Ирина Фьелльнар-Патлах
 |
 |
| "Три сестры". Сцена из первого акта. | |
СЕРЫЕ мертвые стволы, красные с золотом скатерти на столах, на них матрешки, медные самовары и еще неведомо что. В этом неожиданном интерьере обитают чеховские "Три сестры". Нет воздуха, замкнутое тесное пространство давит. "В Москву, в Москву", - стонут обитательницы этой антикварной лавки. Их серые платья и стройные фигуры перекликаются с безлистыми стволами неведомо какого сада.
Премьерой "Трех сестер" открыл "Драматен" сезон на большой сцене. Первый акт нетороплив и умеренно скучен. Кажется, что режиссер Стаффан Вальдемар Хольм не желает искать новое в старой пьесе, а идет верной проторенной дорожкой. Правда, глаз свыкается с трудом со свалкой на сцене (художник Бенте Люкке Меллер), в которой порой тонут обитатели прозоровского дома. Череда ничем не примечательных мизансцен. Но вдруг - диссонанс. Только что прибывший Вершинин валится в кресло в присутствии стоящих дам. Что это? Отголоски современного шведского феминизма или новое прочтение образа "влюбленного майора"? Слова, слова, слова... А где знаменитый подтекст? Видимо, это не очень волнует режиссера. В программке он гордо сообщает, что в отличие от русского режиссера Любимова он не сократил текст. Умилительный поступок и выдающееся познание в истории русского театра и чеховских постановок.
Убаюканная мирным течением жизни и журчанием полного текста, я вдруг встрепенулась от неожиданно сильной сцены в финале первого действия. Страстное объяснение Андрея Прозорова с Наташей в углу авансцены, вытягивающиеся любопытные головы из-за стола в глубине. Неожиданная вспышка камеры, принесенной на именины Федотиком и Роде. Просто, но пронимает.
Пожар вытеснил со сцены излишнюю роскошь: столы и их безвкусное покрытие. Их сменили три железные койки. В них будут искать покоя безумно уставшие сестры. Их трудно узнать. Изящный шелк сменили серые фильдеперсовые чулки, свитера и юбки послевоенных 40-х. На сцене странная смесь: военный фильм, озвученный чеховским текстом. Измученные, потерявшие стиль и шарм сестры. Изящна и женственна только Наташа.
Сцена пустеет, как опустеет город, который покинут военные. Жалкая толпа в бесформенных шинелях и буденовках. Голые стволы на уже почти голой сцене. Сестры, одетые со всей безвкусицей 70-х, с неопрятными прическами, измученными обесцвечиванием и химической завивкой волосами. Наташино "розовое с зеленым" - ничто по сравнению с нарядами сестер.
Маша некрасиво бьется на полу в истерике, проводив Вершинина, Ирина как сомнамбула, Ольга растеряна и безвольна. Только Наташа красива, одетая по последней моде 90-х в серый брючный костюм, шпильки, очки, аккуратно стриженная - оворусская с картинки.
Режиссер, видимо, чувствует, что мотив времени - один из самых главных у Чехова, темой будущего пропитаны все пьесы драматурга. Герои "Трех сестер" мечтают о счастье в будущем. Перенося действие в это "будущее", расставляя лишние точки над "i", Вальдемар Хольм лишает пьесу перспективы.
Действие за действием спектакль упрямо скачет сквозь времена. Сестры блекнут, теряют стиль и стать. Персонажи постоянно переодеваются, меняют прически, бреются или отращивают растительность на лице. Время пьесы растягивается, "натягивается" на весь век. Эта пьеса - ровесница века. От того ли отчаянные попытки создателей спектакля вместить в нее всю историю и энциклопедию жизни? Спектакль полон глубокомыслия, часто ложного. С трудом вычитывается "месседж" спектакля. Но предусмотрительные авторы прокомментировали и это в программе: эта пробежка по временам, чтобы зритель понял, что эта история могла произойти в любое время. Поэтому чеховские герои поют "Сени, мои сени", зловеще насвистывают революционные песни, а доктор все время читает "Совершенно секретно".
Спектакль не оставляет равнодушным. Он раздражает. Но, может, в этом весь смысл?
