Мария Колганова До появления этого спектакля Марка Розовского в репертуаре московских театров, насчитывающем не одну сотню спектаклей, не было ни одной пьесы Льва Толстого – при том что другие классики у нас отнюдь не обижены. Предмет, требующий осмысления: то ли Толстой с его категоричными нравственными догматами сегодня уж совсем не ко двору, то ли режиссеры просто страшатся подступиться к пьесам этого «матерого человечища», написанным уже после его «обращения», когда внимание писателя целиком сосредоточилось на проблемах нравственных, религиозных, философских.
С точки зрения фабулы «Живой труп», в основе которого лежит реальное громкое уголовное дело, – практически бульварная мелодрама, «хорошо сделанная пьеса» о любовном четырехугольнике. Федя Протасов подозревает, что его жена Лиза любит своего друга детства Каренина, и уходит, чтобы не мешать их счастью, найдя себе утешительницу в лице цыганки Маши. А поскольку развод в то время – дело архисложное и постыдное, Федор, чтобы развязать жене руки, инсценирует самоубийство. На самом же деле пьеса эта – переплетение сложных психологических мотивов, непрерывное подспудное рассуждение о пороке и добродетели, о лжи, грехе, совести, виновности, стыде... И все эти категории крайне важны для понимания характера Феди Протасова и причин его душевных метаний, его пьянства и загулов.
Марк Розовский дает спектаклю подзаголовок «семейная драма» и, выводя все эти тонкости за скобки, ставит сочный бульварный адюльтер, имеющий вполне земную, чувственную основу. По тому, как пылко Каренин (довольно, кстати, неприятный тип в исполнении Дениса Юченкова) в первой же сцене бросается к Лизе (Наталья Баронина), едва за домочадцами закрылась дверь, как страстно ее обнимает и целует при полном ее согласии, об их отношениях можно сделать вполне определенные выводы. Да и отношения Маши с Федором, кажется, далеки от платонических: она отработанным движением падает в его объятия, а в другой сцене он столь же привычно начинает ее раздевать, и неизвестно, чем бы кончилось дело, кабы не нежданный приход Машиных родителей.
При этом связь с Машей Федор отрицает («я ее честь берегу»). Стало быть, либо врет – но тогда это уже не Федя Протасов, для которого именно его категорическая неспособность, нетерпимость ко лжи и стала сначала причиной ухода от жены, а потом и всех дальнейших злоключений. Либо между ними действительно нет ничего, помимо того что режиссер дал нам подсмотреть, – но это все одно, что есть, ибо в сознании таких людей, как Федя, сам помысел приравнивается к поступку. Момент вроде бы незначительный, но как нельзя лучше демонстрирующий пропасть между Федей Толстого и Федей Розовского. Да и из остальных главных героев не подверглась переакцентировке разве что Маша в исполнении Юлии Бружайте – в целом точном, но, пожалуй, чересчур старательном для толстовской Маши, которая вся суть – воля.
Трудно сформулировать задачу, поставленную перед исполнителем главной роли Владимиром Юматовым. Большую часть спектакля его Федя остается совершенно бесстрастным. Он не пьян от вина, его не трогает Машино пение, он равнодушен к ее ласкам; задумав застрелиться, спокойно подносит к виску пистолет, и так же спокойно его опускает: «Нет, не могу». При этом, кажется, бесстрастен не столько Федя, сколько сам артист, что выглядит резким диссонансом рядом с играющими по обыкновению сочно, до чрезмерности, артистами Розовского. И только в сцене с Петушковым он вдруг оживает и замечательно отыгрывает все то, что так долго сдерживал в себе: от внешней характерности до внутренней боли. Но почему только тогда – понять, право, трудно.
Текст Толстого местами заметно сопротивляется предложенной театром трактовке. Впрочем, мелодрама во все времена остается любимым у публики жанром. Грустно только, что даже у тех режиссеров, кто пытается вполне серьезно прочитать классический текст, все больше получается вычитание смысла, а не его приращение.
