Елена Сергеева - ВЛАДИМИР, участники "Игрового марафона" репетировали два драматических текста: "Король Ричард III" и "Марево Мариво", которые вы написали на основе пьес "Ричард III" Шекспира и "Торжество любви" Мариво. Что остается в ваших текстах от классических пьес?
- Я принципиально не выдумываю ничего нового. В сущности, все уже написано. Наши попытки создать что-то новое - это просто иллюзии. Сюжеты переделывали Шекспир, Чехов и многие драматурги. Драматургия Чехова часто напоминает мне сокращенные и переписанные пьесы Островского. Я читаю классическую пьесу, она каким-то образом проходит через меня, я ее анализирую и нахожу основные идеи. (Например, идея "Гамлета" - предельная разомкнутость.) В своем тексте я до предела усложняю их. Мои пьесы связаны с миром театра. Я ставлю перед собой чисто театральные задачи. "Марево Мариво" - это как бы перенос классицистской пьесы Мариво "Торжество любви" в эстетику барокко. В "Короле Ричарде III" меня интересовало развитие мифа о красавице и уроде (это миф, где Афродита вышла замуж за Гефеста). Идея сочетания в жизни крайностей, столкновения противоположных форм. Миф провоцирует легенды, вокруг него создается поле, в котором и возникают сюжеты. У Шекспира миф о красавице и уроде появляется в сцене Ричарда и Анны у гроба Глостера. Этот миф развивается у Пушкина в "Каменном госте". Сцена дон Гуана и доны Анны у гробницы Командора очень похожа на сцену из "Ричарда III".
- Вы по-прежнему называете свои занятия лабораторией?
- Раньше я определял то, чем занимался, словом "лаборатория", но это слово уже потеряло для меня смысл. Сейчас более точным будет слово "обсерватория". Я занимаюсь театром как наукой о человеке. Каждый человек - это вселенная. Меня интересует наблюдение за ее звездами. За соприкосновением разных вселенных между собой. Я очень благодарен Анатолию Александровичу Васильеву за то, что он дал мне возможность репетировать.
- Как строятся в вашей работе взаимоотношения актера с драматическим текстом?
- Я считаю, что драматический текст - неизменная система и единственный реальный персонаж всех пьес. По крайней мере великих пьес, где драматурги знали, как выразить содержание через форму. Для меня это стало особенно очевидно, когда я занимался "Персами" Эсхила. И хотя идеальное, совершенное прочтение текста недостижимо, нужно к нему стремиться. Драматический текст нельзя говорить своими словами так же, как в музыке нельзя менять звуки. Актеры стремятся к более вольному, импровизационному толкованию, меняют слова местами, добавляют собственные. И не понимают, что, даже переставив одно слово, можно потерять все. Гениальные драматические тексты воздействуют не только на сознание, но и на подсознание. Говоря не то, что написано у автора, мы можем уничтожить тот уровень текста, который подсознание считывает помимо нашей воли.
- Как, на ваш взгляд, складывается современная театральная ситуация?
- Сейчас знания о мире, о человеке достигли достаточно высокого уровня. Но та информация, которая обрушилась на нас, очевидно, коснулась всего, кроме театра. И если так будет происходить дальше, то театр потеряет свой статус. Он превратится в развлекательное искусство и постепенно исчезнет. В России театр монополизирован. Люди, работающие в государственных театрах, думают не о творчестве, а о своем социальном статусе. Не могу сказать, что стало меньше талантливых людей. Но многие не могут найти своего места в государственных театрах и от этого их считают дилетантами.
