Где живут люди

	"Здесь живут люди". Светлана Крючкова (Милли), Евгений Баранов (Шорти).

В ПЕТЕРБУРГЕ почти одновременно вышли две сценические версии одной и той же пьесы южноафриканского драматурга Атола Фугарда. По версии режиссера Алексея Янковского и Театра сатиры - "Там живут люди". По версии режиссера Татьяны Казаковой и ООТР "Театральный дом" - "Здесь живут люди". Своеволие в обращении с авторским названием санкционировано различными переводами: в первом случае - Виталия Вульфа в сценической редакции Клима; во втором - Владимира Воронина. Итак, одни люди живут ТАМ, другие ЗДЕСЬ. Словом, всюду жизнь...

Спектакль Татьяны Казаковой обращен к тем, кто привык видеть на сцене "нашу" жизнь, даже если она имеет чужой вид и иное название. Не случайно ее герои прописаны "ЗДЕСЬ", рядом с нами. Ибо они такие же, как мы, радуются и страдают от того же, что и мы. И если другого нам не дано, будем пить, петь, плясать и веселиться, и закрывать глаза на нищету и воображать себе, что на самом деле у нас все хорошо...

Домохозяйка Милли и ее два жильца Дон и Шорти обитают в неприбранной, неуютной лачуге. Гром железной лестницы при всяком спуске с верхнего этажа нарушает тихий разговор - приходится повышать голос. Все нервны, раздражены, у всех все складывается в высшей степени неудачно. Милли обманута сожителем Алексом, коему отдала годы и годы жизни; Шорти обманут изменяющей ему женой; Дона некому обманывать - это вариант Пети Трофимова: вечный студент, "облезлый барин". Все некоммуникабельны, все страдают, всем хочется общения, и никто не умеет общаться. Жизнь не научила. Троица сходится за общим рождественским столом - скудным, как их жизнь, - и пытается поверить в праздник. Точнее, пытается одна Милли - стараясь заглушить ревность и отчаяние брошенной немолодой женщины, она "назло" устраивает вечеринку. "Назло" ничего получиться не может", - учит ее философ-самоучка Дон. Но это ее не смущает, она старается изо всех сил, перемеривает несколько нарядов - один нелепее другого - и добивается своего: в ее душе воцаряется праздник! Недалекий книжный ум Дона посрамлен. Праздник! - "назло" не только внесценическому подлецу Алексу, но и здравому смыслу. Милли (Светлана Крючкова) живет не рассудком, он ей не указ. Если она решила: празднику быть! - так и будет.

И кто бы ей смел перечить? Хилый недотепа Дон (Александр Демич), чьи нахватанные поверхностные познания разбиваются о немудреную житейскую логику Милли? Или умом обиженный Шорти (Евгений Баранов), существо жалкое и малообаятельное в своей примитивности? Милли выступает примой в их маленьком домашнем концерте, она сокрушается, что оценивать ее бесподобные эскапады приходится двум недоумкам - но другой публики "у меня для вас нет". Подобное решение возникло в силу появления в труппе создателей спектакля явной "звезды" - Крючковой; понятно, что спектакль ставился для нее, ради нее и "вокруг нее". Да и публика приходит смотреть прежде всего любимую актрису, и Милли часто путает один зрительный зал (из двух сотрапезников) и другой - из восьмисот петербуржцев, то и дело демонстрируя напускную веселость и новые сногсшибательные наряды "в сторону рампы". Но зал (тот, что из восьмисот) счастлив, ибо благодаря Милли спектакль наполняется здоровым оптимизмом: еще бы, она не дает спуску неверному, она наставляет на путь истинный обоих неприкаянных мужчин, она, женщина пробивной силы, учит: веселись, не вешай нос и тебе воздается! И правда: все кончается, как в рождественской сказке, и даже туповатый Шорти обретает свою заблудшую женушку, ни с того ни с сего нашедшую покой на коленях презираемого мужа.

