Вера Максимова
'Я пригласил вас, господа...' В спектакле Лангхоффа Городничий обходится без этой самой знаменитой реплики 'Ревизора'.
Фото Артема Житенева (НГ-фото).
После "Мастера и Маргариты" Франка Касторфа - пятичасового опуса, который был организован по принципу "чем сложней и скучней, тем лучше", "Ревизор" Лангхоффа - радостный, русской аудитории чем-то особенно близкий. Свободным дыханием, нескрываемым ликованием талантливых актеров, которые живут и действуют на сцене в свое полное удовольствие.
В "Ревизоре" режиссер подтверждает известное о себе мнение как о замечательном строителе театрального пространства и человеческих отношений на сцене, верящем в то, что странная, не определимая словом профессия режиссера вбирает в себя многие умения.
Сценография спектакля, автором которой Лангхофф также является, свидетельствует о высокой культуре и осведомленности постановщика. На огромном полукруглом заднике художница Катерина Ранкл повторила фрагменты Страшного суда Микеланджело, среди "героев" которого узнаваемы мундиры и лица "Ревизора". Гигантская спиралевидная конструкция, башня с лестницами и ярусами, повторяет знаменитую утопию Татлина - оставшийся лишь в макете памятник III Интернационалу. "Ревизор" Мейерхольда дает о себе знать наплывами мрака после сверкания огня, мистическими и мрачными музыкальными вторжениями "Гоголь-сюиты" Альфреда Шнитке, их вольным диссонансным соединением с русскими романсами, которыми полон спектакль. У Мейерхольда двигались и отъезжали наклонные деревянные фурки с исполнителями и антуражем. У Лангхоффа конструкция всеми своими частями также приходит в движение. Опора и "твердая почва" исчезают из-под ног человека-актера. Он идет, преодолевая встречное движение, по крутизне верхних этажей. И нужно особенное мастерство, чтобы оставаться при этом свободным, соразмерять ритм шага и слова, не сбивать дыхания, не разрушать рисунок мизансцены (в том числе и общей, массовой, когда в затылок друг другу поспешает цепочка чиновников, чтобы ублажить, угостить напоить, "инкогнито из Петербурга").
На такой крутой площадке, как у подножия башни Лангхоффа-Татлина, могла бы играться и вахтанговская "Принцесса Турандот", светлая тень которой - в легкости игры, импровизационности, умноженной итальянским темпераментом.
Весь спектр игры - мимической, пантомимической, динамической, психологической, эксцентрической - развернут в спектакле. Хлестаков - Юрий Феррини с ловкостью акробата взбирается по вертикальному шесту, обегает все углы и закоулки выгородок, опробовав массу личин - от важного столичного гостя до рассеянного петербургского мечтателя, робкого папенькиного сынка, готового виниться и благодарить; веселого наглеца, грешного и наивного взяточника, самого азартного из всех.
Два года назад на Театральной олимпиаде Москва увидела и полюбила Феруччо Солери, гения движения, несравненного стреллерова Арлекино. Теперь в роли слуги Осипа - почти бессловесного, часто неподвижного - Солери восхищает сверхвыразительной статикой, когда "играет" одно лицо, бездонное в переменах гримас и "отражений".
У Городничего - Эроса Паньи в начальном монологе - виртуозная игра словоговорения, "заговаривания" чиновников и самого себя.
Лангхофф не раз говорил о своей любви к "скандалам" и "скандальчикам" на подмостках. Его "Ревизор" развернут серией талантливых и озорных, вплоть до капустнических аттракционов. Стихия веселья по-вахтанговски освобождена, и оттого еще выразительней и заметней щемящие ноты печали, которые нет-нет (как в простодушном тоненьком пении Марьи Антоновны - Эмманюэль Вион) да и входят в спектакль, не исторический и не современный, с перемежениями тех и других примет. Движения здесь - по кругу, как бесконечный повтор жизни, как бег на месте и в никуда.
Страх у Лангхоффа лишен трагедийного наполнения и чрезвычайности. Страх был и будет вечно, как и грехи человеческие. Обыденный страх, человеку по разным причинам сопутствующий, с помощью разных ухищрений преодолеваемый.
Как известно, мнимого ревизора в гоголевской комедии сменяет настоящий. У Лангхоффа это одно и то же, чуть измененное лицо (тот же актер надевает маску, добиваясь внешнего сходства с Берлускони). Чиновники и маменька с дочкой мгновенно мобилизуются, чтобы приветствовать его, обольщать, получая в ответ привезенные из Петербурга долгожданные ордена и ленты.
