Парадоксы ядерной гонки

В разгар холодной войны активно проводились учения с применением реальных ядерных боеприпасов. Фото с сайта www.energy.gov

Лауреат Нобелевской премии Эрнест Резерфорд, ставший первооткрывателем атомного ядра, а также естественного и искусственного превращений элементов, негативно отзывался о перспективах ядерной энергетики. С присущей ему категоричностью он заявлял: «Каждый, кто надеется, что преобразования атомных ядер станут источником энергии, исповедует вздор». Резерфорд не стал исключением из давно сформулированного эмпирического правила, гласящего, что если крупный специалист считает нечто невозможным, то он скорее всего ошибается.

Аналогичная история произошла и с будущим «отцом атомной бомбы» молодым профессором Робертом Оппенгеймером. Он уже был признанным лидером Западного побережья США в теоретической физике, когда стала известна новость о делении ядра урана, полученная в результате открытия Лизы Мейтнер и ее племянника Отто Фриша. Их открытие, касающееся модели ядерного деления, опиралось на экспериментальные результаты, по бомбардировке нейтронами ядра атома урана. Оппенгеймер вначале заявил, что подобная реакция деления ядра невозможна, и при этом представил соответствующее математическое обоснование. Но его коллегам с помощью экспериментальных доказательств удалось развеять это заблуждение в считаные минуты. И вскоре на доске в кабинете Оппенгеймера появились первые наброски атомной (точнее, ядерной) бомбы. Начиная с этого момента он стал подпадать под другую часть упомянутого выше эмпирического правила, в соответствии с которым крупный специалист оказывается скорее всего прав, если он нечто считает возможным.

ОТ НЕВЕРИЯ К УЖАСУ

Открытие Лизы Мейтнер и Отто Фриша состоялось в 1938 году, год спустя после смерти Эрнеста Резерфорда, отрицавшего саму возможность использования человеком энергии деления атомного ядра. Вскоре события стали развиваться столь стремительно, что великий ученый и борец за мир Фредерик Жолио-Кюри мрачно предсказал, что в XXI веке ядерную взрывчатку смогут производить даже готтентоты.

Физик Лиза Мейтнер, уроженка Австрии, в 1907 году переехала в Берлин, где вскоре началось ее 30-летнее сотрудничество с химиком Отто Ганом. В 1934 году она убедила Гана присоединиться к ней в изучении ядерных процессов. В совместных исследованиях они продвинулись далеко, но из-за своего еврейского происхождения Мейтнер была лишена возможности заниматься наукой в нацистской Германии и в 1938 году бежала в Швецию, откуда она путем переписки руководила их с Ганом совместной работой. Однако Ган опубликовал полученные результаты без Мейтнер, якобы для того, чтобы не привлекать внимания нацистов. В 1944 году Нобелевская премия была присуждена лишь одному Гану, который Лизу Мейтнер назвал только своей помощницей, не игравшей ведущей роли в их совместной работе.

Эту вопиющую несправедливость физики возместили тем, что полвека спустя вновь открытый элемент 109 назвали мейтнерием. Работая в Стокгольме, Лиза Мейтнер столкнулась с разными проблемами. Но когда в 1943 году ей предложили отправиться в Америку вместе с ее племянником Фришем, она выразилась предельно ясно: «Я категорически не хочу участвовать в работе над бомбой».

Начало Второй мировой войны усилило опасения, что Германия выберет военный путь развития ядерной энергетики. Одна эта мысль приводила в ужас ученых, инженеров и политиков. Движимые страхом, они решили объединить усилия с целью создания ядерного оружия раньше гитлеровской Германии.

ИНТЕРНАЦИОНАЛ ФИЗИКОВ ПРОТИВ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

К началу Второй мировой войны немецкие ученые значительно обгоняли другие страны в области ядерной физики. Расовые бредни нацистов и деление науки на «арийскую» и «неарийскую» (еврейскую) внесли существенный раскол в ряды германских ученых. К слову, физики еврейского происхождения, включая нобелевских лауреатов, составляли четверть от общего числа германских физиков, и всем им грозило увольнение. Отток значительной их части за рубеж существенно обескровил германскую науку, но не лишил ее того потенциала, который был необходим для развития ядерных технологий.

