Елизавета Авдошина
Внешняя лепота спектакля не передает всю актуальную проблематику пьесы. Фото Натальи Чебан предоставлено пресс-службой театра
Режиссер Александр Огарев связан с театром, основанным его учителем Анатолием Васильевым, со дня основания. В репертуаре – не одна его постановка. Но в прошлом сезоне после многих лет работы в театрах России Огарев вернулся в столицу, и вот теперь его новообразованная Лаборатория – как в этом театре принято творчески существовать – выпустила первую премьеру по комедии Александра Островского «Лес». Тандем режиссера с актерами также обозначен названием «ЛЕС» как аббревиатурой – «Лабораторией ежедневного самовозгорания».
В Лаборатории оказались «неуспокоившиеся и творчески нахальные, посвящающие театру все часы, кроме сна и секса» – так задорно Огарев позиционирует свою творческую политику. И главное: Лаборатория «изучает природу актерской возбудимости (не подумайте, что я опять о сексе!)» – не унимается режиссер. Концепция приведена в действие: из аляповатой эклектичности спектакля запоминаются две вещи – как молодой любовник ставит помещицу Гурмыжскую в различные вызывающие позы и как Аркаша и Геннадий, Счастливцев и Несчастливцев, игрой в поддавки со зрителем пытаются «возбудить» зал: сорвать смех, аплодисменты – любую реакцию – наподобие заштатных конферансье.
В «Лес» Огарев взял очень разных по опыту и исходной школе актеров: Илья Козин (Несчастливцев) и Олег Охотниченко (Счастливцев) играли в его «Горе от ума», Александрина Мерецкая, актриса Томского театра, была введена в его «Луна-парк им. Луначарского» и вот теперь сыграла главную роль в Островском. Несколько ролей сыграно вчерашними студентами, они только-только дебютируют и своим театральным, а в основе киношным (никакой эмоциональной действенности, сплошное представление) воспитанием, кажется, совсем не вписываются в игровой контекст, к которому стремится режиссер, перелопачивая Островского широкими траншеями. Но в предложенном балагане эстрадного типа проводниками задач режиссера не становятся и опытные актеры. Убедительными, осмысленными характерами обладают лишь слуги – Карп (Иван Орлов) и Улита (Евгения Козина). В чем не столько подтекст, сколько то, что это единственные актеры, не впавшие в переигрывание и удерживающие чистоту рисунка – персонажей конкретной социальной истории и в то же время своеобразных странников всемирного театра.
В программки вложен забавный репринт старинного «Сборника необходимых руководств при постановке спектаклей для любителей драматического искусства» (такой, наверное, мог оказаться и в руках Счастливцева с Несчастливцевым). Учитывая жанр – «Диалоги по дороге» – и акцент режиссера, который сразу предупреждает, что диалоги Искусства и Жизни – основные для него темы, можно подумать, будто игра в игру – истинная структура нового «Леса». Но, видимо, наставления родом из позапрошлого века были приняты к руководству буквально: «Надо избегать постановки болезненных, ненормальных характеров. Самое лучшее – поддерживать между участвующими веселый непринужденный тон. Режиссер должен исходить из одного только побуждения произвести на публику благоприятное впечатление».
Сцена, покрытая зарослями травы – белоснежной и шелестящей, подсвеченной мистическим лунным светом, – напоминает не лес, а болото, заросшее тростником (художники Александр Мохов и Мария Лукка). Обитатели и гости поместья Гурмыжской будут рассекать, кувыркаться и нырять среди этой фантазийной поросли. Ее стебли очень хорошо скрывают шепчущиеся и уединяющиеся парочки.
Спектакль начинается, как и обещал режиссер, с встречи Искусства и Жизни: провинциальные актеры, повстречавшись на большой дороге, отправляются в пучину быта. Но разницы между благородными людьми сцены и стяжателями в усадьбе Пеньки нет. Все словно сговорившись играют скверные роли «любительского» театра. Счастливцев рассказывает собрату по несчастью, как тяжко скитаться по дорогам впроголодь, но и жить по-мещански не легче: вот, говорит он, пришел к родственничку (от коего вскоре и сбежал, чтобы не удавиться с тоски), а тот меня в баню первым делом отправил. И, словно желая доказать зрителям правдивость истории, Олег Охотниченко раздевается донага, оставляя токмо листочек фиговый на заду, и кидается в подсвеченную красным фонарем арку зала. Такими иллюстративного толка находками испещрена пьеса, потерявшая в спектакле даже нужные драматургические связки между сценами - они выброшены за ненадобностью… Поневоле станешь ретроградом.
Нет, есть, конечно, репризы посерьезнее – Несчастливцев, например, пародирует Высоцкого в роли Гамлета: «Быть или не быть?» – кричит он, изо всех сил вылупляя глаза на публику. «Постмодернизм» лезет изо всех щелей: звучит песня на стихи Велимира Хлебникова, ходит туда-сюда «супрематический народ» – бородатые мужики-крепостные с репродукциями Малевича на артельных фартуках. Американские мелодии льются над русскими болотными просторами.
В конечном счете визуально красивая, но излишне вычурная и бессмысленная для мира Островского с его явственными социальными язвами и человеческими драмами картинка превращается в навязчивый балласт с костюмным дефиле – Гурмыжская, молодящаяся стерва, закручивающая круговорот мужчин вокруг себя, меняет эффектные платья, как перчатки.
Финал разыгран как театр в театре: на угловых подмостках Несчастливцев откусывает у Гурмыжской бутафорский палец, как и предсказывал в страшной легенде, ернически объявляя шиллеровское: «Люди – порождения крокодилов…» Финал дает в конце концов одну стоящую мысль. Потеряв наивную по нынешним меркам веру в чистоту, жертвенность, величие, человек предстает уродливым зубоскалом, пустым фигляром.
