Сектовед в правительстве большевиков

Ленин, шутливо по своему обыкновению, называл Бонч-Бруевича «народным комиссаром революционного порядка». Фото 1918 года

Сто лет назад, 23 января 1918 года, начал действовать Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Одним из тех, кто поставил подпись под данным актом, был Владимир Бонч-Бруевич, управляющий делами Совета народных комиссаров. Удивительно, но один из ближайших соратников вождя большевиков был и крупнейшим специалистом России по религиозным вопросам. Будучи в течение нескольких лет (1917–1920) одним из членов правительства большевиков, он оказывал огромное влияние на решение ряда так называемых вопросов культа. Позиция Бонч-Бруевича во многом определяла направление всей церковной деятельности советской власти в первые годы истории нового государства.

Специалист 

по сектантству

Уже в 16 лет Владимир Бонч-Бруевич стал революционером и занялся политической деятельностью. Высланный за свою противоправительственную активность за границу, он обучается в Цюрихском университете. В 1894 году он знакомится с Владимиром Лениным, с которым их надолго связывает общая идея.

Многие известные партийные газеты, такие как «Искра», «Вперед», были созданы при его личном участии. Необходимо отметить, что уже в это время скорее не революционные, а религиозные вопросы стали в большей мере волновать Владимира Дмитриевича. Его возмущало полное господство православия в царской России и неравноправное положение различных религиозных течений. В 1899–1900 годах он лично сопровождал на поселение в Канаду изгнанную из России секту духоборов. Прожив с ними около года, он написал работу об их истории и фольклоре. Видя его компетентность в данном вопросе, руководство большевистской партии поручает Бонч-Бруевичу написать для II съезда РСДРП доклад на тему «Раскол и сектантство в России». В документе предусматривались различные методы привлечения сектантов к революционной деятельности, использование их недовольства.

Во время революции 1905–1907 годов Бонч-Бруевичу удается перебраться на родину. У «Бончей» – так шутливо называли семью Владимира Дмитриевича и Веры Михайловны Бонч-Бруевич (Величкиной) – постоянно устраивались конспиративные встречи революционеров. Кстати, супруга Бонч-Бруевича была дочерью священника и также активно интересовалась религиозными вопросами. Стараясь перейти на официальное положение в обществе, Бонч-Бруевич становится членом консультативной группы социал-демократической группы в Государственной думе. Наиболее популярен написанный им для депутата Петра Суркова доклад «Наша церковная политика». Здесь он критикует обеспечение более 60 тыс. духовенства жалованьем и выдвигает тезис отделения церкви от государства.

Становятся широко известны и его достижения на научном поприще. Академия наук, видя его заинтересованность религиозными вопросами, командировала его в ряд регионов для изучения сектантских общин скопцов, хлыстов, духоборцев, молокан, свободных христиан и т.д. В течение нескольких лет, с 1908 по 1916 год, он систематически публиковал собранные сведения. Вышло шесть томов «Материалов к истории и изучению русского сектантства и раскола». Отдельные книги вышли по истории Русской православной церкви: «Силы русского клерикализма» и «Стоимость культа». За свои заслуги он был принят в члены Всероссийского литературного общества. Не отставала от мужа и Вера Бонч-Бруевич. Она издала в 1906 году труд «Очерки истории инквизиции».

Владимир Бонч-Бруевич начинает читать лекции по истории религиозных движений. Кроме того, его часто просили выступить экспертом на судебных процессах над сектантами в ряде городов России. С ним активно сотрудничают многие православные журналы, «служившие интересам Церкви в борьбе с расколами и сектами».

После Февральской революции он выпускает свои рекомендации к еще только предполагаемому декрету об отделении церкви от государства. Народ, по его мнению, непременно должен получить все свободы и права, важнейшим из которых он считал и право на свободу исповедования религии.

В советском 

правительстве

Победа Октябрьской революции вознесла Владимира Бонч-Бруевича на высший пик его карьеры. В 1917–1920 годы он занимает пост управляющего делами СНК. Здесь он пользуется огромным влиянием на происходящие в России события. «Народный комиссар революционного порядка» – так шутливо называет его сам Ленин. Именно к нему на квартиру отправляется вождь мирового пролетариата в первую ночь после свержения Временного правительства. Здесь в кабинете хозяина он пишет один из первых документов советской власти – Декрет о земле. В соседней комнате работает и Бонч-Бруевич. Но он не разрабатывает проекты новых документов республики. Даже в эту историческую ночь он работает над предисловием к своей книге на религиозную тематику.

