Игорь Максимычев
Ангела Меркель жила в ГДР, стала канцлером ФРГ.
Фото Reuters
В должность советника-посланника посольства СССР в ГДР я вступил 10 мая 1987 года. В обычных «напутственных беседах» в начальственных кабинетах перед выездом в Берлин я не почувствовал особого беспокойства по поводу ситуации в республике. Ни у кого и мысли не было, что через два с половиной года последует взрыв, который поставит в повестку дня исчезновение ГДР. Да, в ГДР было не совсем благополучно; впрочем, в некоторых социалистических странах – например, в Польше – положение было еще более напряженным. Надеялись на дисциплину и врожденное чувство ответственности немцев. Причины трудностей в ГДР советское руководство усматривало в том, что Эрих Хонеккер никак не мог решиться следовать путем, указанным Михаилом Горбачевым, и медлил с реформами. В Москве считали, что, как только в ГДР пойдут реформы по образцу перестройки, положение сразу же нормализуется.
В том, что реформы в конце концов начнутся, никаких сомнений не было. Но оказывать давление на товарищей из СЕПГ Горбачев не хотел.
«Не драматизировать!»
Уже первые впечатления на месте убедили меня в том, что ситуация в ГДР значительно серьезнее, чем это виделось из Москвы. Первые раскаты грома прогремели уже через месяц после моего приезда в Берлин. На Пасху, которая пришлась в тот год на 7–8 июня, на обширной лужайке перед зданием рейхстага в Западном Берлине проводился большой фестиваль рок-музыки, на который съехались наиболее популярные группы со всей Западной Европы. Поводом для фестиваля были празднества по случаю 750-летия Берлина, которые отмечались в обеих частях города, причем с гораздо большим размахом в столице ГДР. Организаторы концертов у рейхстага развернули часть мощнейшей акустической аппаратуры, смонтированной у Бранденбургских ворот, в сторону Восточного Берлина, чтобы, по их словам, «дать насладиться» также любителям рока из столицы ГДР, которые не могли присутствовать на фестивале физически. Успех был поистине оглушительным – и в посольстве, и в наших жилых домах после начала концертов мы практически не слышали друг друга и были вынуждены либо кричать, либо обмениваться записками.
Интерес восточноберлинских любителей к концертам был поначалу не очень велик. Ситуация круто изменилась вечером 8 июня, когда кому-то из начальников в Восточном Берлине пришла в голову гениальная мысль совсем блокировать подступы к стене. К 9 часам вечера аллея с восточной стороны полицейской цепи была, насколько хватало глаз, запружена многотысячной толпой. Многоголосый хор, заглушая транслируемую музыку, повторял: «Долой стену!» («Die Mauer muss weg!») и «Горби, Горби!» Рассеять демонстрацию удалось где-то к полуночи. Впечатление от случившегося было самым тяжелым. На душу легло ощущение неблагополучия, зыбкости, надвигающейся катастрофы.
Четыре дня спустя прояснились глубинные взаимосвязи всего происходившего. В пятницу 12 июня у Бранденбургских ворот (с западной стороны) состоялось публичное выступление прибывшего в Западный Берлин Рональда Рейгана, тогдашнего президента США. Он допустил несколько эпатирующих высказываний. Наибольшую известность приобрел его призыв, адресованный советскому лидеру: «Господин Горбачев, откройте эти ворота! Снесите эту стену!»
Правда, реакция немцев на слова американского президента была не совсем такой, на какую он рассчитывал. Разумеется, ему похлопали, однако в 1987 году все знали, что стена продолжает стоять не потому, что этого хотят вожди перестройки, а потому, что руководство ГДР, и прежде всего генеральный секретарь ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер, категорически против каких бы то ни было послаблений в режиме границ ГДР. По этой причине речь Рейгана привычно зачислили в разряд «шоу-эффектов», на которые он был так горазд.
Может быть, поэтому в верхах ГДР и СССР недооценили знакового значения демонстрации 8 июня 1987 года на Унтер-ден-Линден и постарались поскорее забыть о ней. О том, чтобы извлечь из случившегося какие-либо политические уроки, даже речи не было. Все было сочтено «недоразумением». Посольство честно доложило в Москву об обстоятельствах ЧП, получило из окружения Горбачева очередное указание «Не драматизировать!» и тоже предало инцидент забвению. Это было ошибкой.
