Владимир Дворкин
Экспериментальный орбитальный беспилотник X-37B.
Фото с сайта www.af.mil
Термин «стратегическая стабильность», как и многочисленные трактовки понятий стратегической стабильности в обширной библиографии, неразрывно связаны с принципами взаимного ядерного сдерживания и ядерного противостояния СССР и США все десятилетия холодной войны. Как хорошо известно, в самом общем виде понимание стратегической стабильности появилось в Совместном заявлении СССР и США в июне 1990 года, где оно определено как такое соотношение стратегических ядерных сил сторон, при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара.
Одно из определений состояло в том, что стратегическая стабильность есть устойчивость стратегического ядерного равновесия, которое сохраняется в течение длительного периода времени, несмотря на влияние дестабилизирующих факторов. Такое равновесие обеспечивалось примерным равенством ядерных вооружений сторон по совокупности количественных (боевой состав, суммарное число боезарядов, структура) и качественных (боевые возможности в различных видах ударов) показателей, что означает примерное равенство контрсиловых потенциалов, потенциалов ответно-встречных действий и потенциалов сдерживания.
Такие взгляды на стратегическую стабильность воплощены в Договор СНВ-1, подписанный в 1991 году, и в 90-е годы в Договор СНВ-2, в рамочное соглашение по Договору СНВ-3 и в новый Договор СНВ 2010 года.
При этом как ранее, так и теперь в качестве дестабилизирующих факторов в России считаются ПРО, ядерные вооружения Великобритании и Франции, космические вооружения, противолодочная оборона. Отличие заключается в том, что теперь к ним прибавились распространение ядерного оружия и ракетных технологий, высокоточное неядерное оружие, ядерные террористические акты, этнические и религиозные войны с непредсказуемой эскалацией и в перспективе – вооруженные столкновения в борьбе за различного вида ресурсы.
Таким образом, в понимании стратегической стабильности по существу ничего не изменилось, кроме появления новых дестабилизирующих факторов. В полном объеме продолжает оставаться неизменной концепция взаимного ядерного сдерживания России и США.
Неизменным остается и то, что именно эта трактовка стратегической стабильности предусматривает, как определено в Согласованном заявлении 24 года тому назад, исключение стимулов для нанесения первого удара.
Вряд ли следует здесь развивать радикальное изменение подобных стимулов в совершенно новой обстановке после конца глобального идеологического противостояния двух антагонистических систем. Хотя бы потому, что проповедников извечного конфликта Евроатлантического сообщества и России переубеждать совершенно бесполезно.
НОВАЯ ТЕРМИНОЛОГИЯ И ДЕСТАБИЛИЗИРУЮЩИЕ ФАКТОРЫ
С рациональной точки зрения важнее подойти к вопросу о целесообразности сохранения терминологии и представлений о самой стратегической стабильности. Дело в том, что сам по себе этот термин в значительной степени девальвирован, поскольку употребляют его практически везде без всякой дифференциации. Партнеры России, включая Венесуэлу, Монголию и множество других уважаемых государств, все без исключения, по словам наших лидеров, «стратегические». Интересы наши, ресурсы, монополизированные сырьевые компании и тому подобное – также «стратегические». Непрерывное использование этого определения стало бессодержательным, лишенным первоначального смысла.
Вполне оправданным было бы в новых условиях использовать такие дефиниции, как глобальная, трансрегиональная и региональная стабильность, в основе которых лежит устойчивый баланс сил и интересов на каждом уровне. Но, конечно же, вопрос не столько в изменении терминологии, сколько в том, как для всех этих категорий следует ранжировать дестабилизирующие факторы.
Представляется, что в качестве факторов, разрушающих глобальную стабильность, следует рассматривать ядерный терроризм, распространение ядерного оружия и ядерных технологий военного назначения, распространение ракет и ракетных технологий, милитаризацию космоса, кибертерроризм, этнические и религиозные войны с весьма вероятной эскалацией.
Причины, по которым даже одиночный ядерный теракт может дестабилизировать глобальную стабильность и привести к конфликту цивилизаций, по Сэмуэлю Хантингтону, подробно изложены ранее (см. статью «Что способно разрушить стратегическую стабильность», «НВО» № 28 от 17.08.12).
