Артур Соломонов Франк Касторф (художественный руководитель "Фольксбюне", одного из самых скандальных берлинских театров) и Ян Боссе (начинающий венский режиссер) показали зрителям две вариации на тему насилия. Они пытаются уловить театральную природу всего, что связано с этой проблемой. Поднимая в атмосфере внешней европейской стабильности и официального гуманизма проблему тотального насилия, режиссеры добиваются затаенного внимания зала.
С приходом Франка Касторфа "Фольксбюне" приобрел славу театра радикальной художественной оппозиции и эксперимента. Любимец молодежи, постановщик, опрокидывающий каноны, Касторф до сих пор вызывает презрительные улыбки у сторонников консервативного театра. В его постановках вещи и понятия теряют четкость очертаний, мужское обращается женским, молодое - старым, и нет такой формы, которая не могла бы в одну секунду обернуться своей противоположностью. Нужно принять эти правила игры и быть готовым, что действие может повернуть вспять невесть откуда взявшийся великан, что вряд ли у актера хватит терпения доиграть роль до конца и не попробовать на наших глазах какую-то другую. Актеры Касторфа всегда играют с некоторым остранением, радостно показывая, что это всего лишь театр, а они - не более чем артисты: в недавней премьере Касторфа по роману Достоевского "Бесы" Степан Трофимович, изгнанный Варварой Петровной, спускался со сцены в зал, а актер, играющий Шатова, предостерегал его: "Куда вы, там Берлин!" То, что "там Берлин", ни Касторф, ни его актеры не забывают ни на секунду.
Желание русского зрителя пролить слезу сочувствия или применить понятие "сверхзадачи" к спектаклям, возникшим в контексте иной театральной культуры, здесь вряд ли уместно. Свобода владения телом у актеров Касторфа и его режиссерская дерзость в сочетании приемов разных театральных эпох и стилей заставляют вспомнить и мейерхольдовскую биомеханику, и эксцентрическую школу в целом. Публицистический пафос чувствуется в каждом спектакле Франка Касторфа, однако они не содержат ни призыва, ни протеста, ни тем более стремления к театральной иллюстрации социальных проблем. Касторф ограничивает пространство, только театру принадлежащее.
Спектакль "Психопаты" был показан в берлинском "Софиензале". Ян Боссе взял для постановки один из текстов берлинского молодого драматурга Майенбурга, пишущего неизменно кровавые драмы. В пьесах Майенбурга агрессия возведена почти в ранг античного рока - она беспричинна и бесцельна, слепа, но всесильна. Актеры - Виктор Калеро, Урсула Долл, Мартин Энджел - играют с ощущением тяжести, ненужности, чуждости собственного тела. Их движения резки и неожиданны, они готовы броситься под нож, на стены, отдаться в полную власть другому. Каждый словно хочет избавиться наконец от своего тела, словно желает "стать нулем", как герой одной из пьес Кольтеса.
Сюжет сводится к тому, что двое мужчин делят меж собой женщину. Как в переносном, так и в самом прямом смысле. Сцена поделена на три отсека - три комнаты в сумасшедшем или обычном доме (разница, по мнению авторов спектакля, несущественна). В центр сцены помещено огромное увеличительное стекло. Предметы и части тел, оказывающихся за стеклом, искажают пропорции и перспективу этого пространства. Резкий удар светового луча совпадает с ударом гонга, и актер начинает судорожно, "взахлеб" существовать.
Парикмахер (Виктор Калеро), лязгая в воздухе ножницами, срезает с парика клиента (Мартин Энджел) прядь за прядью, распаляясь при виде падающих локонов и обнажающейся шеи. Ножницы режут воздух, лязгают над сжавшимся в кресле человеком. В конце концов клиент, сбросив парик, убегает, а парикмахер с хрипением разрывает ножницами оставшийся в кресле парик. В это время женщина (Урсула Долл) методично вбивает гвозди себе в ступни. В тот момент, когда из зала с гневом вышла пара пенсионеров, героиня Урсулы Долл, ползая по белому кафелю, нашла по кровавым следам своего мужчину, и страсть ее только разгорелась при виде и ощущении его крови.
"Террордром", спектакль Касторфа, может вызвать еще большее негодование. Там, где Боссе теряет сознание, Касторф начинает свои игры. Боссе с усердием создавал на сцене модель человеческих отношений, а Касторф, усмехаясь, показал изнанку приема.
Делая иронию главной движущей силой спектакля, Касторф освобождался от моральных оценок и глобальных претензий. Боссе охватывал ужас от сознания бездн, в которые он вступал, а Касторф хозяйничал там как дома. Парень, побывавший в уличной потасовке, появляется на сцене в крови с головы до ног, черт, потусторонний виновник вершащегося зла, свешивается с колосников и охрипшим голосом несет полную чушь, родители помещают надоевшего им ребенка в холодильник, две сестры встречают Рождество, поставив в центр стола урну с дорогим прахом мамы и папы┘
"Террордром" начинается проецированием компьютерной игры на сцену "Фольксбюне". Виртуальная реальность, где игрушечные человечки без передышки уничтожали друг друга, подготавливала зрителя к восприятию иной - театральной - реальности.
Касторф морочит публику. Может быть, даже слишком. В результате некоторые зрители перестают чувствовать разницу между бестрепетным истреблением компьютерных человечков и приключениями героев спектакля. И, видимо, для этих зрителей, нуждающихся в окончательной формулировке смысла, в финале спектакля Касторф раздает актерам слова о том, что в Берлине необходимо выделить место, где можно было бы спокойно убивать или быть убитыми, и расстреливает главных героев под песенку "Это новый Берлин"...
Спектакль Касторфа - о виртуальном мире, о той информации, которая обрушивается на нас. Подача этой информации становится объектом насмешек художественного руководителя "Фольксбюне": вспомним прямую трансляцию бомбежек Белграда, выглядевшую на экране телевизора то ли как боевик, то ли как компьютерная игра.
Каждый герой "Террордрома" озабочен эффектностью своего поведения, будь то ситуация любви или последних мгновений жизни. Репортер, смертельно раненный на какой-то демонстрации, вползает в редакцию, хрипя: "Вставьте, вставьте в мою статью: "Там был китаец с пробитой головой┘ Его маленькие глаза были широко открыты┘" Найдя удачную фразу, журналист испускает дух. Все стремятся изображать. Внутренняя жизнь человека атрофируется. Есть лишь бессвязная цепочка эффектных жестов и слов.
Боссе, как и многие другие режиссеры, насыщает формы, увиденные в жизни, театральной яркостью. Касторф не видит смысла ни копировать, ни укрупнять. То, что Боссе рассматривает под лупой, Касторф пускает в пляс. Он создает, если так можно выразиться, театр театра. Спектакль, захлебываясь в намеках и знаках, интерпретации интерпретированного, отражении отраженного, указывает на утрату чувства реальности теми, кто сидит в зрительном зале. Театр Касторфа - провокация, в ходе которой неуловимые взаимоотношения театра и жизни предстают в парадоксальном аспекте.
Касторф по решению берлинского сената останется руководителем "Фольксбюне" до 31 июля 2002 года. Остается только позавидовать берлинцам, которые увидят, куда заведет Касторфа его талант, и туристам, знающим, что без посещения премьер "этого сумасшедшего Касторфа" осмотр достопримечательностей современного Берлина будет неполным.
Берлин
