Гремучий студень русского вопроса

Григорий Чхартишвили, нет, именно Борис Акунин нашел поистине дзэнское решение. Страха нет. Нет тоски. И глумливого постмодернового веселья - ни грана.

"Декоратор" - предыдущая акунинская повесть про потрошителя красоты - могла стать последним росчерком в стремительном, как выпущенная стрела, творчестве беллетриста. Но исповедь автора-потрошителя оказалась кунштюком. Головокружительным, надо признаться. Зато теперь этот локомотив ничто не остановит. Даже гремучий студень русского вопроса.

Аплодисменты от благодарных читателей.

"Статский советник" - детектив политический. Причем внутриполитический, то есть "кто виноват" и "что делать". Молодые народовольцы не могут спокойно смотреть на варварскую эксплуатацию рабочих, на унижение инородцев, на ханжество буржуазной морали - и начиняют шурупами студень самодельной взрывчатки, и швыряют гремучую смерть в ненавистных опричников режима. Честные служаки не могут спокойно смотреть, как революционная зараза влечет страну в бездну, - и хватают дерзких бомбистов, и пытают их зверски, чтобы выдали главарей. У тех и других своя правда, те и другие равно убедительны, автор же изо всех сил старается оставаться беспристрастным.

Разве что иногда улыбается. Нет, это даже не юмор, а что-то вроде улыбки Джоконды. Вот, например, любовная сцена. После разгона сходки революционной молодежи Фандорин возвращается домой за полночь. А у калитки его встречает одна очень хорошенькая и очень воинственная барышня с той сходки. - Вы негодяй! Я вас ждала два часа и вся окоченела! Ненавижу! Опричник! Ищейка! - и достает из муфты крохотный дамский револьверчик вроде велодога. Эраст Петрович присмотрелся повнимательнее... да и поцеловал. Жаль, что сцена не прописана. Впрочем, любовная интрига - это второй план.

А первый - тема предательства. Предают и тех, и этих. Более того, именно предатели становятся той третьей силой, которая все время побеждает в безысходной гражданской войне (пока еще локальной, необъявленной). Автор ставит своего сыщика в унизительное положение - следовать всегда в хвосте, и не за кем-нибудь, а именно за предателем.

Зачем?

И почему Фандорин оказывается не в силах угадать ни предателя в полиции, ни лидера в "Боевой группе" народовольцев? Даже тогда, когда проницательный читатель уже догадался.

Может быть, потому, что шпионить за своими товарищами мерзко. В полиции Фандорин служит, а с революционеркой - крутит любовь. Барышня страдает и жалуется, Фандорин молчит и бездействует. И решительно отказывается от услуг осведомителей - а какая без них работа в тайной полиции?

С бездействием вообще интересно получается. В трудную минуту - а таковой все чаще становится вероятность оказаться в смешном или нелепом положении - Фандорин вспоминает изречения Мудрейшего учителя, не говоря о том, что в минуту смертельной опасности он вспоминает не что иное, как уроки ниндзя...

Японский мотив в акунинском сериале вообще звучит все явственней. Любовь у Фандорина в каждом романе новая, помощники новые и противники новые. И только японский слуга Маса, раз возникнув, остается тем же и таким же.

Верткий и простодушный японец, живя в Москве не один год, ни на йоту не обрусевает, а вот Фандорин - "объяпонивается" не на шутку. И в церковь не ходит.

Похоже, здесь зарыта какая-то собака - не хочется думать, что та гнусная, которая изображена на обложке. Может быть, так: оставаясь вполне русским, да еще русским интеллигентом, невозможно не только решить извечные "кто виноват" и "что делать", но невозможно вообще уберечь свой разум от схизиса. Или тупой фанатизм - красный ли, белый ли - и реки крови соотечественников. Или метания и безумие.

Однако есть третий путь. Дзэн-буддизм нас учит, что он есть всегда. В том-то и дело, что вопрос о "слезинке ребенка" вообще не имеет ответа в системе европейской рациональной логики. Прибегнув же к восточной мудрости, Фандорин исхитряется ни разу не уронить лица и не замучиться совестью. А его автор исхитряется, с головой окунувшись в мало того что больные, но еще и 40 тысяч раз выстраданные и выговоренные, в прозе и поэзии, в философии и истории, наконец, на советских кухнях, извечные русские вопросы, сохранить при этом не только ясность разума, но и всю прелесть легкого, изящного письма.

Кстати сказать, есть третий путь и в православной культуре - монастырь. Не случайно новый персонаж, новая "мисс Марпл", как обещал нам Акунин в своем интервью (см. "EL-НГ" от 23.12.99), будет монашкой.

Еще одна деталь. Чем дольше зависает Фандорин, тем яснее проступает другой, неназванный персонаж - сам автор, который очень-даже-действует. Он играет с читателем и сам с собой, при этом ни разу (до сих пор) не позволив себе ни одной прямой авторской ремарки, ни одного лирического отступления. Это похоже на игру втемную. И без прикупа: решив испытать судьбу, Акунин отказался от помощи своего героя, не дав ему возможности блистательно распутать преступление. Каждый игрок знает, что если фокус без прикупа втемную и проходит - то только раз, потом логика удачи требует надолго затаиться и уйти в тень. И не в рамках одного романа, а в масштабах всего проекта. Пусть играют другие - Фандорин, монашка, читатель, кто угодно. Читатель прежде всего. И пока у него есть Акунин, разве придет в голову глазеть на Глеба Жеглова, я уж не говорю на Анжелику - скучную и не такую даже красивую...

Разумеется, уйти в тень не значит засесть в почетные президиумы и не писать. Можно уйти в тень своих героев, их взаимоотношений друг с другом и с читателем - подначивать, стравливать, подсаживать... одним словом, вистовать.