Напротив, в зарубежную для Германии науку, не страдающую от дискриминации по национальному признаку, ринулись наиболее энергичные и толковые изгнанники из разных стран, подпавших под нацистский гнет. Ждать они, как правило, не стали. Так, сразу же после назначения Гитлера рейхсканцлером, из Берлина в Лондон, а затем в США, переехал талантливый венгерский физик Лео Силард (в другом произношении – Сцилард), предвосхитивший открытие расщепления урана. В США оказались и два других его земляка – Юджин Вигнер и будущий «отец водородной бомбы» Эдвард Теллер. Теллер и Силард, встретившись с ранее переехавшим в США Альбертом Эйнштейном, составили письмо президенту Франклину Рузвельту, в котором они предметно обосновывали реальную опасность создания в Германии «бомб нового типа, обладающих невероятной разрушительной силой».

Немецкие ученые, ознакомившиеся с опубликованной в США информацией о роли урана-235 в теории деления ядра, на секретной конференции обсудили возможности реализации ядерного проекта в рамках «Уранового общества», в которое, кроме уже входивших в него известных физиков-ядерщиков Дибнера, Гартека и Гана, решили пригласить нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга.

Вернер Гейзенберг являл собой, по мнению многих, образчик истинного арийца. Он грезил образами сказочного Третьего рейха, умудряясь при этом в своих действиях избегать политической направленности. Он, однако, оставался в плену заблуждений в том, что победа Германии в начавшейся войне обернется выгодой для Европы. При этом он считал, что гитлеровский режим – явление временное. В его стремлении взять под свою опеку отечественных физиков и при этом не вступить в конфликт с нацистской идеологией была огромная опасность, чреватая неизбежными компромиссами.

Макет американской ядерной бомбы «Толстяк», сброшенной на японский город Нагасаки. Фото Эда Усмана

Стремление Гейзенберга выглядеть аполитичным при его желании соответствовать занимаемой им должности прямо-таки удивляет. Он, к примеру, упорно отрицал на словах даже саму возможность массовых казней немцами польских евреев, но при этом принял приглашение от своего старого друга Ганса Франка навестить его в Кракове, где Франк был генерал-губернатором Польши и контролировал безжалостное уничтожение еврейских гетто в Кракове и Варшаве. Трудно себе представить неведение Гейзенберга в этом болезненном для немецкой совести вопросе…

Гейзенберг посетил США летом 1939 года. Ему, как и ранее, предложили занять профессорскую должность в Колумбийском университете в Нью-Йорке, но он отверг предложение. Лаура Ферми, жена итальянского физика Энрико Ферми, вынужденного покинуть свою страну из-за еврейского происхождения Лауры, заявила Гейзенбергу, что оставаться в данный момент в Германии может только сумасшедший. Но это высказывание вызвало у него лишь раздражение. Взявшись за разработку ядерного оружия для гитлеровской Германии, Гейзенберг будто бы решил приспособить подобную сомнительную деятельность для достижения собственных научных целей. Позже он объяснял свою позицию тем, что уже давно для себя решил, что ядерное оружие в ближайшей перспективе создать будет невозможно.

После оккупации Дании германскими войсками в апреле 1940 года Нильс Бор остался в Копенгагене, и его 15 сентября 1941 года навестил Гейзенберг. Мотивы визита трактуются неоднозначно, но Бор в процессе их общения вышел из себя, когда Гейзенберг начал активно защищать германскую агрессию против СССР и доказывать, что победа Германии – это наилучший исход в сложившейся ситуации. Бор после общения с Гейзенбергом остался в полной уверенности в том, что тот сделает все, чтобы пополнить арсенал Гитлера атомной бомбой.

В конце августа 1943 года, когда немцы повторно оккупировали Данию, восьми тысячам датских евреев грозило уничтожение, а полуеврею Бору друзья сообщили, что на него в гестапо уже готов приказ об аресте. Борцы датского Сопротивления помогли большей части евреев переправиться в Швецию. Самого же Бора переправили в Британию в бомбовом отсеке двухмоторного бомбардировщика. Затем его включили в состав группы из 30 человек, отправлявшейся в Америку для участия в Манхэттенском проекте. В США Бор стал своего рода «духовником» для тех ученых, которые, создавая новое оружие, боролись с собственным сознанием и находили при этом у него моральную поддержку.

После падения Парижа немецкие физики из «Уранового общества» в спешном порядке прибыли в лабораторию Жолио-Кюри, собираясь прихватить оттуда запасы урановой руды и тяжелой воды. Но им не досталось ни то, ни другое, так как Жолио-Кюри предусмотрительно переправил руду в Алжир, а тяжелую воду – в Великобританию. К слову, вода эта французам досталась бесплатно, в качестве подарка от норвежцев, в то время как немцы получали ее из Норвегии с трудом, натыкаясь на всяческие препятствия. После двух бомбардировок и профессионально выполненной диверсии в Веморке на заводе, производящем тяжелую воду, немцы вынуждены были строить соответствующий завод в Германии.

