Сергей Цыплаков
В поздравительной телеграмме Дональду Трампу Си Цзиньпин отметил, что Китай и США проигрывают от конфронтации.
Фото Reuters
После победы Дональда Трампа на президентских выборах нет недостатка в прогнозах о том, как его второе пришествие в Белый дом повлияет на отношения между США и Китаем. Хотя экспертные оценки разнятся в деталях, их в подавляющем большинстве объединяет тезис о почти 100-процентной вероятности нового витка напряженности и дальнейшего обострения соперничества двух самых мощных держав современного мира как в области политики, так и, что подчеркивается особо, в торгово-экономической и научно-технической сферах. Вплоть до американо-китайской торговой войны 2.0.
Основания для таких заключений имеются. Во-первых, нельзя забывать, что к концу первого президентского срока Трампа отношения между двумя странами перешли в стадию «свободного падения», скатившись до самого низкого уровня за весь период после установления дипломатических отношений между ними в 1979 году.
Во-вторых, рассуждения о том, что Китай «крадет у американцев рабочие места», вербальные размахивания тарифной дубинкой, угрозы лишить Китай статуса наибольшего благоприятствования в торговле, осуществить декаплинг в сфере технологий, занимали и продолжают занимать одно из главенствующих мест в риторике Трампа, став неотъемлемой частью идейной базы возглавляемого им движения MAGA.
В-третьих, номинированные теперь уже избранным президентом на посты госсекретаря, помощника по национальной безопасности, министра обороны политики имеют устоявшиеся репутации радикально настроенных в отношении Китая «ястребов». Всем им еще предстоит пройти процедуру утверждения Сенатом, однако вне зависимости от ее результатов сам факт выдвижения на ключевые должности деятелей такого типа можно считать верным признаком планов еще большего ужесточения новой администрацией политической линии на китайском направлении по сравнению с курсом, проводившимся уходящим правительством демократов, который отнюдь не отличался особой мягкостью.
Его специфической чертой было стремление расширить рамки давления на Китай за счет активного и скоординированного вовлечения в него союзников Вашингтона, создания различных альянсов и коалиций. По ряду направлений такая политика принесла определенные результаты. Союзники США по НАТО, согласившись с определением Китая в качестве «системного вызова», оказались в большей степени, чем прежде, вовлечены в военную активность в Индо-Тихоокеанском регионе, в том числе в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях, а также Тайваньском проливе. Была сформирована коалиция AUKUS (Австралия, США, Великобритания), которая была воспринята в Пекине как проявление «блокового противостояния». Сами США усилили военное присутствие на Филиппинах, в два раза увеличив там число своих военных баз в непосредственной близости от спорных районов акватории Южно-Китайского моря.
Заметное место в американской политике, что вообще характерно для демократических администраций, отводилось темам прав человека в Китае и положения национальных меньшинств (Синьцзян, Тибет). При этом в данных вопросах США и страны ЕС выступали фактически единым фронтом. Вашингтоном постоянно муссировалась тема противостояния демократий и автократий, что вызывало сильное раздражение китайской стороны, видевшей в этом попытки очернить имидж Китая, подорвать существующую в нем политическую систему.
В крайне чувствительном для Китая тайваньском вопросе курс Вашингтона был двойственным, слова и практические дела сильно расходились. С одной стороны, постоянно говорилось о приверженности США принципу «одного Китая», об отказе от признания «независимости Тайваня», с другой – не один раз делались вполне прозрачные намеки о возможности прямой военной поддержки Тайваня в случае попытки Пекина силовым путем установить свой контроль над островом. Поставки американского оружия Тайваню увеличивались, активизировались усилия повысить его международный статус де-факто, без формального признания суверенитета. В этих условиях тайваньская тема продолжала оставаться одним из главных раздражителей в отношениях США и Китая.
В экономической сфере президент Джозеф Байден не только сохранил повышенные таможенные пошлины на китайские товары, установленные в первый срок Трампа, но и сам ввел запретительные тарифы на поставки, в том числе китайских электромобилей, солнечных панелей, литиевых батарей. Сняв лозунг декаплинга и заменив его политикой «маленький двор высокий забор», администрация демократов настойчиво и достаточно последовательно сводила на нет либо серьезно сужала доступ Китая к чипам и полупроводникам, другой высокотехнологичной продукции.
