Жан-Феликс де ла Виль Боже
Несмотря на спартанские условия, созданный «Врачами без границ» медпункт активно принимал всех нуждающихся во врачебной помощи. Фото автора
Когда я вернулся из Судана в апреле 2006 года, мне предложили принять участие в нескольких миссиях организации «Врачи без границ» – в Бурунди, Малави, Камеруне и Чечне. Я колебался, но последнее предложение меня особенно заинтересовало. У меня в тот момент было свое, «западное» видение конфликта в Чечне. Мне казалось, что, с одной стороны, есть добрые чеченцы, которые хотели независимости, а с другой – злые русские, которые их убивали. И я хотел узнать, как обстоят дела на самом деле.
Предусматривалось, что основной офис миссии будет находиться в Москве. После нескольких лет в Хартуме, мягко говоря, не очень продвинутом с культурной точки зрения, это меня привлекло. Еще одна причина, которая перевесила чашу весов, – литературная. Тогда у меня было очень романтическое видение России. Мне почему-то казалось, что я приеду прямиком в роман Толстого. Я в свое время прочитал очень много русских романов, и встреча с этой культурой, которую я знал только через призму литературы, меня очень манила.
Мы все время работали под угрозой похищения, так как четверых сотрудников уже пришлось вызволять из плена. Естественно, надо было принимать меры предосторожности. В те времена похищенный француз стоил где-то один миллион долларов, американец – два. Штаб-квартира в Париже, впрочем, разработала оригинальный способ избежать похищения. Например, считалось, что лучше всего ехать 36 часов на поезде, а не лететь на самолете – якобы так легче затеряться в толпе, и никто не будет знать о нашем приезде. Причем приезжали мы в Минеральные Воды, а оттуда еще шесть часов добирались на машине до Грозного через все блокпосты между республиками, где часто происходили теракты. На деле, на мой взгляд, такой вариант путешествия и был самым опасным, тем более что на Кавказе все водят автомашину как сумасшедшие, и шанс попасть в аварию значительно выше, чем получить пулю.
Однажды мы вышли из поезда в Минеральных Водах, уже направлялись к такси, чтобы поехать в Чечню, и нас остановила полиция. «Кто вы?» – спросил полицейский. Моя русская коллега, медицинский директор миссии, только успела сказать: «Мы врачи…», а служитель порядка закончил фразу: «…без границ». В общем, все знали о нашем приезде.
Я был постоянно окружен сопровождающими, причем безоружными – по правилам миссии, оружие носить не разрешалось. Наверное, предполагалось, что в случае нападения охранники будут просто прикрывать меня телами. Помню, когда мой предшественник устраивал прощальный ужин, в какой-то момент я вышел в туалет, никого не предупредив. В этот момент меня потеряли и, естественно, подумали, что произошло похищение. Представьте ужас моих сопровождающих, у которых из-под носа украли нового начальника. Для них это было бы несмываемым позором.
В общей сложности каждый раз на территории Чечни мне было разрешено оставаться около четырех часов. За это время я успевал только убедиться в том, что госпиталь стоит на месте и там есть больные, которых лечат. На одном же месте нельзя было находиться больше 10 минут. Считалось, что для организации похищения нужно всего несколько часов, поэтому приходилось постоянно перемещаться.
Миссия в Чечне совершенно разрушила мои стереотипы. Мне всегда казалось, что чеченцы ненавидели русских. И тут я приезжаю в Грозный и вижу на первом же повороте огромный плакат, на котором Кадыров жмет руку Путину. А потом мы и вовсе оказываемся на улице имени Владимира Путина. После моей первой поездки в Чечню в Москве мне организовали встречу с чеченским хирургом, который оперировал во время обеих войн, причем раненые поступали с обеих сторон. И вот он мне говорит: «Русским все-таки повезло. У них Путин, он сильный». Я ему говорю: «Но вы же были на войне, оперировали людей под бомбежками». – «Да, но я уважаю Путина за его силу». В этот момент я понял, что ситуация не сводится к тезису «Хорошие чеченцы и плохие русские».
Чечня – это одно из самых красивых мест в мире. Как-то раз мне разрешили съездить в горы – в села Шатой, Шарой, Итум-Кале. Дорога шла вдоль узкого ущелья, внизу – река, вокруг – альпийские луга… Это красивее Швейцарии. У меня было время насладиться видом, пока мы пропускали колонну танков, которые шли по направлению к Грузии.
Еще одна вещь, которая меня поразила, – это гостеприимство, о котором мы все, кажется, забыли. В Чечне в гостях проникаешься ощущением, что ты самый важный человек на свете. Однажды мы пошли на ужин к матери директора чеченского офиса «Врачей без границ». Застолье длилось часов шесть. Я уже потерял счет блюдам и запутался в подачах. Гостей было человек 5, а еды, наверное, человек на 50. При этом я знал директора и ее семью и прекрасно понимал, что деньгами они не избалованы. Похожее гостеприимство я видел только в пустынях Судана.
У мужчин же в Чечне ощущается какая-то огромная внутренняя сила. В их присутствии кажется, что мы слабаки – и морально, и физически. Однажды у нас было собрание на Чегете – путь со всеми блокпостами и проверками туда занимает в два раза больше времени, чем из Москвы в Шамони. Вечером у нас был банкет. Я, когда выпью, хорошо танцую лезгинку. Это очень красивый и романтический танец, когда женщина то приближается к мужчине, то удаляется от него. С нами была сотрудница лет 40, которую сопровождал ее сын лет 11, и он принялся танцевать. В тот момент я увидел нечто потрясающее. Этот, в сущности, ребенок просто преобразился во время танца. Он внезапно выпрямился, стал двигаться очень мощно, решительно, и подруга его матери, 50-летняя женщина, подпала под власть этого танца. В 11 лет маленький мужчина доминировал в танце над женщиной, которая была в пять раз старше его. Именно он вел ее в танце – и совсем не был похож на ребенка.