В целом германскую ядерную программу не удалось сделать согласованным сплоченным исследованием, нацеленным на нужды войны. Проводившие ее отдельные группы ученых соперничали друг с другом, а подчас и конфликтовали из-за поставок урана и тяжелой воды. Неспособные к сотрудничеству немецкие физики за годы войны достигли весьма скромных результатов, оставаясь в неведении относительно успехов противников гитлеровской Германии. Они не знали, что союзники их опередили и создали рабочий реактор в декабре 1942 года.

Нильс Бор. Фото 1935 года

Парадокс состоял в том, что сотрудничество между разобщенными группами «Уранового общества» оказалось возможным лишь тогда, когда десять немецких ученых в конце войны были задержаны и интернированы союзниками. Их содержали в Англии в усадьбе «Фарм-Холл», нашпигованной микрофонами. «Жучки» бесстрастно зафиксировали рыдания руководителя проекта Вальтера Герлаха, который с конца 1943 года стал уполномоченным по ядерной физике и теперь напоминал собой генерала, потерпевшего поражение. Гейзенберг поставил перед интернированными немецкими физиками задачу разобраться с вопросом о том, как союзникам удалось создать ядерную бомбу. Но в ходе инициированного им семинара он сам не смог ясно описать разницу между физикой бомбы и физикой реактора. Его путаные объяснения также зафиксировали «жучки».

Интернационал физиков, объединивших в США свои усилия, подвергся серьезным испытаниям после создания Национального комитета по оборонным исследованиям (НКОИ). Поскольку членами этого комитета, занимавшегося секретными исследованиями, могли стать только граждане США, то Ферми, Силарда, Теллера и Вигнера отстранили от работы. Парадокс состоял в том, что именно они были носителями основных секретов. Но в донесениях военной контрразведки Ферми, бежавший из фашистской Италии, был охарактеризован как «вне всякого сомнения, фашист». Недоразумения эти удалось устранить с большим трудом, но с условием, что эта четверка ученых будет не в ранге членов НКОИ, а в ранге консультантов.

МОНОПОЛИЯ США И ПЕРВЫЕ ЖЕРТВЫ ЯДЕРНОГО ШАНТАЖА

Взрыв атомной бомбы, прогремевший 16 июля 1945 года в штате Нью-Мексико, перевел научные проблемы, которыми до этого занимались физики-ядерщики, в кошмарную реальность. Президент США Гарри Трумэн теперь не сомневался, что войну с Японией удастся завершить и без помощи СССР, поэтому сообщил Сталину об успешном испытании бомбы и тем самым раскрыл тщательно скрывавшийся от советских союзников секрет о разработке нового оружия. Сталин, выслушав от Молотова мнение о том, что американцы «цену себе набивают», лишь усмехнулся и поручил «переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы».

Вопрос о целесообразности атомной бомбардировки японских городов возник после отказа Японии от безоговорочной капитуляции. 6 августа 1945 года на Хиросиму была сброшена бомба, начиненная ураном-235. Тротиловый эквивалент составил 12,5 кт. Все, кто находился в радиусе километра от эпицентра, обуглились в доли секунды, а некоторые просто испарились. В мгновение было разрушено 60 тыс. зданий, а в результате вспышки и ударной волны жертвами стали от 70 до 80 тыс. человек. От лучевой болезни до конца года погибло не менее 60 тыс. человек.

Однако после первой атомной бомбардировки Япония от капитуляции отказалась, и 9 августа 1945 года последовала атомная бомбардировка Нагасаки. Тротиловый эквивалент взрыва составил 22 кт, и он унес жизни более 70 тыс. человек. Лесли Гровс, военный руководитель Манхэттенского проекта, после 17 августа планировал сбросить на Японию третью атомную бомбу. Но, как ни парадоксально, президент Трумэн на этом распорядился прекратить атомные бомбардировки, отказавшись от идеи убийства еще 100 тыс. людей, по его словам – «всех этих детей». 13 августа были возобновлены бомбардировки японских островов более «гуманным» оружием – зажигательными бомбами. Конец кошмару был положен капитуляцией Японии 15 августа. Переворот армейских офицеров, планировавших продолжить войну, не состоялся, а японский военный министр Анами покончил с собой.

