Анна Андрушкевич Никто не спрашивал лишних билетов у метро «Маяковская» – напротив, у этой самой станции их зычно предлагали «за полцены на хорошие места». Но даже и за приемлемые суммы никто особенно не стремился на хорошие места, так что зал был наполнен весьма умеренно.
Впрочем, вокалисты, коих приехало четверо (сопрано – Иветт Боннер и Виктория Нава, тенор Джеймс Эдвардс и баритон Метью Роуз), действительно не показали какой-то необыкновенный экстра-класс и в результате ушли без единого биса. Но, несмотря на то что горячих страстей не наблюдалось, на сцене этим вечером было так тепло и вдохновенно, как бывает отнюдь не каждый раз. Пели трепетно, чисто, артистично, и получалась такая обаятельная музыка, что хотелось простить и некоторое «не вместе с оркестром», и не всегда безупречный баланс (две-три высокие и наверняка блестящие ноты тенора совсем утонули в тутти).
Не так давно в этом же зале принимали на ура Анну Нетребко и Роландо Вильясона, отдельные вещи из их репертуара прозвучали и у приехавших сейчас солистов, так что сравнение было неизбежным, но оно не могло сложиться в пользу англичан: на сей раз нас посетили не властители дум с мировыми именами, а певцы, исполняющие в Ковент-Гардене в основном второстепенные роли (например, Боннер поет цыганку Эсмеральду в «Проданной невесте», Нава – Первую Даму в «Волшебной флейте», Роуз – Вагнера в «Фаусте», Эдвардс – Вестника в «Аиде»).
В конце первого отделения Виктория Нава и Джеймс Эдвардс, преобразившись в Мими и Рудольфа, признались друг другу в любви и, напевая «Amore, amore», удалились за кулисы. Тенор не отличался особенной мощью, а вибрация сопрано казалась порой тяжеловатой, но дуэт получился очень нежным, задумчивым и прозрачным (Нетребко и Вильясон пели его более жарко). Иветт Боннер исполнила ту же арию из «Русалки» Дворжака, что и Анна Нетребко, и это было завораживающе музыкально – но насколько прекраснее эта ария была в исполнении нашей певицы! Между тем как долго еще мы будем называть ее «нашей»? Анна подала документы на оформление австрийского гражданства, и это жаль, тысячу раз жаль.
Во втором отделении джентльмены очень уверенно и приятно запели по-русски. Метью Роуз признался, что любви все возрасты покорны (тут оказалось, что у него глубокий и красивый низкий регистр), а Джеймс Эдвардс все вопрошал, куда же удалились златые дни его весны. При этом слово «весна» произносимо было с таким непередаваемым златым оттенком, что зал, памятуя о сугробах за окнами, болезненно вздыхал.
Но что особенно удивительно, едва ли не главную роль в этом вокальном концерте сыграл дирижер, Александер Уокер. Наблюдая его работу, можно было искренне позавидовать Госоркестру. Ну, казалось бы, чего можно ожидать от нескольких инструментальных номеров, которые в данном случае задумывались как вспомогательные? От всем наизусть знакомого «Полонеза» из «Евгения Онегина» или «Интермеццо» из «Сельской чести»? А, пожалуй, они запомнились больше всего: «Интермеццо» – опадающими осенними диминуэндо, «Полонез» – множеством средних голосов, вдруг оживших в недрах фактуры. Приятно думать, что к этому музыканту русские дирижерские традиции имеют самое непосредственное отношение: два года Уокер учился у легендарного Ильи Мусина. Он предпочитает оперу и балет, но в то же время выступает со многими оркестрами Европы, и очень бы хотелось однажды услышать его в Москве с большой симфонической программой.
В общем, посмотреть на золотую середину одного из лучших театров мира было очень интересно, тем более что и первый состав мы представляем себе не понаслышке: сейчас, как раз в эти дни, в Ковент-Гардене идет «Онегин», и Ленского поет Вильясон, а в заглавной партии – кто бы вы думали? Дмитрий Хворостовский. Иными словами, привозить солистов – это прекрасное начинание, и хорошо, что оно развивается. Но вот еще беречь бы своих┘
