Ксения Щербино 5 октября у Инны Михайловны Чуриковой день рождения. Рассказывает режиссер театра «Ленком» Марк Анатольевич Захаров, с которым актриса проработала три с половиной десятилетия.
На самом деле, появление в театре Инны Михайловны Чуриковой – это судьба. Я вытащил какую-то счастливую карту. Я отношусь к этому абсолютно мистически, потому что она актриса божьей милостью, и как только я увидел ее в фильме «Начало», тут же понял, что появилась новая индивидуальность в нашей культуре, кинематографической и театральной.
Естественно, мы привлекли ее к работе с нами, вытащив на репетиции спектакля «Тиль» по инсценировке Григория Горина, – этим занялся Янковский. Репетировали они вместе с Караченцовым, тоже на тот момент молодым и никому не известным актером с горящими глазами. Она была настолько прекрасна в этом своем репетиционном процессе, в образе Неле, что очень жалко было с ней расставаться.
Неле по инсценировке Григория Горина «Тиля Уленшпигеля» Шарля де Костера – лишь одна из женщин в жизни Тиля Уленшпигеля. У него много разных приключений: он романтик, борец, он любвеобильный, энергичный человек, шут, острослов. И тогда мы решили, что и всех остальных женщин должна играть только Чурикова. И вот все возлюбленные этого нашего романтика, шута, великого проказница и борца были сыграны Чуриковой, каждый раз в некоем ином обличье. Это был прекрасный успех, именно с этой постановки, в 1974 году, к нам пошли зрители. С этого момента начались аншлаги ┘
Мы с Инной Михайловной проработали вместе уже очень много лет. И я очень рад, что телевидение отмечает день ее рождения – например, на телеканале «Культура» показывают нашу с ней совместную работу, спектакль «Мудрец» по пьесе Островского. У нас был ряд ее просто феноменальных работ. Прежде всего, речь идет о полузабытом спектакле «Оптимистическая трагедия». Мы его ставили от отчаяния, поскольку тогда как раз кто-то в верхах, в верховном коммунистическом аппарате, решил от меня отделаться, я должен был исчезнуть из этого театра. Дирекция сказала, что последняя соломинка, за которую можно было зацепиться, – это вот «Оптимистическая трагедия».
В этом спектакле блистательно играл Евгений Павлович Леонов, там впервые раскрылся Абдулов в новом совершенно качестве этакого трагика с абсолютно черной энергетикой, которую он потом замечательно использовал в Достоевском и в некоторых других постановках. И там же играла и Инна Михайловна, на каблучках, с зонтиком, в белом платье, – комиссар, пришедшая в это страшное общество.
Спектакль долгое время мариновали, присматривались: что там может быть такого, ну зачем Захаров поставил этот спектакль, что-то там должно все-таки быть, ну кого он там кусает. И так и не догадались, потому что никого я кусать не хотел. Постановку разрешили где-то месяца через четыре.
Потом еще были «Три девушки в голубом», тоже с удивительной Инной Михайловной, но этот спектакль нам разрешили только через четыре года. Представляете, четыре года мариновали этот спектакль. Мы лишь иногда его показывали, ничего не меняя, потому что всей командой по-настоящему влюбились в эту пьесу Петрушевской. Нам говорили: ну вот уже лучше, видите, работа идет. И я все, что говорили, так старательно записывал. Знаете, я вот сейчас смотрю иногда на наших руководителей и на тех, кто сидит рядом. И они так старательно записывают. И я понимаю, что когда человек так старательно записывается другим, это сигнал такого полного единомыслия и поддержки. И я за цензурным аппаратом всегда все записывал. Может поэтому, меня и не убили, я остался и нам удалось еще с Инной Михайловной создать еще ряд замечательных ролей в театре и кино.
С точки зрения кино – она меня поразила. Например, «Васса», который тоже показывают по каналу «Культура», такой Железновой я никогда не видел. Или, уже из нашей совместной работы, - небольшая роль в фильме «Тот самый Мюнхгаузен». Уже в самом конце, когда как-то почти все было отснято, я ей сказал, что у ее персонажа поехали мозги. Она не выдержала славы своего бывшего мужа, у нее начались спазмы сосудов головного мозга, пошла, значит, такая полумаразмическая реакция, когда уже понятно, что человек болен, что ему срочно надо к психиатру. И Чурикова прямо в кадре сказала, что она тоже летала на Луну, что участвовала во многих проектах Мюнхаузена. Это было замечательно, и я подумал, что, наверное, так импровизировала Раневская, великая наша комедийная и трагическая актриса.
Талант Инны Михайловны удивительно многогранен. Вначале я думал, что она целиком и полностью принадлежит Панфилову, потом в какой-то момент мне показалось, что она – актриса «Ленкома» и только «Ленкома», а потом я понял, что она вышла за пределы «Ленкома», она вышла в современную культуру, укрепила и украсила ее своим присутствием. И я очень рад, что я около тридцати лет проработал с ней рядом в качестве режиссера.
От Инны Михайловны я всегда жду каких-то неожиданных предложений. Она блестяще импровизирует. Как режиссер, я тоже многое придумываю, но она иногда предлагает такие вещи, которые режиссеру никогда и в голову не придут. Должен сказать, что, когда вместе занимаешься одним и тем же делом, но как бы тоннель роешь с двух сторон, - это ощущение прекрасного, театрального счастья.
У нас бывало всякое, конечно. Например, на репетиции «Варвара и еретик» было, что Инна Михайловна говорила: я не понимаю, что мне здесь делать. Но это нормально, так и должно быть. Я всегда к этому спокойно относился и всегда ей говорил: Инна Михайловна, вы – примадонна, вы имеете право иногда капризничать, и я готов это терпеть, потому что главную актрису надо ценить и уважать. Но это было лишь один раз, да и то так, несерьезно. А Инна Михайловна потом сказала, что эта роль – не ее заслуга, что, мол, Марк Анатольевич все сам придумал. За нее она получила, кажется, Хрустальную Турандот.
Так что нет у нас никаких конфликтов, мы живем дружно, и я даже пережил то, что она иногда играет спектакле на сцене Театра Эстрады с моим любимым артистом, который играет на нашей сцене, – Геннадием Хазановым.