После бомбардировки японских городов американские физики стали покидать атомный проект и возвращаться к академической работе, а некоторые из них навсегда бросили заниматься физикой. Когда Лизе Мейтнер сообщили о бомбардировке Хиросимы, она была этим потрясена и несколько часов бродила по округе городка, в котором тогда жила.

Руководители Манхэттенского проекта: генерал-лейтенант Лесли Гровс и профессор Роберт Оппенгеймер. Фото 1942 года

ПОПЫТКИ ЗАПРЕТА НА ЯДЕРНУЮ ГОНКУ

14 июня 1946 года на собрании Комиссии ООН по атомной энергии Соединенные Штаты внесли предложение (план Баруха), в соответствии с которым за Америкой на неопределенный срок закреплялся статус монопольного обладателя ядерным оружием. От Советского Союза требовалось полностью свернуть ядерную программу, подчиниться мощной международной организации, явно контролируемой США, и отказаться от разработки всех залежей урана, которые могли быть найдены в недрах СССР. Такие условия были неприемлемыми, и через пять дней Андрей Громыко в Совете Безопасности ООН выступил с контрпредложением. Оно было схоже с конвенцией, направленной на запрещение разработки, производства, накопления и использования химического оружия, которая была принята в 1925 году. Согласно этому варианту, атомное оружие следовало запретить специальной международной конвенцией. Все имеющиеся ядерные арсеналы подлежали уничтожению в течение трех месяцев после ее ратификации. Предлагались и другие мероприятия, гарантирующие выполнение данной конвенции. Однако США советские предложения не приняли. Тем самым возможность сдержать процесс распространения ядерного оружия была упущена.

Примечательна реакция Роберта Оппенгеймера на советские контрпредложения о том, чтобы в принципе запретить атомную бомбу. Он счел их намерением «сразу же лишить нас единственного оружия, которое позволило бы не допустить русских в Восточную Европу». К этому времени «левак» Оппенгеймер превратился в «реалиста» холодной войны.

ДОГНАТЬ И ПЕРЕГНАТЬ США!

20 августа 1945 года Государственный комитет обороны СССР выпустил указ о создании Специального комитета, на который возлагалась задача «создания атомных электростанций, разработки и создания атомной бомбы». Этот комитет возглавил Л. Берия. Он не был ни ученым, ни инженером, но российские физики считали, что Берия – человек, с которым можно работать. Они оценили его ум, волю и целеустремленность, а также умение доводить дело до конца. Игорю Курчатову, научному руководителю программы, было приказано создать советскую атомную бомбу в кратчайшие сроки, не считаясь с расходами.

Лозунг «Догнать и перегнать!» был одним из излюбленных у Сталина. Благодаря разведывательной работе Теодора Холла, Дэвида Грингласса и особенно Клауса Фукса Советский Союз смог быстро догнать США в ядерных технологиях, а затем и опередить их благодаря усилиям советских ученых (более подробно о роли разведки и Клауса Фукса в создании советского ядерного оружия см. статью Наталии Феклисовой «Звездный час разведчика Александра Феклисова» в этом номере «НВО»).

При создании первой советской атомной бомбы в полной мере была использована исчерпывающая информация о конструкции американской плутониевой бомбы, переданная советскими разведчиками, действовавшими непосредственно в центре Манхэттенского проекта. Из-за предательства перебежчика Игоря Гузенко, работавшего шифровальщиком в советском посольстве в Оттаве, такие советские разведчики, как Алан Мэй, были раскрыты. В списке, представленном Гузенко, были служащие Госдепартамента США, оттавского отдела Верховного комиссариата Великобритании и британских разведывательных организаций. Информация о предательстве Гузенко была передана в Москву Кимом Филби.

Советский физик Юлий Харитон провозгласил девиз: «Мы должны знать в десять раз больше того, что мы делаем». Советская атомная индустрия строилась с нуля. Возводились реакторы, установки для получения плутония, специальные оружейные лаборатории для создания бомбы и подготовки к ее испытанию. Советские конструкторы не ограничились одним лишь копированием американской бомбы. Весной 1948 года они под руководством Якова Зельдовича начали работы над собственной оригинальной моделью, размер которой получился вдвое меньше, а мощность вдвое больше, чем у американского прототипа. Вскоре приступили к разработке более мощной, водородной бомбы, взяв в качестве прототипа модель американской бомбы «Супер», разработанную Теллером.