С первых дней своего существования советская власть наряду с политическими и экономическими реформами начала проводить и собственную религиозную политику. Практически единственным человеком в первом советском правительстве, профессионально разбирающимся в вопросах религии, был, пожалуй, только Бонч-Бруевич. Вероятно, поэтому ему и пришлось, так или иначе, курировать религиозные вопросы. Именно на него уже в ноябре 1917 года вышел священник Михаил Галкин, передав письмо «с предложением своих услуг СНК в области отделения церкви от государства», где и содержались основные наметки будущего декрета. 27 ноября 1917 года на своем заседании СНК заслушал данное письмо и предложил его опубликовать в газете «Правда». Причем Бонч-Бруевич вместе с юристом Петром Стучкой (впоследствии нарком юстиции) получил задание проработать данный вопрос.

Буквально через две недели, 11 декабря 1917 года, СНК вновь обратился к данной теме – было приняло решение ускорить процесс отделения церкви от государства, для чего постановили создать специальную комиссию для окончательной выработки декрета. Вскоре проект был написан, и 20 января 1918 года принят на заседании СНК под названием «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах». Однако документ вошел в историю по дате опубликования – 23 января 1918 года, где также зафиксировано другое название – «Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви». Этот документ провозгласил свободу каждого человека на выбор любой веры или возможность отказа от любых исповеданий. Однако ни для кого не секрет, что советское государство фактически начало целенаправленно проводить политику полного вытеснения Церкви из жизни общества. В основе данной концепции лежала принципиальная установка руководства молодой республики на атеизм. Церковь представляла эту деятельность как начало гонений на ее приверженцев.

Реализация декрета

В советской историографии процесс наступления на Церковь получил всевозможные оправдания, ввиду «контрреволюционности» духовенства и верующих, желавших повернуть вспять завоевания революции. Действительно, большинство современников явно не одобряло религиозную политику Советов.

Владимиру Бонч-Бруевичу первому из членов правительства приходилось получать письма населения с оценкой проводимой религиозной политики, и она была далеко не самая лестная. Народ не скупился на характеристики недовольства религиозными реформами нового правительства. По аналогии с богословскими текстами анонимный автор сотворил «Символ веры большевиков». Другой народный писатель, также пожелавший остаться неизвестным, создал «акафист» – «Хвалебная песнь» в честь большевиков, где он на религиозный мотив описывает церковные преобразования советской власти:

Чтоб видеть преисподнюю, 

не надобен нам ад,

Достаточно приехать 

в свободный Петроград.

Там Ленин есть 

преправедный…

Да, сей герой воинственный 

и Церковь не забыл,

Обряды религиозные 

декретом заменил.

Подобные отзывы с мест серьезно угнетали Бонч-Бруевича. Ведь не для того он боролся за свободу совести, чтобы самому оказаться в роли угнетателя – теперь уже православия.

Внедрение законодательного акта встретило множество трудностей. Вынужденная бороться с недовольством верующих, советская власть долго не могла определиться с тем, какой орган должен был проводить декрет в жизнь. Согласно большевистской практике, решение всех особенно важных для партии и страны задач рассредоточивалось между различными учреждениями. Исходя из этой установки, в апреле 1918 года создается Межведомственная комиссия из представителей Народных комиссариатов юстиции, внутренних дел и просвещения. Ее заседания проходили под руководством Бонч-Бруевича. Вопрос был настолько острым, что вскоре в недрах СНК возникла идея создать особый комиссариат по религиозным делам. Однако, не желая выпячивать значимость проблемы перед населением, правительство ограничилось лишь созданием особого отдела в ведомстве НКЮ. Это решение было оформлено на заседании правительства 8 мая 1918 года. Орган получил название – 8-й отдел НКЮ. Другое название органа – «ликвидационный отдел», то есть призванный ликвидировать прежние отношения между церковью и государством.

Уже 10 мая на заседании 8-го отдела НКЮ, проходящем под председательством Бонч-Бруевича, были очерчены основные задачи нового ведомства. Основные его аспекты касались «дел разработки документов, дополняющих и разъясняющих положения декрета об отделении церкви от государства» и «помощи в разрешении различных спорных случаев, возникающих при проведении церковной реформы на местах».

