Анастасия Арефьева
Сергей Маковецкий в вильнюсском спектакле Римаса Туминаса.
Фото предоставлено организаторами фестиваля
В воскресенье в Ярославле завершился XII Международный Волковский фестиваль: 10 спектаклей российских театров, спектакли из Риги, Варшавы, Цхинвала и Вильнюса. Классику можно было увидеть в интерпретациях Евгения Марчелли, Александра Огарева, Руслана Кудашова, Валерия Золотаря, Олега Рыбкина, Анатолия Праудина┘ Римас Туминас показал «Ревизора», в спектакле из Вильнюса играл Сергей Маковецкий, во вторник этого «Ревизора» показали и в Москве.
Концентрация событий внутри и около фестиваля чрезвычайно высока. За день до начала фестиваля открылась Камерная сцена Волковского театра, причем не спектаклем, а мультфильмом-оскароносцем «Старик и море», режиссер которого Александр Петров живет и работает в Ярославле. Сам фестиваль начался с вручения премий правительства РФ, лауреатами которых в этом году стали Омский театр драмы, «Омнибус» из Златоуста и Саратовский ТЮЗ им. Киселева. Специально к открытию фестиваля в Ярославль, свой родной город, приехал Юрий Любимов.
Помимо основной программы в рамках фестиваля работал созданный этой весной при Волковском театре Международный центр им. Константина Треплева. За ироничным названием лаборатории стоит серьезное намерение академического театра найти общий язык с современной драматургией, на себе примерить ее «новые формы». Молодым режиссерам были предложены «Башмачкин» О.Богаева, только что написанный Н.Ворожбит «Вий», «Алексей Каренин» В.Сигарева и др. По результатам четырехдневной работы были показаны мини-эскизы, и уже известно, что по одному из них будет создан спектакль на Камерной сцене театра. В течение всего фестиваля в фойе Волковского театра шла выставка современного польского театрального плаката – провокативного, экспрессивного, взрывающего душевное равновесие, апеллирующего к бессознательному.
Тематика самого Волковского фестиваля «Русская драматургия на языках мира», и самым ярким и своеобычным воплощением этой идеи стал «Ревизор» литовского Малого театра в постановке Римаса Туминаса с Сергеем Маковецким в роли Городничего (во вторник спектакль добрался и до Москвы, и его сыграли на сцене Вахтанговского театра, контекст изменился совсем: в Вильнюсе гастролером выступает Маковецкий, в Москве «наш» Маковецкий выступал с гастрольной труппой).
Этот спектакль – случай особый, и не только потому, что играется сразу на двух языках. В этой постановке Туминас устроил встречу двух «сводных братьев» – «Ревизора» из Вильнюса и из Москвы, введя в литовский спектакль Сергея Маковецкого.
Языкового барьера между Маковецким-городничим и остальным чиновничьим миром во главе с квазиревизором просто не существует. Он преодолен ансамблевостью особой природы, ансамблевостью – вопреки обстоятельствам. То, что герои говорят на разных языках, дарит актерам сценический драйв, и вот он, главный парадокс и секрет внутренней силы этого спектакля, – языковая дистанция, непонимание того, о чем говорит другой, укрупнили роль пластики, мимики, интонации, а главное, активизировали «кожное» чувство партнера.
Но все же ансамблевость не отменяет «отдельности» героя Маковецкого. Его Сквозник-Дмухановский другой. Прежде всего из-за тотальной, глубинной апатии. Он ничего не боится, так как знает, что ничего исправить нельзя. Он – само олицетворение власти, как никто другой осознает свое бессилие. «Страху нет», – потому что терять уже нечего. Даже инстинкт самосохранения не рождает внутренней активности. В его Городничем – никакой бравурности, игры в благополучие. Его спокойствие не от уверенности в своих силах, а от осознания, что все усилия бесцельны. Метафорой всеобщего запустения становится в спектакле сценография А.Яцовскис: полуразрушенная деревянная церковь с маковкой, на которой прижились вороны, чернота арьерсцены, мглистое, холодное пространство. В начале второго действия стол в доме у Городничего уставлен свечами. Явно не за здравие.
Но внутренняя опустошенность героев в этом спектакле не лишена внешнего лоска. На герое Маковецкого длинное пальто с меховым терракотовым воротником, голубой атласный шарф, элегантная жилетка. Во всем его облике – шаляпинская стать и артистизм. Хлестаков Арунаса Сакалаускаса, напротив, жалкий, с бесконечно подвижной пластикой ребенка и в длинной белой рубашке похож на Пьеро. Этот Хлестаков нуждается не в почестях и восхищении, а в родительской заботе и внимании. В Антоне Антоновиче же есть многое от Войницкого, которого Маковецкий недавно сыграл в «Дяде Ване», – затаенная нежность, чуткость. И потому так объяснимо и естественно в туминасовском спектакле встречное движение Хлестакова и Городничего.
Этому Антону Антоновичу нужен Хлестаков как единственная и последняя возможность что-то изменить. И если бы ревизора не было, его надо было бы выдумать.
Острая потребность верить и одновременно невозможность веры – лейтмотив многих туминасовских спектаклей. И потому так сокрушителен для Городничего финал, который Туминас решает как несостоявшееся отплытие Ноева ковчега: на плоту, под безжалостным ливнем герои узнают о «дьявольском обмане». О настоящем ревизоре здесь и речи нет. Самое страшное уже произошло – сначала дарована, а затем отнята вера в другого человека, в себя, в жизнь.
Ярославль–Москва