В конце 1948 года Стратегические силы ВВС США возглавил генерал Кертис Лемей, который в конце войны приказал сбросить на 63 японских города зажигательные бомбы, от которых погибли 2,5 млн гражданских лиц. В марте 1949 года он приготовил боевой план, в соответствии с которым в течение 30 дней предлагалось на 70 советских городов сбросить 133 атомные бомбы, уничтожив тем самым основные индустриальные центры, правительственные учреждения, нефтяную промышленность, транспортные сети и электростанции. По предварительным оценкам, страна могла бы потерять примерно 3 млн мирных жителей, и 4 млн человек оказались бы ранеными.

29 августа 1949 года после успешного взрыва под Семипалатинском атомной бомбы с тротиловым эквивалентом 20 кт Советский Союз стал второй ядерной державой. Собравшаяся вскоре американская Комиссия по атомной энергии была потрясена этой новостью, поскольку ожидалось, что на создание атомной бомбы в СССР уйдет еще несколько лет.

Вернер Гейзенберг предпочел стать слугой нацистов. Фото Федерального архива Германии

Потеряв монополию на технологию создания «классической» атомной бомбы, США сосредоточились на создании супербомбы. Однако потенциально практически безграничная разрушительная сила такой водородной бомбы вызвала возражения морального толка у ряда американских физиков, включая Оппенгеймера, Ферми и Раби. Они полагали, что «по самой природе это оружие непригодно для решения боевых задач и эффект от его применения практически всегда будет сводиться к геноциду». Однако Трумэн санкционировал начало работ над созданием водородной бомбы после того, как ему подтвердили возможность ее создания в СССР.

Первую водородную бомбу американцы испытали 1 ноября 1952 года на атолле Эниветок. Тротиловый эквивалент составил 10,4 Мт – примерно в 1000 раз сильнее взрыва бомбы, сброшенной на Хиросиму. Америка снова восстановила свое лидерство в сфере ядерного оружия.

Однако Советский Союз 22 ноября 1955 года испытал свою первую двуступенчатую литиево-дейтериевую мегатонную бомбу, а в октябре 1961 года – продемонстрировал взрыв трехступенчатой «Царь-бомбы», тротиловый эквивалент которой составил 50 Мт. Это было самое мощное из испытанного когда-либо оружия.

Академик Андрей Сахаров, руководивший разработкой первой советской термоядерной бомбы, впоследствии стал выдающимся борцом против распространения ядерного оружия. Как это ни парадоксально, но оценка Трумэном позиции СССР была объективной. Осмысливая истоки ядерной гонки, Сахаров писал: «Советское правительство уже понимало потенциал нового оружия, и ничто не могло разубедить этих людей в необходимости его разработки. Любые шаги США к отказу от работ над термоядерным оружием или попытки приостановить этот процесс были бы восприняты либо как хитрость, либо как обманный маневр, либо как свидетельство глупости или слабости. Так или иначе, реакция СССР была бы одинаковой: чтобы не попасть в ловушку, нужно было воспользоваться недальновидностью соперника при первой возможности».

ЯДЕРНОЕ СДЕРЖИВАНИЕ: НЕ БУДИТЬ ЛИХО, ПОКА ТИХО!

Ядерный потенциал России и США в настоящее время превышает миллиард тонн в тротиловом эквиваленте, что соответствует 100 тысячам Хиросим. Но распространение ядерного оружия продолжается. Так, к клубу мировых ядерных держав в октябре 2006 года присоединилась КНДР.

Еще совсем недавно мир трясло от одной мысли о том, что возможен ядерный конфликт между США и Северной Кореей. Однако ядерное сдерживание остановило Вашингтон от почти неминуемого нападения на Пхеньян. И когда писались эти строки, напряженность обратилась вспять – разум восторжествовал. Когда сотни миллионов людей увидели улыбающихся лидеров обеих некогда расчлененных частей страны, пожимающих друг другу руки, у них вырвался вздох облегчения. Оказывается, безумия можно избежать – было бы взаимное желание.

Корейский пример может и должен стать примером для разрешения конфликтов, по крайней мере между соседними странами. Уровень развития науки и технологий в разных странах, независимо от их размеров и количества населения, настолько высок, что разработка ядерного оружия, причем в кратчайшее время, для них перестала быть проблемой. Особенно это касается стран, уничтожить которые издавна является мечтой их противников. Так что лучше придерживаться старой русской поговорки «Не буди лихо, пока тихо!».