Дмитрий Ренанский
Валерий Фокин обратился к судьбе Гоголя.
Сцена из спектакля «Ваш Гоголь». Фото с сайта Александринского театра
Вышедший на финишную прямую петербургский театральный сезон выдался, используя спортивную терминологию, сверхрезультативным.
Осенью отпраздновали по юбилею ведущие фестивали города – «Балтийскому дому» исполнилось двадцать, Александринский форум отметил пятилетие. Весна прошла под знаком фестиваля премии «Европа – театру/Новая театральная реальность» – Россия впервые принимала у себя эту едва ли не самую авторитетную в мире театральную награду, одного из призов которой в этом году был удостоен петербуржец Андрей Могучий. Европейский акцент вообще оказался одним из ключевых в сезоне 2010/11: молодой лидер литовской режиссуры Оскарас Коршуновас дебютировал в Александринском театре дерзкой версией шекспировского «Укрощения строптивой», живущий в Берлине украинский гунн Андрей Жолдак выпустил в «Балтийском доме» монументальную трактовку сочинения Венедикта Ерофеева «Москва–Петушки» с культовым вильнюсским актером, протагонистом театра Эймунтаса Някрошюса Владасом Багдонасом в главной роли.
Необычайно плодотворным уходящий сезон выдался и для петербургских режиссеров. Два Льва, Додин и Эренбург, не сговариваясь, выпустили (соответственно в Малом драматическом и Небольшом драматическом) диаметрально несхожих, но равно значительных «Трех сестер». В спектакле «Счастье» Андрей Могучий предпринял попытку перевести легендарную «Синюю птицу» Мориса Метерлинка на театральный язык, понятный современной молодой аудитории. Валерий Фокин продолжил исследовать излюбленную гоголевскую тему, на этот раз посвятив постановку судьбе самого писателя и его наследия. В лидерах у молодых – «Цари» Евгении Сафоновой по никогда не ставившейся в России пьесе Хулио Кортасара и смелые постановки выпускника мастерской Льва Додина Дмитрия Волкострелова.
Иными словами – сезон удался. Причем настолько, что это признали даже вечно ревнующие к успехам петербургской драмы московские коллеги, в голос заявившие о том, что едва ли не впервые за последние годы в негласном театральном соревновании двух российских столиц уверенную победу в общем зачете одержала Северная столица. Но то – мнение москвичей. А вот если попытаться составить представление о сезоне по петербургской прессе, картина получится отнюдь не столь радужная – и вполне удивительная. Пролистав подшивку недавних газет, можно, например, узнать, что на петербургской драматической сцене царит тотальная энтропия, что режиссеры в абсолютном своем большинстве озабочены почти исключительно подрыванием устоев национальной культуры – и даже то, что никакого «петербургского театра» не существует. Был, мол, театр ленинградский, но давно сплыл, а новый не народился. И ладно бы подобные программные выступления оставались частными «голосами из хора», которые можно было бы оставить без внимания, – так нет же, хор этот ширится и растет.
Показательно, что в качестве главного объекта для нападок избран Александринский театр. Его художественному руководителю – народному артисту России Валерию Фокину вменяются ни много ни мало развал старейшего государственного театра России и попрание исконных основ отечественной сцены. Общественное сознание пытаются убедить в том, что якобы до прихода московского «варяга» театр на площади Островского слыл благополучным оплотом традиции, а сегодня стал центром пресловутой энтропии. Читать это странно: в конце концов работать в Александринке почитают за честь лучшие европейские режиссеры – уникальный для России прецедент, сам по себе говорящий о многом. А два года назад Валерий Фокин получил высшую театральную награду страны, «Золотую маску», именно с формулировкой «За возрождение Александринского театра». Интересно другое: сегодня Фокина проклинают те же, кто двадцать с лишним лет назад на чем свет (и вполне справедливо) костерил консерватизм тогдашней Александринки и ее хозяина Игоря Горбачева. Именно тогда, в конце 1980-х, в журнале «Театр» была опубликована нашумевшая статья «Мавзолей театральной лжи» (окончательно, собственно, павший только с появлением в Петербурге Фокина) – так вот нынче ее автор возглавляет движение, провозглашающее современную Александринку рассадником всевозможных пороков.
Поругание традиций национального театра – вот главное обвинение, звучащее в адрес руководства Александринки и прочих коллективов города. Но о какой именно из многочисленных традиций, составляющих все многообразие истории российской драмы, идет речь? Обвинители отвечают на этот вопрос прямо, понимая под главной и чуть ли не единственной традицией русской сцены бытовой психологический театр. Между тем понятие национального театра куда шире: куда прикажете девать фольклорную традицию, в которой нет ни быта, ни психологизма? А с Мейерхольдом и другими легендарными мастерами режиссуры XX века что делать? Сила отечественного театра – в его многовекторности, принципиальной «многодорожечности» драматической сцены. «Друг мой, храни вас бог от односторонности... Односторонние люди и притом фанатики – язва для общества, беда земле и государству», – писал Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями».
Мировой художественный опыт свидетельствует о том, что традицию невозможно законсервировать на века. Она по-настоящему жива только тогда, когда находится в непрестанном диалоге с современностью – канон, как писали философы прошлого, движим новацией. Можно сколь угодно истово молиться на икону, допустим, Островского, но светлой памяти Александр Николаевич не восстанет из мертвых и не укажет нам, что такое хорошо и что такое плохо. Разве любое обращение к художественному тексту не является интерпретацией уже само по себе? Или стоит изобрести специальный прибор, который будет измерять уровень интерпретации в спектакле? Наконец: кто сказал, что интерпретация творческого наследия обязательно ведет к его разрушению? Только в творческом поиске (пусть парадоксальном, пусть дерзком, пусть непривычном) можно найти тот алгоритм, который позволит традиции жить, развиваясь. В лучших произведениях современных режиссеров традиция может не опознаваться внешне, но присутствовать по сути, на уровне генетического кода. Такова концепция художественной программы Валерия Фокина «Новая жизнь традиции», которой в будущем году исполнится десять лет и благодаря которой Александринский театр превратился в один из самых динамичных театральных коллективов страны, а петербургский репертуар обогатился спектаклями лидеров мировой режиссуры – от Теодороса Терзопулоса и Кристиана Люпы до Андрея Щербана и Оскараса Коршуноваса. И если, как отмечает критик Татьяна Москвина, на площади перед Александринским «не жгут по ночам костров», согреваясь в очередях за билетами (а покупают их днем), то только заведомо не желающий видеть позитивных сдвигов недоброжелатель не отметит глубокого интереса к поискам театра, который проявляют молодые театралы. А в этом залог театральной перспективы.
Но параллельно на наших глазах разворачивается опасный процесс, чреватый серьезными последствиями для всей петербургской культуры: под знаменем защиты национального искусства определенные силы пытаются выдать за непреложную истину собственные ретроградные взгляды. Представляя реальное положение вещей, можно говорить о массированной информационной атаке, направленной на дискредитацию в глазах массовой публики объективной ситуации в театральном Петербурге. Которую даже при всем желании – и при всех ее очевидных проблемах – невозможно свести к звучному слову «энтропия».
Санкт-Петербург
