Мария Кувшинова Сценарий «Отрыва» известный прежде только как киносценарист Александр Миндадзе с самого начала писал для себя. О своем режиссерском дебюте и вообще о кино Миндадзе рассказал корреспонденту «НГ».
– Александр Анатольевич, скажите, как, почему вдруг случился ваш режиссерский дебют?
– Я ведь работал в кино, не в какой-то другой промышленности. Всю жизнь проводил на площадке, в монтажной – хотя и был автором только литературной основы. Не то чтобы я перемахнул из Америки в Азию – просто сделал еще один шаг. Я понимал, что «Отрыв» я уже должен снимать сам. Почему бы и нет, если я знаю, как это делать? У меня нет амбиций стать режиссером, быть режиссером... Но какие-то вещи я уже могу делать сам.
– До «Отрыва» не было таких мыслей?
– Никогда. Но наступает какое-то время для человека, что-то назревает, поступки какие-то.
– С Вадимом Абдрашитовым вы обсуждали свои режиссерские планы?
– Сценарий не был написан для Вадима, поэтому мы с ним не обсуждали этот момент. Я писал «Отрыв» и постепенно понимал, что пишу его для себя.
– Откуда взялась сама история – про авиакатастрофу, про родственника жертвы, который проник в отряд летчиков, чтобы получить информацию?
– Ниоткуда, как любая другая история. Оказался интересен такой вот обычный человек, который живет ровной серой жизнью, и только драматические обстоятельства могут его вырвать из будней. Возникает такая даже несколько кощунственная перемена участи – новое лицо открывается в нем самом. Это мой давний сюжет, который я пытался реализовать, а одновременно начали случаться разные авиакатастрофы┘
– У вас там есть такой впечатляющий проход летной бригады: пилоты, стюардессы, все в форме, очень красивые. Похоже на воскрешение шестидесятнического архетипа о самой романтической профессии...
– Может быть. Это не было сознательным умозрительным решением – напомнить 60-е годы. В моем фильме романтизация возникает по сюжету – после того они провели вечер в бане, полупьяные, нужно было, чтобы они стали единым механизмом.
– На экране мы видим только фрагменты большой истории. Вы говорили, что намеренно жертвовали временными фазами.
– Мы старались освобождаться от реальности и более жестко монтировать. Все эти якобы неловкие монтажные переходы были сделаны специально. Не то чтобы я много вырезал. Я многие вещи просто не стал снимать – удалил из картины сюжетную последовательность. Можно, конечно, было все показать подробно: вот он встал, пошел, пришел┘
– Но зрители привыкли к линейному повествованию, к тому, чтобы им все разжевывали.
– Конечно, здесь не линейное повествование – оно постфактумное: сначала что-то происходит, потом находится объяснение. И если у фильма есть достоинства, то это – главное. Со сценарием были те же проблемы – соотношение понявших-непонявших было примерно таким же.
– Среди актеров были люди, не понявшие сценарий?
– Нет, они почему-то как-то сразу попали в этот ветерок условности, полуреализма, который у нас там сквозил. Искали актеров довольно долго. Клавдию Коршунову (сыгравшую роль стюардессы. – «НГ») я увидел у Коли Хомерики в «977». В этом фильме какая-то нота была моя – и когда я начал работать над «Отрывом», то вспомнил про Клавдию.
– Почему почти весь фильм сделан на крупных планах?
– Они же не тупые крупные, они полукрупные, создающие ощущение движения: двигается герой – и мы за ним. Действие происходит на уровне его затылка, спины┘
– Вы говорите про уход от реальности, но в картине, между прочим, есть очень четкое ощущение времени. Понятно, что действие происходит в наши дни.
– Я на это очень рассчитываю. Мне казалось, что приметы времени надо вписывать в фильм. Это среднее провинциальное место, средний город N, средний никакой человек. Россия, центральная ее часть. Без, естественно, всякой конкретики.
– На «Кинотавре» многие были уверены, что действие происходит в Стране Мертвых. Вы были готовы к тому, что у зрителей возникнут собственные интерпретации?
– Да, я был готов. Но всегда хочется, чтобы этого было меньше. У меня совершенно ясная картина. И весь вопрос в том ошибаюсь я или не ошибаюсь.