Распространение ядерного оружия и ядерных технологий военного назначения способно разрушить режим ядерного нераспространения и его стержень – основополагающий Договор о нераспространении ядерного оружия, в который на сегодняшний день входят все государства мира, кроме Индии, Пакистана, Израиля и Северной Кореи.
Опасность распространения баллистических, крылатых ракет и ракетных технологий, а также беспилотных летательных аппаратов связана не только с тем, что ракеты в руках нестабильных режимов могут быть оснащены ядерными боезарядами. Этим оружием, в особенности при обладании ими террористическими организациями, могут быть поражены объекты ядерной инфраструктуры гражданского назначения. В этом случае эффекты вполне могут быть сопоставимыми с ядерными терактами.
Рассматривая угрозы милитаризации космического пространства, необходимо иметь в виду, что в космосе в огромном количестве развернуты обеспечивающие системы военного (двойного) назначения (предупреждения о ракетном нападении, разведки, боевого управления и связи, навигации и многие другие). Но главное – нет боевых космических систем, предназначенных для поражения объектов в космосе, на земле, в воздухе и на море.
Можно также утверждать, что на Земле, в воздухе и на море не развернуто оружие, способное поражать объекты в космосе. Условность последнего утверждения связана с тем, что системы ПРО типа «Иджис», ГБИ, в перспективе С-400 и С-500, китайские системы способны, как показала практика, поражать отдельные космические аппараты на низких орбитах. Но специализированных наземных систем, которые ранее были разработаны в США и СССР, нет, и предпринимаются активные международные усилия для предотвращения подобной милитаризации космоса. В США в Центре Симсона с участием российских специалистов разработан Кодекс поведения в космосе. Россией и Китаем был предложен проект международного договора по запрету на размещение оружия в космосе.
Официальный Вашингтон пока что не реагирует на эти инициативы по различным причинам. Однако необходимо иметь в виду, что США располагают наиболее развитой группировкой обеспечивающих систем военного назначения, больше других зависимы от ее успешного функционирования, а значит, наиболее уязвимы в этой сфере. Можно полагать, что по этой причине они в конце концов преодолеют свое молчание и будут активно содействовать запрету на размещение оружия в космосе и систем поражения космических объектов, развернутых на Земле, в воздухе и на море. Отдельно может стоять вопрос о согласованной на международном уровне практике ликвидации (без образования космического мусора) отработавших или потерявших управление космических объектов, представляющих угрозу в случае падения на Землю.
Периодически возникающие в экспертном сообществе опасения по поводу назначения и возможного боевого использования аппаратов типа космического беспилотника Х-37В (если будет успешно завершена экспериментальная отработка и начнется серийное производство) для поражения объектов в космосе в перспективе могут быть обоснованы только в том случае, если все усилия по демилитаризации космического пространства в изложенном выше понимании окажутся тщетными. В этом случае начнется гонка вооружений в космосе, угрожающая подорвать глобальную стабильность. В то же время широкое использование аппаратов типа Х-37В для поражения наземных объектов при наличии уже существующих видов вооружения явно нецелесообразно по критерию эффективности и стоимости.
В течение ряда последних лет все настойчивее рассматриваются угрозы кибертерроризма, которые способны парализовать функционирование не только сложных военных систем, но и разветвленные важнейшие международные и национальные финансово-экономические сети.
По этим причинам перечисленные выше факторы целесообразно было бы включить в качестве дестабилизирующих по отношению к глобальной стабильности.
Причины отсутствия в качестве дестабилизирующих глобальную стабильность систем ПРО ранее уже неоднократно рассматривались. В том числе в упомянутой выше статье, а также в публикации Сергея Рогова, Виктора Есина, Павла Золотарева и Валентина Кузнецова («Стратегическая стабильность в XXI веке», «НВО» № 43 от 30.11.12). Можно также упомянуть выступления участников международной конференции в Москве по ПРО, которые вопреки замыслу организаторов подтвердили отсутствие угрозы потенциалу ядерного сдерживания России со стороны Европейской и глобальной ПРО. Не менее важно и то, что весь 50-летний опыт разработок и испытаний различных систем ПРО в СССР и США, в том числе и по программе СОИ, убедительно доказал, что невозможно создать ПРО любой плотности, которая могла бы защитить территорию страны от ответного удара сотен боезарядов. И теперь нет ни одного специалиста, способного проводить соответствующие расчеты, который не подтвердил бы этого.
