Кристина Матвиенко
Кажется, и свет прожекторов подталкивает героя к полету...
Фото Вилле Хиванена
Финн Кристиан Смедс, хорошо знакомый российской публике по афишам фестиваля NET и питерского «Балтийского дома», нарушил собственную традицию – говорить со сцены главного финского театра о политике. Свой новый спектакль он посвятил исключительно театру, его устройству и назначению.
Спектакль «Мистер Вертиго» поставлен по одноименному роману американца еврейско-польского происхождения Пола Остера. В оригинале, вышедшем в 1994 году, речь идет о приключениях сироты Уолтера, которого за дурной нрав и внутреннюю свободу берет на воспитание таинственный полувенгр-полуеврей Мастер Иегуда. Пообещав 12-летнему мальчику, что научит его таким фокусам, что весь мир ахнет, и они заработают кучу бабла, Мастер истязает Уолтера до тех пор, пока тот не обретает способность к левитации.
Режиссер Смедс использует полудетективный роман постмодерниста Остера для того, чтобы рассказать – а точнее, показать, – как груба и в то же время волшебна театральная техника; как сильно обольщение искусством и как действенна простая вера в чудеса. Вместо мальчика-оборванца на сцене – мускулистый и бритый наголо Тера Яртти, которого Мастер подвергает различным экзекуциям, чтобы разбудить в нем «полетный» дар. Действие происходит сначала в ку-клукс-клановской Америке 1920-х, потом в 1930-е и, наконец, в 1950-е, когда Уолтер, он же мистер Вертиго, достигает почтенного возраста и живет с женщиной лет на двадцать старше себя...
Всё это проносится перед глазами зрителей с феерической быстротой – благодаря тому, что режиссер мастерски и бесстрашно использует пространство театра и его возможности.
Первую часть «Мистера Вертиго» публика смотрит, «катаясь» на высоком станке, установленном на поворотном круге. Закоулки сцены, ее карманы и арьерсцена становятся местом (вернее, местами) действия для экзотических героев этой истории. В одном углу – гримерка, заставленная сотней горящих свечей, в другом – мрачный подвал с надписью «Murder» задом наперед, в третьем – пыточная для Уолтера, где ему отрубают мизинец и вешают на крест. Наконец, на авансцене, отгороженной поначалу от зала бархатным занавесом, – плацдарм для актера-летуна, его личный «эшафот». Каждого выступления Мистер Вертиго боится пуще смерти. Правда, собственно полеты нам толком не показывают: Мастер выталкивает Уолтера, от страха какающего в подставленное ведро, за занавес и вместе с нами слушает восторженные вопли и аплодисменты воображаемой публики. Что означает: полетел, ура.
Под финал первого акта Смедс заготавливает самый эффектный фокус. В момент, когда по сюжету Мистер Вертиго начинает страдать от сильных головных болей и перестает летать, занавес распахивается, и зал с помощью 3D-проекции деформируется, как в кривом зеркале. Звучит знаменитая тема из «Твин Пикс» Дэвида Линча, и театр, чью парадную и изнаночную сторону мы изучаем весь спектакль, обретает кинематографический саспенс.
Кроме причудливости сюжета и налета мистики, Линчу посвящается и карлик в красном кимоно поверх балетной пачки. Он танцует на узкой полоске авансцены под пение артистов из хельсинкского нон-конформистского театра «Ком». После долгого антракта, за время которого станок полностью разбирают и оставляют сцену пустой, зрителя пересаживают в партер и показывают долгий джем-сейшн.
В финале публику снова зовут на сцену, сажают на низкие деревянные скамьи и закругляют эпопею самоубийством Мастера и монологом экс-Вертиго о том, что полеты возможны – нужно только к ним правильно готовиться. Стоящий на возвышении актер приглашает подойти к нему поближе. Потоптавшись на месте, люди волей-неволей сплачиваются и, послушно задрав головы, слушают его, как священника. Занавес бесшумно распахивается, и из темной глубины зала к нам летит человек – наперекор всем законам гравитации.
