Среднеазиатское радикальное подполье пока не проснулось

Населению Афганистана безопасность никто не гарантирует – ни власти, ни «Талибан», ни третьи силы. Фото автора

Афганская тематика в прессе традиционно содержит в себе ряд устойчивых стереотипов, одним из стержневых, вокруг которого происходит множество спекулятивных домыслов, стало и муссирование темы «Исламского государства» (ИГ, запрещено в России), стремящегося якобы, оттолкнувшись от афганского севера, распространить свою агрессию в соседние государства.

Отряды ИГ действительно появились в Афганистане еще в 2013–2014 годах, в нескольких группировках, базировавшихся в основном в сопредельных районах Пакистана, мобилизовались в основном боевики из ряда других аналогичных структур, которых в афганско-пакистанском приграничье немало. Доля иностранных боевиков ближневосточного происхождения также присутствовала, хотя была и остается в численном измерении довольно незначительной. В ходе сложных взаимоотношений между лидерами отдельных отрядов, которые зачастую сопровождались и боевыми действиями, к нынешнему времени сформировалось две основных группировки. Одна из них, состоящая преимущественно из этнических пуштунов, действует в вышеназванном приграничье. Это провинции Хост, Нангархар, Пактия и Пактика, Забуль. Она имеет устойчивые связи с одной из фракций «Талибана» (запрещен в РФ)– так называемой шурой Мирамшаха, по названию пакистанского города, где базируется ее орган управления; название, которое употребляется чаще, – «сеть Хаккани», по имени Сираджуддина Хаккани, командира всей этой «сети». Впрочем, дружба ИГ с Хаккани не мешает жестокой конкурентной войне, ведущейся уже несколько лет между «Талибаном» и ИГ.

Другая группа ИГ, состоящая в основном из непуштунов и, частично, из неафганских граждан, действует на севере страны, также находясь в состоянии войны – как с «южной» группой, так и со всевозможными талибскими фракциями. Именно вокруг деятельности этой группы и создается наибольший ажиотаж в прессе, вызывающий искушение объявить их некой глобальной угрозой. Впрочем, пока этого не произошло, и еще совсем недавно будораживший умы образ непобедимого монстра заметно меньше стал эксплуатироваться в качестве инструмента воздействия на общественные настроения. В то же время в Афганистане происходят другие и чрезвычайно непростые процессы, свидетельствующие о качественном изменении ситуации в стране в целом, не отменяя того факта, что афганское направление и в перспективе является наиболее беспокойным с точки зрения внешних угроз для стран Центрально-Азиатского региона, проецируясь и на интересы России.

20 октября в стране должны пройти выборы в Вулуси Джиргу – нижнюю палату парламента – и в местные органы власти. Талибы о своем намерении сорвать проведение выборов заявили, как они это делали всегда. Гораздо большую опасность содержит в себе бойкот выборов со стороны практически всех легальных политических партий и движений, большинство которых с этой целью объединились в так называемую Национальную коалицию. К нынешнему состоянию электоральный процесс пришел усилиями команды действующих президента Ашрафа Гани и главы исполнительной власти Абдуллы Абдуллы, которые, по словам оппозиции, стремятся просто тотально фальсифицировать выборы в пользу подконтрольных им кандидатов. Победа на выборах в Вулуси Джиргу для Гани и Абдуллы является трамплином к намеченным на март будущего года президентским выборам. Кампания уже фактически идет, о своих намерениях баллотироваться в президенты уже заявили около десятка вероятных кандидатов.

Основные апелляции оппозиции обращены к «международному сообществу», в правовом отношении политический процесс зашел фактически в тупик, и в Кабуле говорят о необходимости проведения большой международной конференции по аналогии с Боннской конференцией 2001 года, когда после изгнания талибов из столицы была усилиями внешних акторов сформирована временная администрация Хамида Карзая. И сейчас афганские политики ведут речь о формировании «временного правительства», которое уже в последующем должно будет провести честные и справедливые выборы, звучат уже и имена тех, кто это правительство мог бы возглавить.

Один из главных пунктов недовольства политикой Ашрафа Гани и Абдуллы Абдуллы – неспособность обеспечить безопасность в стране. Интересно, что при этом представители оппозиционных партий не ставят этот же вопрос перед командованием американского военного контингента или посольством США. Американцы в качестве своей оперативно-тактической задачи видят поддержание контроля над относительной стабильностью в Кабуле и ряде городов, создавая иллюзию функционирования централизованного афганского государства. Стратегическая же задача – сохранение контроля на «точках входа», что в буквальном смысле означает ведущие аэропорты и наземные пограничные переходы. В геополитическом смысле – это тотальный контроль над коммуникациями и манипулирование основными субъектами афганского политического процесса, действиями значительной части внешних участников афганской политики, направленными на реализацию региональных интересов США.