Сценарии поражения объектов ядерной триады массированными ударами неядерного высокоточного оружия нельзя считать состоятельными. Во-первых, потому, что подобные удары нельзя нанести одномоментно. Во-вторых, это означало бы начало полномасштабной войны НАТО во главе с США против ядерной России, что можно представить себе только при крайне воспаленном сознании. Наконец, подобные сценарии рассматривались еще в Советском Союзе, и уже тогда было ясно, что удары в войне с применением неядерного оружия по объектам СПРН, по пусковым установкам и командным пунктам РВСН, базам РПКСН, аэродромам стратегической авиации вызовут в ответ массированный ядерный удар по противнику, который, зная это, никогда не будет планировать такие удары.
РЕГИОНАЛЬНАЯ И ТРАНСРЕГИОНАЛЬНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ
В качестве факторов, способных нарушить региональную и трансрегиональную стабильность, целесообразно рассматривать те, которые перечислены как влияющие на глобальную стабильность, но масштаб их влияния не выходит за пределы регионов, и они не несут угрозы эскалации. Кроме того, к ним следует отнести угрозы вооруженных конфликтов из-за территориальных претензий, революции и этнические конфликты в странах регионов, сопровождающиеся вооруженной борьбой, массовой миграцией населения в соседние государства и тому подобное.
Важным фактором, оказывающим как стабилизирующее, так и дестабилизирующее воздействие на региональную и трансрегиональную стабильность, являются системы ПРО. Если, как показано ранее, невозможно создать ПРО для защиты территории страны от массированного удара, то развернуть относительно эффективную ПРО для отражения одиночных и групповых ракетных атак вполне возможно. Однако далеко не однозначным может быть представление о стабилизирующей (или наоборот) роли региональных систем ПРО. Все зависит от конкретных условий. Так, например, израильский «Стальной купол» и лазерный «Наутилус» в принципе способны защитить территорию страны от ракет типа «Кассам» и реактивных снарядов, и это в перспективе может привести от отказу от их запусков с палестинских территорий. С другой стороны, если ХАМАС будет способен значительно увеличить количество запусков, то такая «гонка» может иметь труднопрогнозируемые последствия. Примерно такая же ситуация складывается при развертывании в Израиле ПРО для защиты от ракет Ирана, который сможет наращивать количество своих жидкостных ракет типа «Шехаб-3» и твердотопливных типа «Седжил».
По отношению к трансрегиональной стабильности более очевидным может быть дестабилизирующее влияние ПРО в треугольнике Индия–Пакистан–Китай.
В целом же анализ всей совокупности факторов, влияющих на трансрегиональную и региональную стабильность, представляет собой отдельную задачу исследований для квалифицированных экспертов.
 Японцы готовы мириться с зенитными ракетными комплексами Patriot PAC-3 на улицах своих городов ради защиты от северокорейских ракет. Фото Reuters |
О РОЛИ НЕЗАВИСИМОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
Все изложенные выше предложения по корректировке затасканного определения «стратегическая» и формированию новой системы дестабилизирующих факторов направлены главным образом на трансформацию обременительного принципа взаимного ядерного сдерживания между Россией и США. Ряд призывов к этому со стороны официальных и влиятельных общественных организаций двух стран на протяжении последних нескольких лет звучали неоднократно и появляются в самое последнее время. Правда, некоторые из них противоречивы. Так, например, определенные меры в направлении трансформации взаимного ядерного сдерживания России и США содержатся в докладе, подготовленном от имени Global Zеro генералом Джеймсом Картрайтом, Ричардом Бертом, Томасом Пикерингом, Чарльзом Хейгелем, генералом Джеком Шихеном и Брюсом Блэром. Ими предлагается одностороннее сокращение ядерных сил США более чем в пять раз до уровня в 900 боезарядов (по официальным данным, в США в активном резерве находятся 5113 стратегических и нестратегических боезарядов). Предлагается ликвидировать все нестратегические ядерные боезаряды и МБР. Из оставшихся стратегических половина будет находиться в пониженном состоянии боеготовности. Авторы справедливо полагают, что в этом состоянии американских сил явно недостаточно для поражения всех стратегических целей на территории России, поэтому Россия не должна опасаться разоружающего удара. Это действительно так. Но далее в состоянии полной готовности, судя по распределению зарядов по целям, никаких признаков трансформации взаимного ядерного сдерживания нет, поскольку 325 боезарядов нацелены на поражение российских стационарных МБР, 110 – для поражения пунктов управления, 136 – для уничтожения военно-промышленных объектов и, самое поразительное, 80 боезарядов – для удара по Москве (!).
