… важных вопросов, требующих… обширной разработки… при содействии людей… стоящих на высоте разумения церковных и государственных интересов…» (ОР РНБ. Ф. 15. Ед. хр. АI/301. Л. 17). Лишь тогда пожелал он отставку, когда дальнейшая борьба не имела уже перспектив, когда надежды истощились и чувствовалась политическая изоляция.
Служебный век Победоносцева завершился в 1905 году. Он увенчался демонизацией образа могущественного обер-прокурора, достигнув крайностей уже при его жизни. Предвзятый критик западной культуры, сторонник реакционных мер, антисемит и враг всего противного православию, он сам «вызывал огонь на себя». Но факт остается фактом: он памятен как один из крупнейших государственных деятелей. Церковь должна быть ему благодарной, ведь он считался «главным блюстителем православия» (РГИА. Ф. 1574. Оп. 2. Д. 109. Л. 1).