Точно так же был пропущен мимо ушей кризисный сигнал, прозвучавший в начале 1988 года в связи с ежегодно отмечавшимися в ГДР днями памяти Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Во время многотысячной официальной демонстрации в Берлине в воскресенье 17 января несколько примкнувших к ней диссидентов развернули транспаранты с требованиями уважения прав человека (на одном из них воспроизводились слова Розы Люксембург: «Свобода – это всегда свобода для инакомыслящих»).
 Ныне в Берлине сооружают макет части Берлинской стены. Фото Reuters |
Чем дальше в лес...
В середине марта 1988 года мы докладывали в Москву: «Западноберлинская печать сообщила о «марше молчания», который провели в центре Лейпцига около 300 молодых людей вечером 14 марта. Марш состоялся после богослужения в одной из лейпцигских церквей. Полиция рассеяла демонстрантов, среди которых было много лиц, желающих выехать в ФРГ. До крупных столкновений дело не дошло...»
В январе 1989 года последовали новые инциденты в рамках траурных мероприятий, посвященных гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург, – на этот раз в Лейпциге, который постепенно превращался в средоточие сил внесистемной оппозиции...
Кризисы никогда не приходят внезапно. У них всегда есть предвестники. По-настоящему слеп не тот, кто не видит, а тот, кто не хочет видеть. «Демонстрации по понедельникам» в Лейпциге, которые в сентябре 1989 года открыли процесс крушения ГДР, не были первыми в своем роде – предупредительные сигналы поступали заблаговременно.
В конце января 1989 года центральный орган СЕПГ Neues Deutschland опубликовал заявление Хонеккера, в котором он, отвечая на вопрос о том, сколько времени еще простоит Берлинская стена, подчеркнул, что она простоит и 50, и 100 лет – «до тех пор, пока не изменятся условия, вызвавшие необходимость ее возведения» (то есть пока существуют два германских государства).
...Август 1988 года. Вернувшийся из отпуска посол привез уже знакомое главное руководящее указание окружения Горбачева: «Не драматизировать!» И в дальнейшем в поведении наших средств массовой информации ничего не менялось. Хотя бы завязалась открытая дискуссия на тему «Нужна нам или не нужна ГДР?», а то ведь господствовало либо молчание на германскую тему, либо провозглашение неизбежности включения ГДР в ФРГ! Возможности посольства как-то повлиять на развитие обстановки были весьма ограниченными, тем более что посол, хотя и видевший, что развитие идет в неприемлемом для нас направлении, не решался все же выходить за рамки получаемых инструкций.
Были ли союзники у ГДР?
Инертность хонеккеровского руководства ГДР усугублялась бездействием перестроечного руководства СССР. Отсутствие продуманной, четко определенной, взвешенной линии советской внешней политики в германских делах лишало нас шансов выйти из надвигающегося кризиса с наименьшими потерями. Безынициативность германской политики СССР особенно остро воспринималась в берлинском посольстве.
Нельзя сказать, что в московских верхах не осознавали значения ГДР для советских внешнеполитических интересов. После встречи с Горбачевым 20 сентября 1989 года (в рамках подготовки визита генсека в Берлин 6–7 октября) посол передавал нам его слова: «ГДР сейчас для нас настолько важная страна, что ни при каких обстоятельствах нельзя позволить, чтобы ее расшатали».
18 октября в Москву поступило долгожданное известие из Берлина: политбюро ЦК СЕПГ решилось, наконец, сместить Хонеккера. Однако радость Горбачева и его окружения, считавших, что кризис теперь преодолен, оказалась преждевременной.
Несмотря на довольно мрачные прогнозы экспертов посольства, никто из них не мог предполагать, что объединение Германии станет в высшей степени актуальным менее чем через месяц. 9 ноября 1989 года перестала функционировать Берлинская стена, которая в течение 28 лет служила своего рода мембраной, предохранявшей республику от ледяного дыхания Западной Германии. Началась финальная фаза существования ГДР.