Ограничивались возможности иностранных инвестиций в отрасли высоких технологий в КНР и китайских инвестиций за рубеж. При этом американцам удалось заставить своих союзников и партнеров действовать более или менее в унисон с ними. Таким образом, были созданы предпосылки для практического запуска процесса так называемой «френдизации» международных трансграничных производственных цепочек с целью вытеснения из них китайских компаний.
Вместе с тем, будучи искушенным и многоопытным политиком, Байден не мог не понимать, что безоглядная эскалация противостояния с Китаем при определенных обстоятельствах может перерасти в полномасштабный кризис с катастрофическими глобальными последствиями. Чтобы избежать такого сценария, необходимо было создать страховочные механизмы контроля за разногласиями, что означало как минимум восстановление каналов двусторонних коммуникаций, которые были полностью разрушены Трампом в период его первого президентского срока.
В этом пункте мнения Вашингтона и Пекина совпадали. Однако в условиях перманентной напряженности и глубоких расхождений по широкому кругу вопросов двусторонней и международной повесток, крайне низкого уровня взаимного доверия практическое достижение этой в общем-то ограниченной цели далось им с огромным трудом, да и то только частично. К настоящему времени США и Китай наладили более двух десятков межправительственных диалоговых механизмов, однако это гораздо меньше, чем было, например, во времена президентства Барака Обамы, когда таких механизмов насчитывалось порядка 80.
Что случится с американо-китайским диалогом в ближайшем будущем, будет зависеть от выбора 47-го президента США и собранной им команды. Китайская же сторона выступает за его продолжение. Об этом говорил в ноябре на саммите АТЭС в Лиме председатель КНР Си Цзиньпин. Эту же позицию подтвердил 3 декабря министр иностранных дел Китая Ван И, призвавший новую американскую администрацию «не прерывать линию диалога», так как «хотя диалог, возможно, и не может разрешить всех проблем, но он помогает лучше понять друг друга, избежать неверных оценок, продвинуть сотрудничество».
Внешне официальный Пекин реагирует на предстоящее возвращение во власть Трампа корректно и сдержанно, избегая преждевременно ввязываться с ним в какую-либо полемику или идти на обострение. Во время переговоров с Байденом в Лиме Си на открытой для прессы части встречи, по сути, публично обратился к избранному президенту США, подчеркнув, что после завершившихся в США выборов «стремление китайской стороны прилагать усилия, направленные на стабильное, здоровое, устойчивое развитие китайско-американских отношений, не изменилось, равно как не изменилось ее стремление строить отношения с США на принципах взаимного уважения, мирного сосуществования, обоюдного выигрыша». Одновременно он напомнил, что позиция Китая в части «решительной защиты своего суверенитета, безопасности и интересов развития также остается неизменной».
В то же время, несмотря на спокойный тон китайских официальных заявлений, ощущается, что хотя победа на выборах Трампа вряд ли была для Пекина слишком уж большой неожиданностью, какой-либо радости от нее он, по вполне понятным причинам, не испытывал. Особых иллюзий в отношении будущей американской политики Китай не питает, благо что опыт взаимодействия с 45-м президентом США в свое время был накоплен изрядный.
В настоящий момент подробно рассматривать детали гипотетических вариантов китайского ответа на столь же гипотетические действия новой американской администрации представляется преждевременным в силу слишком высокого уровня неопределенности. Однако самые общие контуры китайской стратегии назвать можно. Во-первых, учитывая, что протекционизм и изоляционизм могут стать основами внешней политики США, Китай будет еще активнее позиционировать себя в качестве сторонника глобализации, свободной торговли, зеленого развития, внешней открытости. В этой связи значительно повышается степень важности нормализации, а еще лучше – улучшения отношений со странами ЕС как в экономической, так и в политической областях.
Во-вторых, так как в течение ближайших шести-восьми месяцев избежать введения запретительных тарифов на китайский экспорт в США, по-видимому, не удастся, быстрейшая перезагрузка экономики с опорой на внутренний спрос и восстановление активности частного капитала становится критически важной. Решение именно этих экономических задач будет главным политическим вызовом для Си Цзиньпина, по меньшей мере на 2025 год.