Официально советское правительство не одобряло силовые методы решения вопроса, но в действительности они часто случались. Управляющему делами СНК постоянно приходилось разрешать противоречия между Церковью и местной властью. Так, 3 ноября 1918 года в городе Вытегре Олонецкой губернии недовольные притеснениями со стороны большевиков верующие «сделали набатный звон». Произошло кровавое столкновение народа с представителями власти. В итоге местной администрацией, «по соображению общественной безопасности», вообще был запрещен колокольный звон, даже при совершении богослужения. Священники и верующие Покровской церкви Витегры написали жалобу в правительство. Этим делом пришлось заниматься лично Бонч-Бруевичу. Уже через неделю пришел ответ с резолюцией управляющего делами СНК: «Согласно Конституции Советской республики никто не имеет права запрещать колокольный звон и богослужение». Предписывалось не только немедленно снять запрещение, но и наказать руководителей, «превысивших власть».

Подобный случай не единичен. Так, прошение православных верующих с просьбой о снятии запрещения администрацией Бронницкого уезда Московской губернии совершить традиционный крестный ход также нашло понимание у специалиста по религиозным вопросам. В своем послании он разъяснял руководству Бронниц: «В высшей степени странным кажется запрещение одного крестного хода, в то время как тысяча других крестных ходов в Москве и окрестностях существовали, существуют и будут существовать, наверное, не менее чем 200 лет».

Во многом Бонч-Бруевич старался лично очертить новые векторы взаимоотношений правительства с религиозными структурами, и об этом обычно становилось широко известно общественности. Так, члены Московского братства ревнителей и проповедников православия именно у Бонч-Бруевича просили разъяснений, «в каких формах государственная власть согласна допускать нашу религиозную работу».

Несмотря на огромную загруженность, Бонч-Бруевич продолжает писать научные труды. Только в 1918 году вышли две книги, посвященные сектантской проблеме. В своих работах Бонч-Бруевич попытался обобщить все собранные им сведения по сектантству. Для изучения общественно-религиозных движений в России им также предполагалось организовать в Москве специальное общество, устроив при нем музей. На тот момент данную идею не удалось реализовать, но впоследствии Бонч-Бруевич провел ее в жизнь, организовав несколько музеев.

Разрабатывая основы религиозной политики РСФСР, Бонч-Бруевич считал, что бороться с религиозными убеждениями следует «опытом жизни, анализом ее проявлений, широчайшей пропагандой, требованием новых норм общественной жизни...». Далеко не все члены правительства были с ним согласны, многие более чем критически относились к его деятельности. Особенное недовольство проявлял Петр Красиков, заведующий 8-м отделом НКЮ, – человек, желающий теперь самолично руководить религиозной политикой. Острая дискуссия разгорелась между ними по вопросу о службе верующих людей в Красной армии. Подобная недоброжелательная обстановка и была одной из причин того, что в 1920 году Бонч-Бруевич был вынужден покинуть правительство.

После ухода 

из правительства

В 1920–1929 годах Бонч-Бруевич был директором показательного совхоза «Лесные поляны». Коллективное хозяйство состояло из членов сектантской общины, которые, по его мнению, были «убежденными коммунистами». Несмотря на кажущуюся отстраненность от мира, к Владимиру Дмитриевичу постоянно следовали просьбы о консультациях, о написании тех или иных статей о сектантах. Причем даже это иногда делалось по специальному постановлению ЦК РКП(б). Так, в 1921 году ему поручается написать статьи для специального номера «Вестника агитации и пропаганды» о современных сектантских группировках. Поступали и личные просьбы руководителей различных изданий. Продолжавший с ним знакомство Михаил Галкин, ставший теперь редактором журнала «Наука и религия», откровенно сознавался, что для признания у читателей каждый номер издания должен выходить с написанной Бонч-Бруевичем «популярной статьей по сектантскому движению в России». Тема привлекала и многие другие журналы. Бонч-Бруевич давал материалы для «Пролетарской революции», «Новой деревни», «Молодой гвардии» и т.д.

«Неотделенность» от религиозного вопроса преследовала Бонч-Бруевича всю жизнь. С 1922 года он состоял членом комиссии ВЦИКа по отделению Церкви от государства. Долгое время он работал заведующим сектором истории религии и атеизма Института истории АН СССР и был председателем комиссии по научно-атеистической пропаганде при АН СССР. Последним местом работы в 1946–1955 годах стала должность, опять-таки связанная с «церковной» проблематикой, – директор Музея истории религии и атеизма в Ленинграде.