Наталия Осис
Неугомонный Гринуэй теперь занялся исследованием степени вины ученых перед человечеством.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Когда русский берется изображать англичанина, англичанин – француза, а француз – немца, в лучшем случае получается анекдот. Когда Гринуэй вывел на сцену двух евреев, двух американцев, двух русских, одного англичанина и одну француженку, он, безусловно, рисковал. Удивительно, но трюк удался, и ни один из персонажей не получился шаблонным, – быть может, потому что сам мистер Гринуэй производит впечатление типичного англичанина, и сам знает, как это впечатление обманчиво.
Театральный проект «The Children of Uranium», поставленный специально для генуэзского Фестиваля науки, изначально не предполагал рассказывать анекдоты про русских и евреев. Он должен был при помощи всех средств, известных Гринуэю, рассказывать об атоме. Под гигантскую инсталляцию, посвященную атому, выделили красивейшую виллу с видом на море, под съемку небольших фильмов для проекта – Дворец дожей и лучшую съемочную бригаду Италии, для проекции этих самых фильмов у продюсера Боба Уилсона была арендована за бешеные деньги система Пандора, способная проектировать и полностью контролировать до десяти разных фильмов одновременно, из самых разных стран были приглашены актеры. А маэстро Гринуэй написал сценарий, в котором нет ни слова о строении атома. Заметим в скобках, Фестиваль науки занимается именно научно-просветительской работой и делает это на удивление хорошо: целые семейства съезжаются со всей Европы и ходят по Генуе от одной интерактивной выставки к другой, чтобы узнать все про числа, звезды, цунами, динозавров, свет, особенности поведения разных материалов под нагрузкой и т.д. Говорят, что за годы существования фестиваля процент желающих получать техническое образование значительно увеличился.
Проект Гринуэя вряд ли увеличил число желающих посвятить себя науке. Дело в том, что Гринуэя в «теме атома» занимал совсем не атом, и даже не атомная бомба, и не история ее создания, а мера ответственности ученых-ядерщиков и ученых вообще перед человечеством. Гринуэя интересовало чувство вины – его мера, глубина и полнота. Вина тех, кто открывает ящик Пандоры, их плата за любопытство, в данном случае – научное, пути благих намерений и цена просвещения – вот список вопросов, которые предъявил Питер Гринуэй науке. Роберту Опенгеймеру, создателю атомной бомбы, маэстро вообще не дал слова. Он дал ему лишь до невозможности еврейскую шляпу и посадил его посреди пустой комнаты, среди черной – комками – земли, перед полупрозрачным экраном – смотреть снова и снова черно-белую хронику ядерных взрывов. Остальные получили возможность если не оправдаться, то хотя бы высказаться. Список же персонажей, привлеченных к расследованию Питера Гринуэя, оказался очень занятным: Исаак Ньютон, Джозеф Смит, Мари Кюри, Альберт Эйнштейн, Роберт Опенгеймер, Никита Хрущев, Михаил Горбачев и Джордж Буш.
Чтобы представить всех достойным образом, виллу Кроче, где в обычное время находится Музей современного искусства, выпотрошили начисто и придумали по комнате для каждого героя. Ньютону отвели привратницкую каморку, похожую на каморку папы Карло (как жаль, что европейцы ничего не знают о нашем папе Карло), с верстаком и рубанком, усеянную стружками, мукой и пылью. Джозефу Смиту – другую каморку, под лестницей. Остальных поселили наверху, в «господских покоях» (этот этаж так традиционно называется il piano nobile – благородный этаж): усыпанная хрустящим гравием и уставленная стеклянными колбами комната-ловушка для синей бабочки – мадам Кюри; выжженная земля для Агасфера, для Вечного жида Опенгеймера; под «сермяжную простоту» отделанная самая большая комната виллы – для Хрущева; золоченый зал с протекающими потолками и платьями Раисы – для Горбачева; и знакомый всем по «обращениям президента к народу» кабинет президента Америки, – увешанный фотографиями детей-мутантов, кабинет Буша. У каждого в комнате – еще и свой персональный обвинитель, закольцованный фильм-кошмар, провоцирующий оправдываться, каяться, убегать и возвращаться, вступать в диалоги с соседями по этой пыточной камере, выяснять правду и, не добившись ее, возвращаться к себе, расталкивая по дороге зрителей и наступая им на ноги. Зрители же, брошенные с самого начала спектакля-перформанса безо всякого руководства (что делать, например, в случае┘), толком не знающие, как им себя вести, ведут себя так, как и положено демосу, который мечется, толпится, заглядывает, любопытствует и мало что понимает из происходящего...
Иногда хотелось толкнуть в бок соседей, сказать им: «Точно-точно, могу подтвердить, он это точно сказал». Сам Гринуэй на каждом показе незаметно растворялся в толпе зрителей и, подчиняясь всеобщему броуновскому движению, бродил по собственной инсталляции, надеясь подслушать, что же говорят, толкая в бок соседа. Или, может быть, он сам толкал соседей в бок, чтобы сообщить им то, что не дописал в тексте?
═
Генуя
