Анатоль Ливен
При администрации Джорджа Буша американская политика фактически стала имперской.
Фото Reuters
В последнее время в российско-американских отношениях накопилось много наболевших вопросов. Совершенно очевидно, что на сегодняшний день существуют реальные конфликты интересов – это, в частности, касается региона Ближнего и Среднего Востока и государств бывшего СССР, – связанные с желанием правительства США контролировать энергетические ресурсы и вместе с Израилем занимать господствующее положение на Ближнем Востоке, что не совсем соответствует интересам России.
Как понять стремление США видеть Украину в НАТО, хотя Вашингтон не имеет при этом необходимых вооруженных сил, чтобы защитить ее в случае возможного кризиса? Как объяснить, что Абхазия занимает теперь важное место в российско-американских отношениях, хотя мизерное число американцев способны найти на карте Абхазию, а абсолютное большинство о ней даже никогда и не слышали? Как понимать, что значительное число американцев, включая ведущих экспертов и специалистов, готовы видеть в России угрозу? Полагаю, что причина вышеизложенного кроется как в структуре американской политической системы, так и в идеологии и политической культуре США.
У меня есть два объяснения этим фактам. Одно из них связано со структурой американской политической системы, а второе – с идеологией и политической культурой. Начну со структурных причин. В структурной области речь идет прежде всего об инерции элит (или, по выражению американского политолога Чарльза Тейли, «остаточных элитах») – американский истеблишмент и основные принципы взаимоотношения между элитами сформировались в годы холодной войны вокруг противостояния «советской угрозе». Ключевую связующую роль играли лоббисты и компании американского ВПК. Эти элиты продолжают играть определяющую роль и ныне: хотя СССР уже пятнадцать лет как не существует, большинство американцев по-прежнему видят в России врага.
Американские политические элиты сформировались, чтобы сфокусироваться на глобальном враге, на одной из крупнейших стран. После 11 сентября стало особенно заметно, что эти элитарные группы с трудом могут переоценить свою роль в мире и перенаправить свои усилия на борьбу с терроризмом. Хотя после 11 сентября 2001 года в центр внимания США переместились террористические группы, такие как «Аль-Каида», уже к середине 2002 года упор был сделан на Ирак, на Иран, а сейчас, с некоторыми оговорками, – на Россию и Китай. Частично это может быть объяснено термином, который бывший президент США Эйзенхауэр определил как «военно-промышленный комплекс», а применимо к современным условиям это «военно-промышленный академический комплекс».
Угроза со стороны государства, обладающего мощными вооруженными силами, – единственное надежное основание финансирования оборонного комплекса и соответственно поддержки связанных с ним политических, деловых и научных элит. Это не говорит о том, что военные корпорации и армия в США прямо желают войны с Россией или Китаем; в действительности простые солдаты не хотят войны даже в Иране. Американские генералы агрессивны только при освоении бюджета, реально воевать с кем-либо они не желают. Но чтобы получить все эти бюджетные деньги, необходимо поддерживать определенный уровень напряженности с некоторыми странами. Сейчас, например, финансирование военно-морских сил США во многом зависит просто от наличия самой вероятности войны с Китаем.
После терактов 11 сентября стало особенно заметно, что американские элиты с трудом могут переключиться на новые вызовы – борьбу с врагом, не имеющим «центра приложения» американской военной мощи. Иракская кампания ясно продемонстрировала, что ВПК предпочитает вести борьбу с террором традиционными методами – с помощью танков, самолетов, кораблей и пехоты. Если бы эта возможность не существовала, большая часть вооружений была бы просто не нужна. Это первое структурное объяснение поведения США после холодной войны. Однако само по себе оно не объясняет, почему США концентрируются на какой-то определенной проблеме, а не на других. Не объясняет это и порой жесткую позицию по отношению к России.
Американская политическая элита раздроблена, и ситуация усугубляется самой природой политической системы Америки, которая основана на разделении полномочий между исполнительной, судебной и законодательной властью. Фактически в США три правительства. Конгресс и Верховный суд США имеют внутри страны такие полномочия, которые в других странах принадлежали бы только исполнительным органам. Верховный суд не может влиять на внешнюю политику, но Конгресс такое право имеет, например может самостоятельно принимать внешнеполитические концепции и стратегии.
В соответствии с западным пониманием демократии две основные политические партии США не обладают четкой организацией или внутренней дисциплиной. Это масса людей с противоречивыми, порой даже чересчур противоречивыми взглядами. В Конгрессе и Сенате выступают отдельные представители этих политических сил, защищают и представляют при этом свои интересы, своего рода «независимые принцы». Эти «принцы» попадают под давление различных лоббистских групп, выражая интересы коммерческих структур или этнических меньшинств.
