Алла Шевелёва
Три главных героя из «Девяти».
Фото cо страницы Гоголь-центра в социальной сети Facebook
«Девять», вышедший в первые дни сентября на малой сцене Гоголь-центра, – это важный спектакль. Начинать нужно именно с этого, а не с того, что из задуманного в нем получилось, а что нет. Фильм «Девять дней одного года» – новаторский манифест «оттепели». Одна из главных картин 1960-х годов, воспевающая физиков-ядерщиков, легла в основу очередного эксперимента, затеянного в Гоголь-центре молодым режиссером Сергеем Виноградовым.
Следуя заведенной традиции (ранее здесь вышли «Братья» по мотивам картины Висконти, «Страх» по Фассбиндеру и «Идиоты» по Ларсу фон Триеру), театр подверг сценарий Михаила Ромма и Даниила Храбровицкого современной адаптации (драматург – Валерий Печейкин).
Из хорошо знакомой истории, переосмысленной современным человеком, невольно возник диалог детей (драматург и режиссер принадлежат к поколению 30-летних) и их родителей.
Постановка лишена высокомерного и циничного взгляда людей XXI века, посмеивающихся над способностью романтиков 1960-х отдать жизнь за утопическую научную идею. Скорее это грустное посвящение уходящему поколению ученых, не вписавшихся в рыночную экономику и не эмигрировавших за границу.
Главный герой физик-ядерщик Дмитрий Гусев, «заработавший» во время испытаний лучевую болезнь, вызывает симпатию и сочувствие у создателей спектакля. И если опустить одну из ключевых идей Сергея Виноградова – последовательно изображенной истории о государственной машине, безжалостно поглощающей своих выдающихся и преданных сынов, – в спектакле «Девять» можно увидеть путь гения, который в любую эпоху в любой стране обречен на непонимание обывателей и потребительское отношение власти.
С этим, по всей вероятности, связано соединение двух эпох в едином временном отрезке – прием, придуманный театром для адаптации сюжета 50-летней давности. Стилизованный под 1960-е условный интерьер и костюмы героев (художник – Вера Мартынова), популярные во времена «оттепели» дискуссии о моральном аспекте научных разработок в спектакле «Девять» сосуществуют с приметами сегодняшнего дня вроде Сколкова, Жуковки и разговорами о распиле средств.
Лирическая история – центральная в сценарии Ромма и Храбровицкого – в постановке Гоголь-центра отходит на второй план, рассыпаясь из-за неравнозначных сторон любовного треугольника. Играть после Баталова и Смоктуновского – чрезвычайно сложная задача, с которой справляются Семен Штейнберг (Гусев) и Илья Ромашко (Куликов). Гусев Штейнберга не похож на лощеного физика образца 1960-х годов, когда эта профессия была в моде. Скорее это наш современник – молодой, совершенно не приспособленный к быту, горящий идеей гений. Его соперник Куликов – чуть надменный, аристократичный физик-теоретик, внезапно бросившийся воевать с чиновничьей машиной, как Дон Кихот, пытаясь спасти от смерти друга. Светлана Мамрешева, играющая центральный женский образ, находится пока на этапе премьерных спектаклей, в поиске верного тона для своей героини, хотя ряд комических сцен актриса играет довольно точно.
Бесспорным открытием постановки стал актер бывшей труппы Театра Гоголя Владимир Прянчин, двумя-тремя штрихами создающий целую галерею образов, начиная от учителя Гусева – трогательного гения академика Синцова, и заканчивая отцом главного героя – абсолютно притчевым деревенским стариком.
В итоге главным достоинством постановки, время от времени страдающей повторением ныне уже избитых сценических приемов, этаких «общих мест» сегодняшнего театра, можно считать возникший диалог отцов и детей, попытка понять старшее поколение, в итоге проигравшее, но когда-то, в 1960-х, испытавшее такой моральный подъем и азарт, что сегодняшнему молодому зрителю Гоголь-центра впору позавидовать.