Распределение зарядов по целям – занятие профессиональных военных, скорее всего это сделал генерал Джеймс Картрайт. При виде 80 зарядов для Москвы так и хотелось сказать: «Побойтесь бога, генерал!» Такой профессионал обязан знать то, что называется нормой поражения. Площадь Москвы в пределах кольцевой дороги примерно 900 кв. км. Для сплошного поражения такой площади требуется семь-восемь зарядов средней мощности типа тех, что есть на БРПЛ «Трайдент-2». В новых границах площадь больше, но даже если бы ее расширили до Урала, то все равно слишком много. Возможно, планирование удара по Москве основано на прицеливании по точкам концентрации особо важных объектов, тогда можно нацеливать менее мощные заряды. Но в любом случае это избыток. Не думаю, что учитывались высокая эффективность ПРО Москвы и наша когда-нибудь в неопределенном будущем ВКО.
Важно подчеркнуть, что в таких рассуждениях свою роль играет консервативность мышления в ракетно-ядерных отношениях России и США не только в официальных кругах, но и среди части экспертов. Но стоит отметить, что, судя по последнему заявлению президента Барака Обамы о намерении сократить американские ядерные силы примерно до 1000 боезарядов по новому Договору или в одностороннем порядке – если Россия откажется, администрация США не безразлична к выводам общественных организаций. По отношению к российскому руководству, по крайней мере в сфере военной безопасности, этого сказать нельзя.
Достаточно сложно сказать, будут ли приняты Конгрессом США предложения президента Барака Обамы с учетом республиканского большинства в Палате представителей. Дискуссии могут быть длительными, и если эти предложения будут приняты, то со многими оговорками и требованиями, как это происходило при ратификации нового Договора по СНВ. Возможно, будут требования увеличить ассигнования на поддержание и развитие ядерной инфраструктуры США, прежде всего ядерных лабораторий. Возможны и другие требования.
Проще прогнозировать реакцию российского руководства, которое полагает, что никаких новых переговоров о взаимном сокращении ядерных вооружений не будет до разрешения проблемы ЕвроПРО и глобальной ПРО США. Какие-то подвижки могут быть в случае отказа США реализовать четвертую фазу ЕвроПРО. Но не в качестве американских уступок на наши требования, а как результат собственных оценок низкой ее эффективности для отражения даже иранской ракетной угрозы. Такие оценки существуют уже давно и совсем недавно представлены влиятельными учеными Национальной академии наук США. Но если в Москве и согласятся на новые переговоры, то это будет касаться только СНВ, а не тактических (достратегических) ядерных боезарядов. Препятствия на пути сокращения и контроля за этим типом оружия связаны с совершенно различным геостратегическим положением России по сравнению с США и, кроме того, с не решаемыми в обозримом будущем перспективами верификации неразвернутых нестратегических боезарядов.
