Александр Вяльцев ДИНА РУБИНА в журнале "Знамя" # 2 опубликовала новую повесть "Высокая вода венецианцев". Рубина любит называть свои вещи заковыристо. "Последний кабан из лесов Понтеведра" - так именовалась ее предыдущая повесть. В подобных названиях сразу слышатся метафизика и тайна.
Мне показалось, что задача автора была - написать о своем путешествии в Венецию, а сверхзадача - превратить дорожный очерк в повесть. Итак, чтобы легитимизировать очерк в качестве законного ребенка беллетристики - была придумана трагическая рама: героиня узнает о своей смертельной болезни: в легком найден метастаз раковой опухоли... Здесь возникает первое сомнение, пока что в диагнозе: обнаружен метастаз, но не обнаружена опухоль... Обычно бывает наоборот: обнаруживают опухоль, а потом ищут метастазы.
Но это к слову. В общем, очень знакомая отправная точка повествования, прямо обязывающая героя на какие-то экстравагантные шаги. Первый шаг психологически вполне объясним: столкнувшийся с чем-то трагическим и труднопереносимым человек хочет куда-то уехать, хочет собрать свои мысли и силы в иных краях - или избавить близких от преждевременного лицезрения мук. И героиня уезжает в Венецию.
Тут надо сказать немного про героиню. Вот она сидит "на краю ванны в своей любимой позе: согнутая в коленной чашечке левая нога тонкой щиколоткой на колене правой". Героиня беспрестанно любуется собой, а автор героиней: "...теплое излучение кожи, молочное мерцание грудей, медно-каштановая грива..." Ну да, это главное: таких волос, как у нее, нет ни у одной женщины. Ни один мужчина не может устоять против них. "Королева моя, золотая, медная..." - твердит ей бабка. Много раз героиня с удовольствием вспоминает эти "золотые" гимны в свой адрес. Да и сама не отстает: "Тициановской выделки кожа цвета слоновой кости, перламутровая кипень живота, золотистые удары кисти на обнаженной груди, и эта масса багряных волос, пожизненное ее наказание и благодать..."
И вот такое чудо должно исчезнуть! - простодушно изумляется героиня.
Может быть, Рубина избрала не тот слог: слишком отдают все эти чудные прелести пресловутым "женским романом".
Но не только прелести. У героини и характер такой, что мужчины просто немеют и глотают воздух: воля - зверь! А еще семь классов музыкальной школы, что позволяет ей щеголять музыкальными терминами, несколько языков, и среди них, очень кстати, итальянский, факультатив которого она (биолог!) брала в университете. С чего бы вдруг? Получился просто всемирный человек, который всюду дома: в итальянском поезде она говорит по-итальянски, на кораблике со случайным русским - по-русски, в мастерской у художника - по-английски, в гетто - на иврите.
Что видит в свое первое венецианское утро наша сверходаренная героиня: "На потолке комнаты волновалась жемчужная сеть". И немедленно поясняет для нас, тупиц, что это, оказывается, вода в канале... "Это игра воды внизу... отзывалась на потолке игрой опалов и жемчугов..." Этих "жемчугов" и "опалов" в произведении множество. "Она вышла на мол и глубоко, беззащитно вздохнула...", "Вид божественной красоты открывался отсюда...", "Город сконцентрирован, сжат каналами... повернут к Богу", "Печные трубы... прослушивали тяжелую, набухшую мокротой грудь неба"... Трагическое самоощущение отчего-то расположило героиню к банальности и выспренности.
Впрочем, о своем трагическом положении героиня вспоминает как-то от случая к случаю и без особого надрыва. Собственно, перед нами повествование о герое в состоянии особой свободы, которую испытывает человек, порвавший традиционную связь с миром. Но автор забывает, что кроме свободы, которую дает трагическое, оно еще и придавливает. И теперь все окружающее ты будешь видеть совершенно иначе. И любая Венеция-Флоренция будет прошита мучительной рефлексией о твоем положении, твоей ситуации, в которой ты должен что-то решить и понять, и что именно это твое главное дело.
Поэтому ты вряд ли начнешь, подобно героине, носиться по галереям и церквям в толпе прочих туристов, тратя последнее время на такую ерунду, как великая живопись. Ты узнал или вот-вот узнаешь что-то несравненно более важное, чем вся великая живопись, литература или музыка. Поэтому твое путешествие будет совсем другим путешествием, более в себе, чем в пространстве. Ты будешь ходить по улицам, смотреть по сторонам и удивляться - зачем я сюда приехал, в место, с которым у меня ничего не связано? Собственно, тебе предстоит постичь банальную вещь, что уехать никуда нельзя.
И теперь настало время поговорить о другом важнейшем звене этой повести, не укладывающемся просто в задачу беллетризировать очерк. Внезапно в повести возникает образ давно умершего двоюродного брата героини по имени Антон. От страницы к странице значение этого образа усиливается. Важно, что вызвал его из бездн прошлого страшно похожий на него итальянец-портье в ее гостинице. Более того, его еще и зовут так же: Антонио. Более того, у них еще и специальность одна: живопись.
Признаюсь, сперва казалось, что Антонио понадобился лишь для появления ретроспективного плана в медитациях героини (российские детство и молодость) и некоторого более глубоко отношения к окружающему повсюду искусству, пониманию которого в свое время Антон героиню и обучал.
Нет-нет, роль Антонио значительно важнее. Ну да, он становится любовником героини, что можно легко и заранее угадать и что, в общем, оправдывается тем самым состоянием свободы, в котором пребывает героиня, желанием забыться, желанием почувствовать себя живой или что-нибудь такое. Ах, если бы! Нет, этот убогий психологизм не подходит нашей героине.
От всей этой истории веет пряным духом инцеста, поисками героиней заместительной жертвы за неосуществившееся когда-то. "Почему?! Почему ты - сестра?!" - кричит яростный Антон, хватая ее за плечи в темном питерском парадном. Дальше - больше: из признаний героини выходит, что он и погиб оттого, что не смог справиться с этой любовью.
Вспоминается, что в предыдущей повести Рубиной, том самом "Кабане из лесов Понтеведра", также присутствует инцестуальная пара - брата и сестры. История их любви образует едва ли не важнейшую сюжетообразующую линию. В нынешней повести, проигрывая в расстоянии (близость родственной связи уменьшается), автор выигрывает в иерархии: на этот раз инцестуальные отношения распространились на самих главных героев. Да и что таится под этой "двоюродностью", не являющейся такой уж непреодолимой преградой для любви ни с точки зрения закона, ни с точки зрения общественного мнения - чтобы так трагически сводить счеты с жизнью?
Вот какие темы разрабатывает автор. Он хочет воспеть Венецию и благословить инцест. Что же, поэту нет законов, а большое искусство издавна питалось от ущербности и тайны. Вот так и разрешилась заявленная в заглавии "детективность", хотя при расследовании стало слишком много подозреваемых.