Афганские процессы остаются и в центре внимания внешних заинтересованных акторов, среди которых, безусловно, США имеют карт-бланш. Ни один из афганских политиков не ставит вопрос о выводе из страны иностранных военных сил и не отказывается от финансовой поддержки США. Долгие годы ярым противником американского военного присутствия был Гульбетдин Хекматьяр, лидер партии «Хезби Исломи», второй по значению после «Талибана» вооруженной антиправительственной силы. Заключив соглашение с правительством, Хекматьяр снял с повестки дня своей партии лозунг о выводе войск США и успешно контактирует с американскими представителями в своем особняке на кабульском проспекте Дар уль-Аман.

В сентябре начались первые прямые переговоры американских представителей с делегацией шуры Кветты, органа, формально являющегося высшим для «Талибана». До сих пор все попытки вести переговоры с талибской стороны были представлены политическим офисом «Талибана» в Дохе, из Катара прилетали представители этого офиса в китайский Урумчи и в Пекин, аналогичная делегация планировалась на отложенной московской конференции, эти же люди в августе посещали Ташкент. Между различными группировками внутри «Талибана», являющегося далеко не однородной структурой, существуют непростые отношения. И потенциал влияния на основные боевые отряды со стороны группы, сидящей в офисе в Дохе, может быть подвергнут сомнению.

По некоторым оценкам, численность контролируемых шурой Мирамшаха (Хаккани) боевиков составляет не менее 15% от общей численности «Талибана», примерно по столько же контролируют шура Пешавара и Северная шура, не менее 10% входят в оппозиционную шуре Кветты группу во главе с Убайдуллой Ишакзаем. Есть еще ряд менее крупных групп. В итоге численность уверенно подчиненных кветтинской шуре и ее главе Хайбатулле Ахундзаду боевиков составляет чуть менее 50% от общей численности «Талибана», которая, по приблизительным оценкам, составляет около 50 тыс. человек.

Талибы на сегодня – это единственная сила в Афганистане, выступающая против иностранного военного присутствия. Присутствия, которое для США является главным. Можно не сомневаться в том, что этот вопрос в ходе переговоров в Кветте был и остается главным, если даже не единственным. И если по этому пункту американцам удастся договориться и руководство «Талибана», следуя примеру Хекматьяра, снимет с повестки дня лозунг вывода иностранных войск, других препятствий для возвращения талибов в страну и их включения в политическую жизнь фактически не будет. Более того, учитывая серьезный электоральный вес «Талибана», особенно в пуштунских регионах страны, такой поворот событий принципиально изменил бы весь политический ландшафт, заодно предлагая и выход из того внутриполитического тупика, в котором оказались правительство и легальная оппозиция. Признав «Талибан» частью афганского политического процесса, его нельзя будет игнорировать при формировании любого «временного правительства», а также при проведении любых выборов. Одним из обсуждаемых в Кветте вариантов является и полное возвращение талибов во власть, утверждение правительства, сформированного талибами, при сохранении в определенных обговоренных сторонами параметрах американского военного присутствия.

Переговоры в Кветте продолжаются и в эти дни, ставя под сомнение саму целесообразность проведения в октябре выборов. Ведь если талибы возвращаются, с их стороны возникает резонный вопрос об участии во власти. Вообще практика завершения гражданских войн демонстрирует много моделей учета интересов доселе враждовавших сторон. Например, завершение гражданской войны 1990-х годов в Таджикистане во многом опиралось на создание системы должностных квот в государственных органах различного уровня, куда делегировались представители оппозиции, в том числе на уровень министров и заместителей министров. Но существующая острейшая конкурентность в сегодняшней афганской политической элите, межэтнические противоречия, отсутствие каких-либо программ по реинтеграции вчерашних боевиков заставляют сильно сомневаться в успехе такого сценария.

Впрочем, это уже смотря что вкладывать в понятие «успех», ведь с точки зрения интересов региональной политики США они своих целей достигают. Странам же региона в этом случае придется учиться работать с тем, что есть, пересматривая свои взгляды и оценки динамичной афганской реальности. «Первое пришествие» талибов в начале 1990-х годов для большой части афганского общества первоначально выглядело благом на фоне происходившего с приходом к власти моджахеддинов распада государства. В талибах тогда многие увидели «сильную руку», способную навести в стране порядок, не случайной была и внешняя поддержка их со стороны целого ряда стран, включая и США. История имеет свойство повторяться.

Ташкент–Мазари-Шариф–Кабул–Герат