Майя Крылова Немецкий искусствовед Брижида Охайм всю жизнь изучала творчество некогда знаменитой танцовщицы Лой Фуллер. Порывшись в архивах и в старых кинопленках, Охайм реконструировала танцы Фуллер начала ХХ века, а разработав теорию вопроса, решилась на эксперимент. Ученая дама сама исполняет возрожденные движения. Результаты ее работы можно было наблюдать в Доме музыки.
Американка Фуллер, сто лет назад покорившая мир новаторским пластическим проектом, была актрисой драмы. Как-то она обнаружила, почти случайно, что публике нравится, когда свободную одежду ее героини подсвечивают прожектором. Так родился проект Фуллер. Для того чтобы эффект подсветки был внушительнее, актриса увеличила пространство материи с помощью деревянных шестов в руках, с натянутым на них белым шелком или шифоном. На таком «экране» хорошо заметны блики разноцветных ламп. Осталось лишь придать динамику драпировкам за счет бега, кружений на одном месте и разнообразных колыханий конечностей с шестами – и публику эпохи символизма можно было брать голыми руками.
В довольно простом проекте современники находили подтекст и таинственность. Особенно нравился эффект «исчезающего тела», когда за потоками света и танцующими материями фигура женщины становилась «бесплотной». Теоретики искусства на примере Фуллер и ее союзниц по «свободному танцу» пели осанну здоровому женскому телу, свободному от корсетов. Максимилиан Волошин писал о «естественных жестах свободного и нагого человеческого тела, логика которого не была нарушена ни футлярами, ни повязками, ни стянутостями». Приплели к делу и античность, которой, по моде времени, полагалось подражать: дескать, древние греки умели быть «природными» и естественными в плясках. А то, что фонари Эдисона, подсвечивающие концерты Фуллер, так же далеки от природности, как сыр с искусственной плесенью от деревенского творожника, – об этом как-то не думали.
Поиски античности спустя 2000 лет после ее окончания – типично постмодернистский проект. Брижида Охайм, по сути, создала перформанс – старательно воспроизвела эффект «движущегося костюма» под венский вальс, Вагнера и Массне, набрав цитаты из подлинных танцев Фуллер. Белая материя ее хламиды летала, когда Охайм размахивала руками, изображая то огромную бабочку, то цветок с гигантскими лепестками. Сказать, что это в точности похоже на оригинал, нельзя. Искусствовед-реконструктор была небрежна в исторических деталях. В московском спектакле, например, не оказалось «нижнего света, бьющего из люка» (свидетельство очевидцев со спектаклей Фуллер). И нехитрая игра ламп тоже не сказать чтобы околдовывала.
Тем не менее у дамы из Мюнхена получился довольно красивый орнамент «по мотивам». Или пластический иероглиф. Европеец может оценить красоту каллиграфии тушью, не зная японского языка. Точно так же можно смотреть на этот «Танец цвета», улавливая в нем аромат истории. Охайм верна шутливой балетной поговорке: «Если танцор стремится показать, что гравитации нет, то это балет. Если танцор стремится показать, что гравитация его гнетет, то это модерн»