Несмотря на крайне ограниченное влияние независимых экспертов на официальную российскую политику в решении задачи трансформации взаимного ядерного сдерживания между Россией и США, целесообразно все-таки продолжать усилия в этом направлении. При этом важно представлять квалифицированные и выверенные оценки. В этом отношении представляет некоторый интерес комментарии к содержанию книги ИМЭМО РАН «Россия и дилеммы ядерного разоружения», опубликованный весьма компетентными авторами Василием Буренком и Юрием Печатновым (см. статью «Неприемлемый ущерб», «НВО», № 4 от 08.02.13). Авторы детально, со знанием материала излагают хорошо известную историю формирования понятия неприемлемого ущерба, начиная с 60-х годов прошлого столетия до наших дней. Полагая авторов книги ИМЭМО РАН «группой либеральных теоретиков ядерного сдерживания», они соглашаются с неопределенностью и субъективностью критериев неприемлемого ущерба, но считают, что необходимы объективные, математически выверенные критерии.
В этом отношении весьма примечательна цитата в этой статье, которую следует привести полностью: «Сложность решения проблемы идентификации КНУ (критерия неприемлемого ущерба) обусловлена проблемами чисто методологического характера, вызванными невозможностью полного учета в формальных моделях всего множества значимых факторов. Однако несовершенство существующего методологического инструментария ни в теоретических, ни в прикладных исследованиях никогда не являлось достаточным основанием для их прекращения. Скорее наоборот, этот факт должен выступать в качестве движущей силы на пути к развертыванию и интенсификации широкомасштабных исследований по данной проблематике. В качестве примера можно привести задачи, которые решались математиками десятилетиями и столетиями, – доказательство гипотезы Пуанкаре, великой теоремы Ферма и другие».
Вот так, придется подождать несколько десятилетий, а уж потом решать проблемы сокращения ядерных вооружений и противодействия ядерному распространению. А тем временем авторы статьи предлагают «свое» решение: «В качестве критерия сдерживания было бы более целесообразно принимать примерный баланс потенциалов ответного удара. Гарантия взаимной способности ответного удара, оставаясь в центре стабильности, может впредь предполагать существенно пониженные критерии нанесения ущерба и менее жесткие требования к условиям выполнения этой задачи».
Жаль только, они не заметили, что переписали это предложение из комментируемой ими книги, где, как и в начале этой статьи, прямо сказано, что «стратегическое ядерное равновесие обеспечивается при примерном равенстве ядерных вооружений сторон по совокупности количественных и качественных показателей, что означает примерное равенство контрсиловых потенциалов, потенциалов ответно-встречных действий и потенциалов сдерживания». И далее: «Потенциал ответного удара является последним фактором сдерживания и рассматривается как основной».
Вот так, «либеральные теоретики» оказываются еще большими консерваторами и настаивают на балансе не только ответного, но первого и ответно-встречного ударов.
В целом статья таких известных и уважаемых авторов весьма интересна и может быть полезной в вузах при подготовке лекций по истории холодной войны. Можно только пожелать более точного знания фактического материала, или, как говорят у военных, «учить матчасть». И тогда не было бы таких ошибок, как утверждение того, что генерал Джеймс Картрайт и Ко предлагают взаимное сокращение ядерного оружия, в то время как речь идет об одностороннем сокращении. Хорошо бы отметить, что «либералы» первыми сформулировали условия безъядерного мира, сказав, что безъядерный мир – это не сегодняшний мир без ядерного оружия и что они предлагают сократить на взаимной основе СНВ не более чем до 1000 боезарядов.
И вряд ли следовало утверждать, что, как сказано в статье, «предлагаемые разоруженческие инициативы не опираются на результаты математического моделирования двусторонних боевых действий ядерных сил». Если бы авторы статьи сами непосредственно проводили глубокое математическое моделирование, то они бы знали, что, когда в СССР и США были по 10–12 тыс. боезарядов в СНВ, потенциал ответного удара СССР был ниже, чем при 1–1,5 тыс. боезарядах в наше время, поскольку очень эффективным был разоружающий удар США – не только из-за большого числа боезарядов, но и из-за относительно высокой точности их попаданий.
Но эти полемические заметки в конце имеют только косвенное отношение к основной теме статьи, которая состоит в том, что со взаимным ядерным сдерживанием двух самых мощных ядерных государств необходимо расстаться. Вместо моделей обмена ядерными ударами надо обмениваться технологиями. И квалифицированная экспертная поддержка должна этому способствовать.
