Последнее слово

Театр был неотъемлемой частью его жизни.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)

Незадолго до того как Гвоздицкий попал в больницу, из которой уже не вышел, актер дал это интервью, которое целиком выйдет в следующем номере журнала «Станиславский». Фрагмент из, вероятно, последнего интервью актера – сегодня.

Виктор Васильевич рассказывал, что готовится к гоголевской «Женитьбе» и репетирует в чеховской «Чайке» в петербургском Александринском театре, в который он перешел из МХТ, размышлял о том, что его волнует в профессии.

– Виктор Васильевич, постановщик новой «Чайки» Кристиан Люпа поручил вам роль Тригорина?

– Нет, Дорна. Он мне всегда был интереснее. Как-то жизнь все время к нему приводит. Олег Николаевич Ефремов хотел, чтобы я играл Дорна во МХАТе, не сложилось, но было еще несколько возвращений к этому предложению. И в докторе Дорне очень много Чехова.

– Именно Дорн произносит фразу «Как все нервны» и смотрит отстраненно на все происходящее в пьесе. А у вас когда-нибудь возникало ощущение, что вы в жизни – наблюдатель? Или вы всегда были вовлеченными в общий процесс?

– Никогда вовлечен не был в общий процесс, никогда. Но наблюдатель? Не могу такую роль на себя повесить. Слишком большая роскошь – быть наблюдателем. Бывало, что приходилось плыть против течения, но это другое. Хотя сейчас приходится наблюдать со стороны. Вижу, что актерская профессия переживает трудный, разный период, скажем так, спорный период.

– Что меняется?

– Чтобы владеть профессией, нужно владеть ремеслом. Понятие ремесла со времен Станиславского и Немировича-Данченко сейчас утрачивается. Нужно понимать, что на сцене должно быть видно, слышно, ясно, а внутреннее содержание простроено. Я очень не люблю, когда коллеги, к которым я прихожу на спектакль, говорят: «Тебе так не повезло, такой спектакль неудачный, а вчера был хороший». Я отвечаю: «Если он неудачный, это должно быть видно только вам». Это и есть ремесло, которым артист обязан владеть. А если это сегодня черное, а завтра – белое, значит, спектакль не сделан.

– Все размыто?

– Считается, что «ремесло» не очень высокое слово, хотя это не так. Пройдя университеты Художественного театра, я видел очень больших артистов на сцене: Смоктуновского, Невинного, Ефремова. Эти люди владели мастерством. Они были внятны в своей профессии, в своем желании, в своей тонкости. Говорят: «Такой тонкий артист, он третий план играет!» А на самом деле труднее всего сыграть первый план. Как у Пушкина – только первый план. Второй уже можно придумать. И пятый, десятый, двадцать шестой. А сыграть первый план, чтобы он был точным, чтобы он был в авторе и одновременно мой, – это самое трудное. Это как музыка. Если играют мимо нот, получается что-то непонятное.

– Вы часто ходите на спектакли? Что-то нравится?

– Сейчас довольно редко, потому что на два города живу, не получается. Из последнего, что я видел, понравилось все, что делает Василий Бочкарев в Малом театре. «Мнимый больной» и, конечно, Островский безукоризненно сделан, «Правда хорошо, а счастье – лучше». Но не сами спектакли, а именно роли. И его отношение к профессии, отношение к театру, какая-то серьезность человеческая.

– Сегодня вы в Александринском. Чем он вас привлек?

– Таких театров нет в России. Я имею в виду ауру здания, ауру ярусов, лож, плафонов, люстр, царских лож. Там магия огромная пространства. Пространства, которое сделано настоящим архитектором Карлом Росси. Мне кажется, Фокин очень правильно и красиво строит репертуар, включая в него постановки пьес, которые в свое время впервые появились на Александринской сцене. Это и «Ревизор», и «Женитьба», и «Чайка». У меня к этому театру отношение особое. До Москвы я работал в Театре комедии, напротив Александринки, и застал его великих артистов. Говорить про этот театр можно очень много. Зайдите туда.