Новая жизнь Хоакина Мурьеты

Театр пластической драмы рассказывает историю, не пользуясь словами, только через движение и музыку. Фото Алены Маряшиной

В свое время на спектаклях Гедрюса Мацкявичюса зрители узнавали, что основной материал для режиссера – это он сам: со всеми перипетиями его судьбы, с радостью и болью, друзьями и недругами. Что жизнь – это бесконечный выбор и мучительное преодоление препятствий, которыми судьба и ты сам обставляют твой жизненный путь. Что угнетению и насилию надо оказать сопротивление, что необходимо бороться за собственное достоинство, как бы ни силен был враг. Что любовь сладостна и мучительна одновременно, а без нее жизнь – лишь бессмысленное прозябание…

На спектаклях театра Мацкявичюса людям становилось больно, светло и радостно от переживания тех ситуаций, которыми искусство пытается заниматься с первых своих шагов, ибо они отзываются на главные вопросы жизни. Созданный Гедрюсом язык безмолвного действия делал разговор театра с публикой очень конкретным и предельно отвлеченным одновременно. А замечательно подобранная музыка вкупе с открытой эмоциональностью персонажей, взятых в моменты предельного напряжения их воли и чувств, способны были пробить брешь в самых закостеневших сердцах. Язык пластической драмы обладал огромной силой воздействия, а отсутствие обозначающих и разъясняющих слов заставляло каждого зрителя выстраивать свои собственные коммуникации с происходящим на сцене. 

По сути, театр Мацкявичюса был, конечно, студией. Однако для студии чрезвычайно важен свой дом,  свое пространство для самосовершенствования. Вот его-то как раз у театра не было. Поэтому жили, подобно труппе бродячих комедиантов, на колесах. Театр постоянно разъезжал по большим и малым городам огромного СССР.

Каждый город надо было завоевать, заставить местную публику понять и полюбить искусство пластической драмы. А в качестве главного тарана театр использовал спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Им начинали и завершали выступления в любом городе. 

Впервые поставленный в 1976 году по мотивам драмы Пабло Неруды спектакль был зрелищем духоподъемным и необычайным. Ни один театр в мире не мог тогда показать те события, которые происходили в «Хоакине». Его герои скакали на лошадях, переплывали океан на старинном паруснике, искали золото в окрестностях Сан-Франциско, палили друг в друга из кольтов и винчестеров, снова скакали верхом по холмам и плоскогорьям Северной Калифорнии. Действие, возможное лишь в кино, показывалось на театральных подмостках. Публика видела живые глаза актеров, слышала их дыхание, соучаствовала в создании «нерва» спектакля.

Для меня лейтмотивом «Хоакина» был ветер. Герои на своих быстроногих конях распарывали воздух, рождая ветер, который – так действительно ощущалось! – шевелил твои волосы. Буря хлестала тебе в лицо, холодом веяло от скользящей рядом с людьми Смерти. Раскаленный солнцем воздух дрожал тяжелым маревом. Свистящая пуля пролетала где-то рядом, обжигая щеку. Океанский бриз хлопал полотном полога палатки, где выставлена для устрашения чилийцев отрубленная голова их предводителя. И снова – ветер, рождаемый кавалькадой всадников. И будто из ветра возникающий призрак героя – он летит галопом впереди своего народа, неведомым образом приподнимая зрителей с сидений их удобных кресел.

Новую сценическую версию спектакля «Легенда о Хоакине» создал Владимир Ананьев. Фото Алены Маряшиной

С тех пор, когда этот спектакль овладевал сердцами жителей нашего Отечества, утекло много воды. Изменился театр, другой стала скорость реакций публики. Невозможно восстановить, повторить, скопировать действие сорокалетней давности. И в то же время ужасно жаль, что современные зрители лишены возможности общения с искусством пластической драмы.

Разглядывая старые фотографии и вспоминая свои впечатления от спектаклей Мацкявичюса, я сопоставляю их с нынешним зрительским опытом. Некогда открытия русского театрального авангарда, напрочь запрещенные в последние годы сталинского режима на своей родине, возвратились к нам вместе с иностранными гастролерами во времена оттепели. Так и сегодня нетрудно увидеть элементы языка пластической драмы в зрелищах, привозимых из-за границы.

В балетном мире высоко ценят работу предыдущих поколений. Удачно сочиненная хореография становится классикой и живет на подмостках веками. Время от времени новые балетмейстеры бережно сдувают с нее пыль, заказывают новую сценографическую одежду и вновь выводят старые композиции к публике. Или вторгаются в известные балеты с разной степенью радикализма, чтобы предложить зрителю их современные редакции.

Между тем сочинить спектакль пластической драмы, построенный на весьма ограниченном наборе сюжетных положений, гораздо труднее, чем балет. Поэтому Владимир Ананьев, некогда главный исполнитель роли Хоакина в спектакле Мацкявичюса, и решил попытаться сделать новую сценическую версию старой постановки. Собрав команду из «ветеранов движения» и молодых актеров, он рискнул.

Переписали сценарий, изменили темп монтажа сцен, скорректировали режиссерский рисунок. И попытались заново рассказать «Легенду о Хоакине» как историю о растоптанном и вновь обретенном достоинстве. Она могла случиться с бедными чилийскими иммигрантами в Калифорнии во времена Золотой лихорадки, но может произойти везде, где есть угнетенные и угнетатели – то есть там, где один человек присваивает себе право считать другого существом низшего сорта.

В нашей истории страшная судьба героя становится мифом, определяющим самосознание народа. Пространство мифа населено разными существами. Герои в нем действуют не в одиночку. Им противостоят стихии и высшие силы, им помогают персонажи, принадлежащие иной реальности. Миф не просто допускает, но требует персонификации образов, определяющих человеческое бытие. Воплощения Смерти и Матери-Родины будут существовать на подмостках театра рядом с героями. Им будут не чужды человеческие эмоции и даже слабости, потому что театр не может обойтись без чувств.

Вслед за Мацкявичюсом мы постарались выстроить эту историю в ситуациях, которые не требуют звучащего слова. Молчание актеров и их персонажей оправдано здесь целым рядом различных обстоятельств. Прежде всего тем, что в моменты наивысшего эмоционального напряжения человек не пользуется словами. Он действует. То есть проявляет себя именно тем способом, для показа которого люди и создали театр.

В новой версии зритель увидит многое из того, что составляло главные аттракционы спектакля Гедрюса Мацкявичюса. Здесь будут скакать кавалькады всадников, случится буря в океане, герои станут искать любовь и сражаться, чтобы победить страх и самоё Смерть. 

Мы помним – нельзя дважды войти в одну и ту же реку. А потому рискуем отказаться от проверенного и надежного, но обветшавшего произведения, надеемся, что живая жизнь вновь его наполнит. Случится ли наша попытка возрождения – судить, конечно, зрителю.