Этот хеппи-энд вопреки достаточно мрачному миру героев Фугарда (и тем более никак не благостному финалу его пьесы) сводится к немудреной, но тешащей души морали: чем вы беднее и проще, тем вам будет лучше. Это очень радует тех, кто живет "в наше нелегкое время": приятно видеть, что и "здесь живут люди", то есть что в типичной ситуации "на дне" не так все мрачно.

Герои спектакля Алексея Янковского живут "ТАМ", в смысле - не "здесь", не с нами, не в "наше нелегкое время". У героев вечно длящееся настоящее время, Present Continious, в нем нет прошлого и будущего, и стало быть, нет никакой жизнеподобной ситуации. Если версия Казаковой принципиально "разомкнута" на зрителя (как почти всякая антрепризная продукция, всегда имеющая немало общего с эстрадным концертом), то версия Янковского принципиально "замкнута". Режиссер не ищет зрительской любви, не спешит, забежав вперед, заискивающе посмотреть нам в глаза в надежде на ответное внимание. "Тягучий", медитативный спектакль не скоро допускает до себя, поначалу его ритм кажется непродуманно затянут, но по ходу действия свыкаешься с долгим "настоящим длящимся временем". Оно старается безусловно соответствовать времени сценическому, чтобы, соблюдая правду жизнеподобия в деталях (времени на приготовление стола героям потребуется столько же, сколько "в натуре" - его не станут заранее готовить реквизиторы), спектакль не стал "жизнеподобным" по сути.

Милли, Дон и Шорти у Янковского не выглядят бедняками, ютящимися в убогих меблированных комнатах. Они в бытовом смысле устроены достаточно комфортно, чтобы не обращать ни свое, ни наше внимание на житейские неурядицы. Их давно волнуют проблемы не быта, но бытия. Даже Шорти (Македоний Киселев) из недоумка, рядом с которым находиться неловко, превратился в трогательное робкое существо, чьи нелепые фантазии, престранные увлечения (неустанно следит за превращением в кокон шелковичных червей) и неспособность устроиться в жизни - род поэтического недуга. Он "не от мира сего", которого может обозвать придурком разве что его стерва-жена (этому спектаклю она почти не нужна, став едва промелькнувшим эпизодическим персонажем). Соответственно и Милли (Наталья Кутсова) не устраивает громких пьяных скандалов, ибо знает: ни к чему. Ей, может, впервые открываются тайные законы жизни, в которых действительно "назло" никому ничего не докажешь. И себе в первую очередь. Эта Милли обижена не в пример глубже ее тезки из спектакля Казаковой, не мужчиной-подлецом она ущемлена, а нескладной судьбой - но что толку пенять и злиться на судьбу? Эта Милли приходит к пониманию отсутствия чьей-либо персональной вины.

Душевная гигиена, свойственная людям, живущим "ТАМ", - они не считают допустимым делиться с кем бы то ни было наболевшим. Стараются справиться сами. Не этому ли учит философия, в коей вполне преуспел - не только теоретически, но и практически - не по годам мудрый Дон (Павел Рябенков)? Янковский самым серьезным образом относится к своему герою, заставляя и Милли внимать речам своего постояльца со все большим уважением. Конечно, не Милли, как у Казаковой, а Дон здесь - персонаж "от автора". На втором этаже, над сценой, обустроено его жилище, куда он часто удаляется, чтобы погрузиться в некий труд: пишущая машинка с заложенным в ней листом всегда под рукой. Не пишет ли он ту пьесу, что происходит перед нашими глазами? Не предается ли он воспоминаниям, тени которых материализуются у нас на глазах? Вообще не исключено, что на происходящее мы смотрим его глазами, ибо он, демиург, способен облагородить этот мир, заставить каждого из персонажей уверовать в свои силы - а потому каждый из них предстает отчасти таким, каким представляет себя сам.

Оттого им не нужен никакой хеппи-энд: они не примут подачек от судьбы. Не нуждающиеся ни в чьей помощи, ни в чьем сочувствии, они исполнены внутреннего покоя, зная, что мир не ограничен понятием "ЗДЕСЬ", есть еще и "ТАМ". По ту сторону вещественного мира.

А где кому приятнее находиться - каждый выбирает по себе.