Кроме того, необходимо помнить о возрастающей роли бюрократии в области реализации внешней политики США. Например, на формирование внешнеполитического курса страны чрезмерно большое влияние оказывает Министерство обороны США, да и другие государственные или полугосударственные структуры имеют доступ к такому воздействию. Все эти различные лица, группы, организации преследуют свои узкополитические цели, которые не сочетаются с общей стратегией и ведут к фрагментации американской внешнеполитической линии.
Для того чтобы выдвинуть и реализовать единую внешнеполитическую стратегию, Америке необходим президент с дальновидной политикой, которого пока нет. С более широкой точки зрения это не только вина администрации Буша, но и Демократической партии США, тоже не способной сфокусироваться на определенной цели и сделать соответствующие выводы.
В идеологической области антироссийская политика США связана с самим характером американского национализма. При администрации Буша и при Клинтоне американская политика фактически стала имперской по отношению ко всему остальному миру, хотя, конечно, большая часть американцев не подозревает этого, они не считают себя империалистами в отличие от их британских, французских и российских предшественников. Эмоционально, политически и социально такая политика поддерживается национализмом.
Это национализм двух видов. С одной стороны, это ущемленный шовинизм, который был значительно активизирован событиями 11 сентября. Кроме того, в рамках общенационального шовинизма существует национализм этнический. Например, выходцы из Ирландии осуществляли определенную вендетту по отношению к англичанам, что было обусловлено британо-ирландскими взаимоотношениями; схожие конфликты существуют у украинцев, поляков, прибалтов по отношению к русским.
Но не менее важным в данном случае является идеологический национализм. В данном случае мы говорим о базовых идеях американского национализма – это вера в демократию, в справедливость, в свободу слова, индивидуализм, то есть все то, что мы обычно называем американскими ценностями. И эта безграничная вера в американский путь родилась задолго до того, как в Америке появился первый белый поселенец, ее корни можно найти в английском и шотландском протестантизме XVI века.
Изначально эта вера соответствовала протестантской идее «города на холме»: Америка должна быть примером для всех других стран. Но эта идея не предполагала, что Америка будет активно распространять и насаждать свой пример по всему миру. Однако по мере роста американской мощи, по мере роста американских интересов и желаний в разных частях света эта вера приняла экспансионистский характер. А поскольку эта вера глубоко укоренилась в сердцах и умах, поскольку эта вера заложена в американскую систему воспитания и образования, культуру, американцы вырастают вдохновленные ею, слыша ее даже в церковных песнопениях, то, как правило, невозможно разделить, что относится к американским интересам, а что нет, что действительно является распространением демократии во всем остальном мире. Точно так же во времена Хрущева и Брежнева сложно было определить, что относится к интересам Советского Союза и его народа, а что относится к интересам Коммунистической партии.
Будет, конечно, преувеличением, если я скажу, что США являются авторитарным государством, но это тесное переплетение национализма и идеологии уже нашло выражение в полугосударственных институтах, таких как «Национальный фонд в поддержку демократии» и «Фридом Хаус», которые распространяют эти идеи среди американцев и, насколько это возможно, в других странах мира.
Невозможно критиковать идею развития демократии и свободы во всем мире. Однако нужно понимать, что за исключением Западной и Центральной Европы, где существуют определенные исторические и национальные факторы, которые способствуют массовой поддержке концепции продвижения западной либеральной демократии в глобальном масштабе, в других странах мира, например мусульманских государствах или на постсоветском пространстве, идеи демократии и свободы не обязательно сочетаются с полным подчинением геополитическим интересам США.
Неприятие многими в США идеи «суверенной демократии», взятой на вооружение нынешним руководством Кремля, мне представляется несколько странным. Ведь, парадоксальным образом, суверенная демократия – это именно то, на чем основана американская система. Что такое суверенная демократия – это общество, которое считает, что невозможно и антиконституционно оценивать его демократию и его суверенность по правилам, созданным вне данного общества.
Суверенная демократия – базовая основа американской политической системы, характеризуемая двумя противоположными понятиями. С одной стороны, все страны мира должны подчиняться универсальным демократическим правилам, разработанным и составленным США, но сама Америка не должна подчинять себя никаким таким международным правилам, так как американская система основана на принципах суверенности граждан и территорий.
По мнению многих американцев, невозможно и антиконституционно оценивать американскую демократию и суверенность по правилам, созданным где-либо, кроме самой Америки. Вот это и есть суверенная демократия в ее чистом виде.
Здесь необходимо отметить объективное воздействие процессов глобализации, действий международных организаций и международной элиты на внутриполитическое развитие суверенных государств. Несмотря на то что процессы глобализации сами по себе могут быть достаточно благоприятными, они зачастую имеют антидемократическую направленность, не подконтрольны и не отражают мнения людей конкретной страны или территории. Однако неоспоримым остается тот факт, что демократия должна существовать среди определенной группы людей, проживающих на определенной территории. Иначе невозможно реализовать мандат на демократическое управление. Глобальной демократии не бывает. В этом смысле все настоящие и эффективные демократии в мире являются по определению суверенными.
