Татьяна Рыбакина КАК ГОВОРЯТ психологи, необычный внешний вид подростка объясняется просто: так он обращает на себя внимание взрослых, которые, занятые своей жизнью, забывают о его существовании. Иногда некоторые художники, по-видимому, находящиеся в подростковом возрасте (на самом-то деле им много больше, но то биологический возраст, а вот душевная зрелость все никак не настанет), поступают так же.
Назовем спектакль не просто "Чайка", а "Опыт освоения пьесы "Чайка" системой Станиславского" (особое спасибо от себя лично - такое название резко увеличивает количество напечатанных строк; три раза за статью повторишь - лишний рубль) - и интерес обеспечен. Но только опытные зрители с недоверием относятся к таким переиначиваниям. Знатоков больше в данном случае привлекает имя режиссера с Украины Андрея Жолдака. Мало кому посчастливилось видеть его спектакли: он в основном работает в Киеве. Но слухи доносятся и оттуда. Скандальные "Три сестры", "Тарас Бульба", представленный в Петербурге. И вот теперь спектакль в Москве - в рамках III Всемирной театральной олимпиады. Кроме Жолдака заинтриговывает участие в спектакле столичных звезд: Наталья Коляканова и Юлия Рутберг (Аркадина), Татьяна Друбич и Мария Миронова (Заречная), Александр Балуев и Владимир Симонов (Тригорин), Дмитрий Харатьян (Дорн). Да еще и костюмы модного Павла Каплевича (он к тому же один из продюсеров спектакля). Правда, кто-то уже давно заметил, что если в фильме снимается огромное количество знаменитостей, ничего путного не выйдет.
Сказать про спектакль, что тут уж совсем ничего путного нет, нельзя. Режиссер, безусловно, талантлив, многое в постановке заинтересовывает. Но большей частью ловишь себя на том, что подчас приемы существуют здесь ради приемов. Формальные находки так и остаются формальными, не добавляя особого смысла происходящему. Хотя если подходить к спектаклю сугубо рационально, как к головоломке, то тут есть над чем действительно поломать голову. Другое дело, существуют ли ответы у самого режиссера?
То Дорн становится самим собой, "выходя" из рыбы (впрочем, вся жизнь на земле, утверждают ученые, вышла на сушу из воды). То все превращаются в лягушек, квакающих и глотающих мух. Аркадина не отказывает себе в удовольствии потявкать, как собака. Нина, как и должно, с самого начала кричит чайкой. В какой-то момент она еще и выдохнет белое птичье перышко. Порой - что-то забавно, порой - бессмысленно. Бедный Треплев почти весь спектакль стремительно бегает. По-видимому, режиссер задал ему такой рисунок, оттолкнувшись от чеховской фразы: "Я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни". Если б французский классик бегал так же много, как и персонаж Жолдака, жизнь бы свою он закончил где-то на Дальнем Востоке. А вот актера Александра Усова жаль, по этой роли говорить о его возможностях крайне трудно.
Когда вдруг, неожиданно, режиссер сбавляет давление своей фантазии на актеров, и уменьшает количество приемов и приемчиков на единицу времени и пространства, спектакль начинает дышать. Дышать свободно, и получаешь возможность различить исполнителей. Последняя встреча Нины и Треплева идет молча. Весь диалог звучит интонационно невыразительно в фонограмме. Кстати, звуковое оформление у Жолдака - одна из важнейших частей спектакля; звукорежиссер Владимир Клыков. Если судить по силе звука - и вовсе главная. При входе для безопасности барабанных перепонок зрителям следовало бы выдавать беруши. На сцене падают чемоданы, и в динамиках грохот, герои шлепают по невидимым лужам, подбирая одежду, в ушах - звук разбрызгиваемой воды. Все время разбивается невидимое стекло, преградой разделяющее героев. А уж когда оно со скрипом протирается или того хуже - с диким скрежетом режется, хоть святых выноси. Но актерам надо отыгрывать сюжет, и что удивительно, оказывается, это у них прекрасно получается. Голосом не поможешь, но есть глаза, мимика, пластика. Эпизод становится стереоскопичным, объемным, исчезает однозначность.
Многое в спектакле напоминает капустник, остроумный, едкий, смешной. Когда индивидуальность актера не столь значима, куда важней шутка, подкол. Вот актеры купаются в колдовском озере - раскатывают на низеньких тележках, демонстрируя недюжинную натренированность. Наркоман от литературы Тригорин невероятно смешно колется, но не иглой, а пером, предварительно обмакнув его в чернильницу. Аркадина появляется в шляпе с мерно покачивающимися крыльями чайки. Все герои в длинноносых узких ботинках, словно клоуны. Постоянно дымит самовар, с которым Костя при звуках поезда обегает сцену. Дым поднимается вверх, медленно рассеивается, напоминая в лучах софитов перистые облака. Заполняет огромный объем (спектакль идет на сцене не до конца отреставрированного Театра наций, что в Петровском переулке, бывшая улица Москвина), прикрывает прозрачным туманом, как крышей, неуютное, разорванное пространство спектакля (сценография Кольо Карамфилова из Болгарии, художник по свету - Сергей Мартынов). Красиво...
Так что в спектакле - всего понемногу. Кого что интересует. Только вот система Станиславского (не считать же столь частые этюды на беспредметное действие системой) превращается в систему или скорее набор приемов Жолдака. Зато название и в одном, и в другом случае - длинное.
