Кладезь авангарда с берегов Амударьи [+ФОТО]

Нукусский музей называют «Лувром в пустыне». Фото автора

Выставка «Сокровища Нукуса. Из собрания Государственного музея искусств Республики Каракалпакстан имени И.В. Савицкого (Узбекистан)» готовилась, видимо, быстро. В начале февраля в Москве прошла встреча чиновников от культуры обеих стран, и директор ГМИИ Марина Лошак отправилась в Нукус. Сейчас на Волхонке, и освободив на время от экспонатов зал Древней Греции главного музейного здания, и в пространстве Отдела личных коллекций, показывают 250 произведений из выдающегося нукусского собрания авангарда, русского и туркестанского, дополнив их археологическими экспонатами и окружив красочными узбекскими одеждами. Вчера вечером выставку должны были посетить президент России Владимир Путин и президент Узбекистана Шавкат Мирзиёев.  

Красивая выставка в ГМИИ открылась спустя полтора года после скандально некрасивой истории. В августе 2015-го была уволена директор Музея Савицкого Мариника Бабаназарова, преемница основавшего в 1966-м музей художника, этнографа и коллекционера Игоря Савицкого, она руководила институцией с 1984 года. Об этом писали мировые СМИ – под угрозой оказалось уникальное собрание: профессиональное сообщество, считавшее Бабаназарову гарантом сохранности коллекции – которую, за неимением полного электронного каталога, многие знают как богатейшую – по рассказам, а не по точным цифрам, – теперь обеспокоено судьбой произведений. Переехавший из Москвы в Каракалпакию Савицкий, собиравший в том числе и русский авангард, тем самым буквально спасал «формалистические» произведения. Музей его имени сегодня зовут «Лувром в пустыне».

Смотришь – как достаешь сокровища из сундука. Рядом висят две колористически энергичные беспредметные «Композиции» Ивана Кудряшова, двигавшего в свое время авангард в массы в Оренбурге (он был одним из создателей местного «филиала» Уновиса – объединения «Утвердители нового искусства», созданного Малевичем в Витебске), 1925-го и 1961-го (!), поскольку в поздние годы Кудряшов делал повторы ранних своих работ. В узбекской прессе пишут, что в Нукусском музее хранится не то под три, не то за три сотни кудряшовских произведений – точно не известно, а электронного каталога опять-таки нет. Тут есть кубофутуристические графические экзерсисы Любови Поповой, неопримитивистские, звонкие в бубнововалетном духе картины Алексея Моргунова «Кузьминки» и «Мясная лавка». И сезаннистский натюрморт одного из зачинателей «Бубнового валета» Александра Куприна (правда, уже 1921 года). Есть живописные восточные мотивы Роберта Фалька. Много Александра Шевченко. Есть вещи французского периода Климента Редько – уже просто лирические сценки то с писающим мальчиком, то с овернскими крестьянами, не вспоминающие радикализм и новаторство его знаменитого «Восстания» 1925 года из Третьяковки, которое коллекционер Георгий Костаки окрестил «картиной века».

А есть совсем другое. Фанера, на ярко-красном фоне написанное почти иконописно лицо, огромные глаза и, как говорят как раз про иконопись, самопогруженность. Владимир Комаровский в императорской России носил графский титул, учился в Париже, занимался, как видно и по этому его автопортрету 1920-х, иконописью. В сухой биографической справке перечислены факты: «подвергался арестам по обвинению в контрреволюционной деятельности в 1922, 1925, 1931, 1934, 1937. Расстрелян».

Так называемый туркестанский авангард – это и сочные по цвету, монументальные по характеру холсты хорошо известного и в России Александра Волкова, собравшего в «Бригаду Волкова» многих узбекских художников, около 1930-го сжегшего большую часть дореволюционных своих произведений. И не менее известный Виктор Уфимцев, путь в искусстве начавший с учреждения футуристической группы «Червонная тройка», а ставший в итоге одним из основателей Союза художников Узбекистана. В Пушкинском показывают, в частности, его небольшой холст «К поезду» 1927 года: в резком «родченковском» ракурсе дан сверху вниз охристый силуэт девушки в узбекском костюме, и ее статичность контрастирует и с диагоналями рельсов, и с диагоналями рамы, избавившейся от прямоугольности и обратившейся в какой-то почти супрематический силуэт. И здесь же – вспоминающий в 1935 году фовистские натюрморты Матисса Урал Тансыкбаев со своим оранжево-синим и красно-зеленым «Кумганом».

Но это не все. Помимо символа Музея Савицкого, лысенковского холста «Бык», впервые уехавшего из Нукуса, в Москве показывают, с одной стороны, тихое, лирическое искусство Михаила Соколова, серебристо-серые, жемчужные пейзажи и натюрморты. Один из них, написанный в конце 1930-х, – «Зимний вечер» с рекой и тающим в дымке зданием за ней – словно «ответ» давшей имя импрессионизму хрестоматийной картине Клода Моне «Впечатление. Восход солнца» 1872 года. А с другой стороны, в Москве гастролируют картины художников, для которых Узбекистан был этапом в жизни, как, к примеру, нежнейшие, с какими-то пастельными переходами, хотя и маслом написанные жанровые композиции Елены Коровай (работавшей в театрах Узбекистана и участвовавшей в учреждении Самаркандского отделения Союза художников СССР) – то с бухарскими женщинами, то с печальными красильщиками, возящимися около какой-то посудины с синей краской. Неподалеку – «В чайхане», созданная мужем Коровай Михаилом Курзиным, который, как и она, в Узбекистане работал театральным художником.

Живопись то контрастная, именно что – приходится повторить это слово – энергичная, то нежная, приглушенной палитры, отражается в витринах с узорчатыми узбекскими костюмами. Нарядно, даже празднично. Хотелось бы надеяться, что нынешняя выставка – еще один сигнальный звонок для того, чтобы обратить внимание – и чиновников в первую очередь – на ситуацию вокруг собрания, на необходимость самого бережного хранения нукусской коллекции.